Саморазоблачение «Треста»

Саморазоблачение «Треста»

— Мария, я должен рассказать тебе правду о наших делах. Ты думаешь, что «Трест» подпольная организация монархистов?

Мария испуганно глядела на Стауница.

— Ты принимаешь меня за противника большевиков. Да, я их враг. Но подумай только, что со мной было! За участие в савинковской организации меня посадили в тюрьму на Лубянке. Угрожая расстрелом, чекисты принудили меня стать секретным сотрудником КРО ОГПУ. Я — чекист. Якушев — чекист. Потапов — чекист. Все мы под руководством КРО водим за нос легковерных эмигрантов. И тебя, и Гогу, и Кутепова, и всех прочих. Но с меня довольно! Не хочу больше этой грязной и подлой игры. Довольно!

В широко раскрытых глазах Марии застыли изумление и возмущение. Откровение Стауница было таким потрясающим, что в первый миг она не знала, что сказать. Взяв себя в руки, она спросила:

— Так что же теперь делать?

— Бежать, — ответил Стауниц. — Бежать через финское «окно», пока оно еще открыто. Нам надо бежать сегодня же. Завтра утром мы будем в Ленинграде. Ночью перейдем границу. На все у нас ровно сутки.

— Да, бежать, бежать. Боже, какой ужас!

Она встала, накинула на голову платок, надела пальто. Стауниц присел к столу, взял карандаш и написал чекистам краткое письмо. В ночь на 13 апреля 1927 года Стауниц-Опперпут и Мария Захарченко ушли в Финляндию через «окно» на границе.

Предупрежденные Опперпутом, Георгий Радкович, Каринский и Шорин одновременно бежали из СССР в Польшу.

* * *

21 апреля 1927 года в советских газетах было напечатано сообщение о ликвидации «контрреволюционной шпионской группы», связанной со сторонниками великого князя Николая Николаевича и руководимой белым генералом Кутеповым. Советские власти обвиняли Кутепова в связях с иностранными разведками и попытках создания антисоветской организации в пределах СССР. Ссылаясь на показания арестованных, власти не назвали ни одного имени из якобы захваченных членов «шпионской группы».

За пять дней до опубликования сообщения об этой группе, спасая лицо главных деятