НА ДЕНИКИНСКОМ ФРОНТЕ
НА ДЕНИКИНСКОМ ФРОНТЕ
25 июня вечером мне было предложено с группой товарищей — С. Винокуровым, В. Грутманом, Н. Вершининым — и небольшим техническим аппаратом выехать в Сумы, где сосредоточивались отступавшие из Харькова части.
Наша задача заключалась в возможно более точном и широком осведомлении о положении, создавшемся на этом участке фронта и примыкавшей к нему тыловой полосе, а также в выяснении причин отступления из Харькова. Важно было, конечно, знать и что происходит на недавно занятой Деникиным территории.
Несколько часов, которые оставались у меня до отъезда, ушли на получение различных инструкций и оформление мандатов. Один из них должны были подписать председатель ВУЦИК Г. И. Петровский и секретарь Г. Ф. Лапчинский.
Г. Ф. Лапчинский был обаятельный человек, умный и приятный.
Заглянул я и в Совнарком. Мирра Гец, секретарь предсовнаркома, сидела грустная за своим столом: ей хотелось на фронт, и она с тоской смотрела на груды бумаг, скопившиеся на столе. М. Л. Грановский, управляющий делами правительства, тоже стремился уйти отсюда и, кажется, вскоре был назначен членом Реввоенсовета 14-й армии. Впечатление было такое, что общий подъем охватил всех и никто не хочет оставаться в тылу.
Когда ночью мы приехали на вокзал, выяснилось, что нет ни вагона, ни паровоза. После довольно энергичных объяснений с начальником станции нам дали паровоз и платформу, на которую мы водрузили несколько ящиков, чтобы было на чем сидеть.
Я не успел взять с собой не только вещи, но даже шинель. Впрочем, дни стояли очень жаркие. Едва мы проехали несколько километров, как стало ясно, что дальше двигаться почти невозможно. Из паровоза, который топили дровами, снопы искр сыпались на платформу.
Луна ярко освещала березовые рощи и бесконечные поля. Пшеница колыхалась, словно убегающие вдаль волны. Ветер свистел в ушах. Навстречу пронесся пассажирский поезд, набитый людьми, каждый из которых не знал, что его ожидает завтра.
Мы пересаживались с места на место, прятались за ящиками — ничего не помогало, укрыться от искр было негде. Следовало на ближайшей станции потребовать замены платформы вагоном, но тогда мы задержались бы по крайней мере на полдня, потому что дефицит в вагонах был страшный. Даже самые срочные военные перевозки выполнялись с трудом и опозданием. Оставался один выход — терпеть и ехать как можно быстрее. На какой-то станции мы попытались достать уголь — ничего не вышло, потому что из Донбасса, захваченного белыми, уже давно ничего не поступало.
Хмурый усатый комендант, с красными, отекшими от бессонницы веками, даже не взглянув на мои мандаты, сказал:
— Верю, что вы едете не гулять! Поймите, дров и тех не хватает! Вчера один эшелон, чтобы продвинуться дальше, прицепил несколько вагонов с сухой рыбой. Вместо угля паровоз топили рыбой. И вообще черт знает что происходит… Ночью какие-то личности почти за гроши продавали водку кавалеристам башкирской дивизии. Вон взгляните в окно…
Я посмотрел и увидел, как десятка два всадников промчались галопом по путям и исчезли за линией в направлении видневшейся недалеко деревушки.
Поздно ночью мы прибыли в Сумы. Но в каком виде! Френч, истлевший во многих местах, я выбросил и теперь был в одной рубашке, дырявых галифе и обгоревшей фуражке. Остальные выглядели примерно также. Все мы к тому же покрылись густым слоем сажи…
В городе был введен комендантский час, и, выйдя на площадь, мы не встретили ни одного человека. В те годы улицы этого городка утопали в фруктовых садах, и дома как бы прятались в них. Освещенные луной, без единого огонька в окнах, они казались нарисованными.
Мы стояли, изумленные, голодные и полураздетые, раздумывая, где найти начальника гарнизона. Заспанный дежурный по станции ничего не знал, коменданта тоже не оказалось на месте.
Неожиданно послышался конский топот, и из-за угла выехали несколько всадников, которые направились прямо к нам. Они были одеты в красные галифе, красные кафтаны и фуражки с красными околышами. Такой всадник в поле или в городе был виден издалека, как красный тюльпан на фоне травы. Любой человек, даже взявший впервые винтовку в руки, мог бы без промаха попасть в эту чудную мишень.
Старший из них подъехал, стараясь прижать нас лошадью к стенке дома.
— Кто такие?
Я ответил и полез в задний карман брюк за документами.
— Стой, не шевелись! — закричал он, видимо думая, что я вынимаю револьвер, хотя кобура с наганом висела у меня на ремне.
— Да откуда вы, черт вас возьми, какой части?
— Патруль комендантского эскадрона…
— Где комендант?
— А зараз увидишь… Пошли!
К нашему удивлению, нас повели назад к вокзалу.
В одном из вагонов, переоборудованном под штабной, сидели несколько командиров вместе с женщинами, выпивали и закусывали.
Комендант оказался толстым, обрюзгшим человеком. Взглянув на нас, он было обрадовался:
— Хороши!.. Попались, голубчики!.. Документы?
Но по мере того как он читал мандаты, физиономия его вытягивалась, а голос приобретал другой оттенок.
— Вы, наверное, устали с дороги? Прошу, присаживайтесь, закусывайте…
— Это вы одели эскадрон в красное обмундирование?
— Я! Для того чтобы комендантская часть отличалась от других.
Переночевали мы в какой-то казарме, а на другой день нам отвели двухэтажный особняк с садом.
Сумы показались мне самым живописным городком из всех виденных мною до этого времени. Он стоит при трех реках — Псел, Сумы и Сумка. Берега реки, протекающей у самого города и местами имеющей хороший песчаный пляж, привлекали много купающихся. Мы с удовольствием проводили там час, другой, если удавалось оторваться от работы. К тому же Сумы и тогда были крупным центром свекло-сахарной, табачной, кожевенной и пищевой промышленности. Поэтому в городе было много хороших домов и всякого рода торговых и банковских зданий. Красивый городской парк с рестораном, превращенным в закрытую военную столовую, привлекал по вечерам много публики.
Особняк, который нам отвели, по-видимому, принадлежал какому-то сбежавшему купцу. Обходя комнаты, я увидел, что внизу, судя по обстановке, находилась контора, а наверху — жилые комнаты. Очевидно, наиболее ценные предметы были где-то спрятаны. Заканчивая осмотрев конце коридора второго этажа я заметил дверь и открыл ее. Это была очень большая комната, вся заставленная вещами, собранными со всего дома. У окна на каком-то обитом шелком диванчике овальной формы сидела девушка-подросток, лет пятнадцати — шестнадцати, в очень коротком платье, с голыми ногами и обнаженными руками и шеей, и читала книжку.
Я спросил девушку, что она здесь делает. Она взглянула на меня — в ее больших серых глазах не было ничего девического.
— Это дом моих родителей…
— Где они?
— Не знаю, куда-то уехали…
Это было неприятно. В то же время я не имел права ее выселять из собственного дома, тем более, что она еще училась в местной женской гимназии.
С детства меня приучали к точному распределению дня и к тому, чтобы помещение, в котором человек работает или живет, содержалось в абсолютном порядке. Покойный отец поднимал нас всех — трех братьев и сестру — в семь часов утра. Мы должны были сами аккуратно застелить свои кровати и убрать свои комнаты. Каждой вещи полагалось быть вычищенной и стоять на своем месте. После этого все принимали холодный душ — вне зависимости от времени года и погоды, и только тогда начинался завтрак и рабочий день. В школе и дома нам непрестанно внушали, что в любом месте и при любых обстоятельствах человек должен содержать себя и одежду в чистоте, быть во всем аккуратным и жить в соответствии с разумным расписанием дня. За пятна на одежде или грязные сапоги наказывали так же, как и за любой другой проступок. Кроме этого, то, что следовало сделать сегодня, не разрешалось оставлять на другой день. На основе этих общих принципов воспитания строились и обучение, и подготовка к любой профессии.
Уже на другой день после нашего прибытия были распределены обязанности, установлены часы занятий, и работа началась.
Через несколько дней выявилось следующее:
1. Что Деникину удается гораздо быстрее, чем нам, сосредоточивать крупные силы на важнейших направлениях и затем, после выполнения намеченной задачи, перебрасывать войска на другие участки фронта.
2. Что Деникин сформировал крупные кавалерийские соединения — конные корпуса Мамонтова, Шкуро, Улагая, Покровского, Шатилова, которые в условиях гражданской войны (в основном маневренной) имели в боях решающее значение.
3. Что, соединившись с ранее поднявшими восстание казаками, белые (как это и предвидел В. И. Ленин) получили огромное, полностью вооруженное и великолепно подготовленное пополнение.
Что касается наших частей, то они были переутомлены беспрерывными боями, потеряли более половины состава ранеными и убитыми, и хотя добровольческие отряды донецких шахтеров и рабочих крупных городов сражались героически, они не могли возместить этих потерь.
К тому же в тот период белые еще пополняли свои полки казаками, офицерами и юнкерами, стекавшимися к ним отовсюду. Наши же резервы, с точки зрения боевой подготовки, заставляли желать лучшего.
На решающих направлениях у белых было почти двойное численное превосходство. Деникин к моменту своего наступления имел неограниченное количество вооружения, боеприпасов, продовольствия, фуража. У него были танки, самолеты, бронепоезда, броневики и автомашины. В Новороссийском порту круглые сутки выгружали посылаемое Антантой, в первую очередь Англией, вооружение, боеприпасы, обмундирование и все необходимое для армии, вплоть до сигарет и сгущенного молока.
В ряде случаев сыграла роль и измена командного состава, когда бывшие офицеры перебегали к белым. В частности, за несколько дней до оставления Харькова из окружного военного комиссариата несколько офицеров перебежали к деникинцам, и полученная от них информация весьма помогла Май-Маевскому.
К 1 июля Деникин захватил Донскую область, Донецкий бассейн, часть Украины, Крым, Царицын и вышел на Волгу. Впечатление было такое, что им задумана совместно с Колчаком широкая, хорошо подготовленная операция наступления на Москву — в лоб, в направлении Харьков, Курск, Орел, Москва, и с тыла — со стороны Волги. Однако на фоне этих, казалось, блестящих успехов некоторые данные свидетельствовали о том, что они недолговечны и что время работает на нас.
Захватывая новые территории, Добровольческая армия автоматически устанавливала на них дореволюционный режим. Как из-под земли появлялись бывшие помещики или их наследники и отнимали у крестьян обработанную землю, инвентарь, а часто, под предлогом компенсации за разоренные имения и потери, накладывали на них крупные денежные взыскания. В результате не только бедняки и колебавшиеся середняки, но иногда и зажиточные крестьяне начинали оказывать вооруженное сопротивление белым.
Чем дальше двигался Деникин, неся огромные потери в боях, тем больше ему приходилось «подчистую» забирать все в тылу. Даже в крупных тыловых городах гарнизоны состояли из нескольких офицерских взводов или рот. В то же время в этих же городах все больше накапливалось офицеров, чиновников и интендантов, под разными предлогами откомандированных из частей и занимавшихся безудержной спекуляцией и кутежами.
Теперь за каждым белым полком тянулись целые составы награбленного имущества.
Для того чтобы численно увеличить армию и восполнить потери, без чего нельзя было и думать о дальнейшем наступлении, Деникин должен был начать мобилизацию. Так белая армия теряла не только свой классовый и профессионально военный характер, но и свою боеспособность, поскольку насильно мобилизованные крестьяне и рабочие ее ненавидели.
Захватив 30 июня ценой огромных потерь Царицын, Деникин не мог осуществить главной задачи — соединиться с Колчаком, ибо войска последнего уже откатились далеко на восток.
В тылах у Деникина безнаказанно рыскал Махно. Отряды его увеличивались. Рабочие повсеместно готовились к восстанию. Владельцы промышленных предприятий и рудников вовсе не собирались полностью восстанавливать производство и добычу угля. Они или продавали фабрики, заводы, шахты агентам иностранных компаний, во множестве появившимся на занятой белыми территории, или сбывали лежавшую на складах продукцию. Всюду царила безработица, заработная плата вовремя не выдавалась. Все, кроме небольшой кучки торговцев, промышленников, помещиков и офицерства, бедствовали. В этих условиях неустойчивости и военной истерии вся экономическая жизнь находилась в руках спекулянтов, мечтавших об одном — побольше награбить и уехать за границу.
В это время мы впервые начали сталкиваться с новыми элементами — «зелеными».
«Зеленые» являлись дезертирами из белой армии. Они составляли отряды и скрывались в лесах или городах, не желая переходить к красным. В описываемые дни это были еще мелкие шайки, бродившие между фронтом в поисках места, где бы можно было укрыться.
Обычно к вечеру мы верхом ездили из Сум к кадетскому корпусу, расположенному, кажется, в трех километрах от города, где помещалась радиостанция и откуда мы передавали срочные радиограммы в Киев.
Возвращаясь однажды поздно вечером вместе с Винокуровым, Вершининым и другими товарищами, мы наткнулись на группу всадников, неуверенно оглядывавшихся по сторонам.
Подъехав к ним вплотную, мы не могли различить, какой они части, — на фуражках не было ни кокард, ни звезд, а обычные солдатские гимнастерки в те времена носил кто угодно.
Ехавший впереди всадник был молод и имел довольно нагловатый вид. Он повернулся ко мне и почему-то шепотом спросил:
— В городе-то кто?
— А вы чьи? — задал я в свою очередь вопрос.
— Ничьи… — он почесал затылок, сдвинув на лоб фуражку. — Вишь ли, белые — г…о, да и красные не лучше…
В тот же момент он получил по физиономии, а находившийся рядом Винокуров одной рукой схватил поводья его лошади и дернул их так, что и лошадь и всадник покачнулись.
По команде «За мной!» вся группа (человек двадцать), сопровождаемая по бокам Вершининым и Грутманом, рысью последовала за нами.
Оказалось, что это были крестьяне, мобилизованные в запасный эскадрон одного из белых полков и второй день блуждавшие в поисках какого-нибудь незанятого села, «куда можно было бы податься».
В самих Сумах, где комендантом был Павел Андреевич Кин, соблюдался полный порядок. Городок даже производил почти мирное впечатление. Но на фронте положение не улучшалось. Деникинские армии еще полностью сохраняли инициативу и, в частности, наступали на Полтаву.
В то же время белые двигались к Киеву из Екатеринослава в направлении на Знаменку и из Крыма на Херсон и Николаев.
Было очевидно, что Деникин до наступления на Москву хочет захватить Украину и использовать ее ресурсы.
Сумы как информационный центр уже не имели своего значения. По основным вопросам, выяснение которых было на нас возложено, мы получили из разных источников исчерпывающие материалы. Со дня на день мы ждали приказа вернуться в Киев. Неожиданно в Сумы прибыл поезд председателя Реввоенсовета. Первое, что сделал предреввоенсовета, это вызвал редактора военной газеты «Красная звезда» Д. И. Эрдэ.
Эрдэ после оставления нами Харькова написал статью о необходимости более бдительного надзора за бывшими офицерами, работавшими на командных и штабных должностях в Красной Армии. За эту статью председатель Реввоенсовета приказал выслать Эрдэ из фронтовой полосы за 50 километров. Затем он вызвал ряд лиц, в том числе и меня, для информации.
Вся обстановка, царившая в его поезде, прекрасно оборудованном и усиленно охранявшемся, сковывала людей. Если Владимир Ильич Ленин располагал к себе человека с первого же слова и каждый готов был рассказать ему все, что он думает и чувствует, то предреввоенсовета, с его надменным лицом, холодно поблескивающим пенсне и ледяной, официальной манерой задавать вопросы, приводил собеседника в состояние замкнутости. Вызванный старался прежде всего не сказать чего-нибудь лишнего и был рад, когда беседа заканчивалась.
Когда он уехал, работа в штабах и учреждениях опять вошла в нормальную колею.
Как-то в полдень, направляясь обедать в столовую, я увидел в парке девицу, которая жила в нашем доме. Она сидела на скамейке в такой позе, что все проходившие мимо оглядывались на нее. Мне показалось, что для гимназистки она ведет себя несколько странно. В тот же день поздно вечером я спустился в нашу канцелярию, помещавшуюся в нижнем этаже, чтобы проверить, отправлена ли одна важная телеграмма, и застал эту девицу с одним молодым парнем, приехавшим с нами в качестве технического секретаря. Их отношения меня не интересовали, но то, что она попала в канцелярию, заставило меня задуматься. Белые иногда довольно ловко засылали агентов. Парень получил от меня нагоняй, а ей я предложил переселиться на время нашего пребывания в особняке к родственникам или знакомым.
Учитывая всю полученную информацию о положении на деникинском фронте и в тылу у белых, ЦК КП(б)У в июле создал Реввоенсовет и главный штаб по руководству повстанческим движением на Левобережье. Командующим повстанческими войсками Левобережья был назначен Г. А. Колос, из политотдела 14-й армии.
В июле же начали заблаговременно создаваться базы и штабы партизанского движения на случай занятия неприятелем Украины. Было образовано также Зафронтовое бюро ЦК КП(б)У во главе с С. В. Косиором. Впоследствии Зафронтбюро переправило более восьмисот своих уполномоченных в тыл к белым. Совместно с подпольными партийными организациями они руководили борьбой трудящихся против Деникина на Украине. Героически вели себя комсомольцы. Достаточно сказать, что только одна одесская комсомольская подпольная организация объединяла свыше четырехсот юношей и девушек. Многие из них погибли, проявив при этом изумительное мужество.
Несколько дней спустя мы получили приказание вернуться в Киев.
В Киеве было тревожно. Белополяки, разделавшись с Западной Украиной, вступили в соглашение с буржуазными украинскими националистами, обещая им в порядке компенсации создать «автономную Восточную Украину» в составе Польши. Они двигались из района Сарны — Луцк на Житомир, петлюровцы — на Бердичев. Их части, которых сдерживала дивизия Н. А. Щорса, занимали линию Ямполь — Жмеринка — Ярмолинцы — Волочиск.
Екатеринославская группа деникинских войск из Знаменки развивала наступление в двух направлениях — на Киев и на Вознесенск — Николаев — Одессу.
Генерал Шиллинг довольно быстро продвигался из Крыма на Херсон — Николаев.
29 июля деникинцы заняли Полтаву.
Обстановка в Киеве сильно обострилась. Перестрелки по ночам и налеты бандитов под самым городом на отдельных красноармейцев и советских работников стали обычными явлениями.
Контрреволюционные организации, действовавшие ранее с соблюдением правил строгой конспирации, теперь активизировались, рассчитывая восстаниями в тылу ускорить падение Советской власти в городах.
В конце июля ВУЧК была раскрыта белогвардейская организация под руководством Карла Лайкс-Шантоля в Черниговском и Городнянском уездах.
В августе был захвачен подпольный штаб петлюровцев в Киеве на Миллионной улице. Руководители его — Назар Стодоля и Кузьма Корж имели связь не только непосредственно с Петлюрой, но и со всеми крупными петлюровскими бандами на Украине.
В эти дни все коммунисты, а также значительная часть беспартийных советских служащих, пожелавших сражаться с ними плечом к плечу, встали под ружье.
В соответствии с телеграммой В. И. Ленина от 9 августа 1919 года: «…Обороняться до последней возможности, отстаивая Одессу и Киев, их связь и связь их с нами до последней капли крови. Это вопрос о судьбе всей революции. Помните, что наша помощь недалека» — делалось все возможное. Половина коммунистов из всех учреждений Киева отправилась на фронт. Годных для военной службы мужчин заменяли женщинами. Рабочие шли на фронт почти поголовно. На предприятиях, не имевших военного значения, оставались только старики и женщины. Командующий Киевским укрепленным районом К. Е. Ворошилов обратился ко всем трудящимся с призывом удесятерить свои усилия для организации отпора Деникину.
В новой телеграмме в Киев от 13 августа В. И. Ленин и Е. Д. Стасова от имени Политбюро рекомендовали:
«…Закрыть все комиссариаты, кроме военного, путей сообщения и продовольствия. Мобилизуйте всех поголовно на военную работу и поставьте задачей продержаться хоть немного недель, слив в одно учреждение Совнарком, Совобороны, ЦИК и ЦК КПУ».
В обстановке чрезвычайного положения выявлялось подлинное лицо людей. Какой-нибудь сотрудник хозяйственной части, еще вчера внушавший отвращение своим подхалимством, теперь не мог уже скрыть злорадного удовлетворения, глядя, как ты с винтовкой входишь в кабинет. Человек, скромно работавший в аппарате и ничем не обращавший на себя внимания, вдруг приходил с просьбой отправить его на фронт. Некоторые перестали ходить на службу, другие каким-то образом ухитрялись получить командировку в Москву. Скрытые белогвардейцы и украинские буржуазные националисты ждали момента, чтобы выйти на улицу с оружием в руках.
Сейчас уже невозможно охарактеризовать все оттенки настроений отдельных групп интеллигенции и мелкой буржуазии того времени. Многие из этой категории людей, даже не будучи враждебно настроенными, считали, что большевики — это утопические фанатики, которые просто не в состоянии понять, что их дело безнадежно проиграно.
Припоминается такой случай. Когда поляки захватили Житомир, а деникинцы и петлюровцы наперегонки рвались к Киеву, ко мне в гостиницу «Континенталь» явился один из наших сотрудников — молодой широкоплечий парень с голубыми глазами, некто В-н, которого я полюбил во время поездки в Сумы. Он был очень застенчивым и, когда волновался, начинал заикаться. Придя ко мне в номер, В-н поздоровался и уселся на стул.
Зная его характер и понимая, что такое молчание может длиться долго, я спросил его, зачем он пришел.
В это время вдруг зазвенели стекла от орудийных выстрелов — шла ликвидация банды Зеленого, который пробрался под самый Киев.
В-н покраснел.
— Х-хочу жениться…
— Время неподходящее, может, отложишь?
— Н-не могу… влюбился…
Выяснилось, что он пришел просить меня быть сватом, так как невеста без согласия отца не хочет выходить замуж, а сам он не уверен, что удастся уговорить.
Я убедил парня подождать.
Вечером стало известно, что операцией против Зеленого руководил лично Н. И. Подвойский. Когда часть бандитов пыталась вырваться из окружения у разъезда Карапыши, был тяжело ранен начальник артиллерии полевого штаба Наркомвоенмора, впоследствии известный писатель Борис Андреевич Лавренев.
Прошло еще несколько дней. На улицах по вечерам началась частая стрельба. Подготовлялась эвакуация.
В-н опять явился ко мне — на этот раз в кабинет, с винтовкой в руках и револьвером в кобуре, потому что все коммунисты были мобилизованы.
— Так к-как же н-насчет свадьбы?
Вначале я хотел обругать В-на, но, посмотрев на его взволнованное, красное лицо, спросил:
— А невеста все еще согласна?
— Б-безусловно… Она здесь… О-ожидает…
Невеста оказалась очаровательной девушкой, полной наивной прелести и не имевшей ни малейшего представления о том, что происходит в мире. Ее манеры свидетельствовали о тонком воспитании, и, расспросив ее, я узнал, что это дочь крупного инженера, бывшего директора одного из киевских заводов.
В-н через несколько часов мог оказаться на фронте, со дня на день в город могли ворваться белые или петлюровцы. Эта наивная девушка должна была или идти с винтовкой на фронт вместе с мужем, к чему она была явно не подготовлена, или остаться в городе, захваченном врагом, в качестве жены «комиссара», что грозило ей тяжелыми последствиями…
Все это я объяснил жениху и невесте со всем красноречием, на которое был способен. Так как мои доводы не могли поколебать их решения, я вызвал машину и поехал с девушкой к ее отцу.
К моему удивлению, они жили в Липках в небольшом особняке, который не был уплотнен.
Папаша, в черном костюме и белом крахмальном воротничке, с бородкой и подстриженными усами, выглядел так, как будто никакой революции не произошло.
Невеста познакомила меня с отцом и исчезла. Мы прошли в кабинет. Я изложил причину своего визита. Папаша пристально посмотрел на меня и улыбнулся:
— Скажите, как бы вы поступили на моем месте?
— Дал бы согласие на брак…
Папаша вынул большую коробку с папиросами «Лаферм».
— Не угодно ли?.. Так вот, вы, кажется, интеллигентный человек и в состоянии мыслить логично. Город эвакуируется. Вероятно, его займут белые, потому что в Петлюру я не верю. При нынешнем соотношении сил, надо думать, Москва тоже будет занята. Дело в том, что такого строя, какой пытаетесь создать вы, до сих пор в истории не существовало. И во всем мире тоже не существует. Согласитесь сами: зачем же мне делать из моей дочери в восемнадцать лет вдову? Ведь этого молодого человека повесят. — Он встал, прошелся по кабинету: — А жалко!.. Я — беспартийный специалист, и все-таки я вижу: у большевиков есть государственные идеи. При них не было такого расхищения, спекуляции, воровства, какое было при гетмане, белых, Петлюре… И они прежде всего восстанавливают промышленность… Да, жалко… И этого юношу, который влюбился в мою дочь, жалко, и вас мне жалко, молодой человек…
Он говорил совершенно искренне, и это меня возмутило. Я встал и сказал ему:
— У вас есть блокнот или бумага?
Инженер удивился:
— Да… Конечно…
— Запишите то, что я вам скажу. Даже если белые и придут сюда, советские войска вновь вернутся в этот город. А если им придется снова оставить его, они придут в него второй раз. Это будет повторяться до тех пор, пока в Киеве Советская власть не установится навсегда. В-н, если останется жив, опять придет за своей невестой, я его знаю. Искренне советую вам ни за кого другого пока не выдавать ее замуж. Вероятно, мы с вами еще увидимся…
Эти мои слова, хотя не полностью, но сбылись. Правда, больше этого человека я не видел. Но после того как Киев был освобожден в начале 1920 года, В-н явился за своей невестой. На этот раз папаша сдался. В мае поляки заняли Киев, и В-н с женой уехали в Харьков. После освобождения города они снова вернулись в Киев.
В конце августа белополяки захватили Житомир и Новоград-Волынский, петлюровцы — Фастов и Белую Церковь, деникинцы двигались к Киеву вдоль Днепра. Английский флот подошел к Одессе и после двухдневной бомбардировки высадил большой белогвардейский десант, который 25 августа захватил город. 12-я советская армия, сжатая со всех сторон численно во много раз превосходящим противником, сражалась героически, но было ясно, что ни она, ни все части киевского укрепленного района не смогут удержать Киев до решающих боев против Деникина, которые должны были начаться на орловско-курском направлении.
Теперь вечером нельзя было выйти на улицу в военном обмундировании, чтобы тебя не пытались подстрелить из какого-нибудь окна, хотя днем в городе царил полный порядок.
Однако не следовало поддаваться влиянию обстановки этих дней при анализе возможного развития событий в будущем.
Для меня стало совершенно очевидным еще в Сумах, что при таком положении, какое было у Деникина в тылу и в армии, как только его наступательный порыв выдохнется, он не сможет долго продержаться. Задачи, которые Деникин поставил себе, — овладение Украиной, выход на Волгу, движение из Царицына на Астрахань и Саратов и, наконец, овладение Москвой — не соответствовали его возможностям.
Петлюровцы могли существовать только при поддержке извне. Вначале ее оказывала Галиция, потом — поляки. В самой же Украине петлюровское движение себя изжило, превратившись в разновидность бандитизма. Следовательно, с моей точки зрения, все упиралось в белополяков.
Буржуазно-помещичья Польша еще не установила границ со своими соседями — Советской Белоруссией, Литвой и Украиной. Она имела недосягаемый для нас тыл и неограниченную поддержку Антанты и соседних капиталистических государств. Аппетиты у военной клики, окружавшей Пилсудского, росли с каждым днем. Она уже мечтала о Польше «от Балтийского до Черного моря» — вопреки всякому здравому смыслу и желанию самого польского народа, который ждал, когда, наконец, можно будет перейти от военных неурядиц к нормальной жизни.
Захватив Житомир, Новоград-Волынский и Сарны, белополяки стали подтягивать резервы.
В то же время они начали наступление на Советскую Белоруссию. Захватив 8 августа Минск, они продолжали двигаться дальше. К концу месяца пали Бобруйск и Борисов. Польские войска на широком фронте остановились у Березины.
В последние дни в целях обеспечения безопасности и нормального хода эвакуации в Киеве проводились широкие облавы. Среди задержанных подозрительных лиц оказался русский офицер-белогвардеец, прибывший из Варшавы. Занимался он вовсе не шпионажем, а вербовкой других офицеров для формируемого при содействии Савинкова белогвардейского русского корпуса в Варшаве. Корпус, по словам офицера, предназначался в качестве авангардной части при наступлении белополяков на Москву через Смоленск.
Пока что Деникин, разумеется, не признавал никакой Польши, а Директории тем более. Поляки помогали петлюровцам, но следили за тем, чтобы они не очень-то укрепились. Петлюровцы воевали с большевиками, боялись деникинцев и опасались неожиданного удара со стороны поляков. Хотя петлюровцы первыми вступили в Киев, они вынуждены были на другой же день передать его Добровольческой армии. Деникин в свою очередь оставил для операций против петлюровцев свыше 10 тысяч штыков.
Во всяком случае, оставалась неизменной задача: разведать намерения польского правительства хотя бы на ближайший период.
Некоторая часть аппарата БУПа, Отдел особого осведомления, так же как и Всевоенобуч, работали почти до момента оставления Киева.
Отступали мы к вечеру в направлении Гомеля уже под выстрелами из окон и из-за углов домов. Киев был оставлен 30 августа. В этот же день у села Белощицы был убит в бою легендарный начальник 44-й дивизии Н. А. Щорс.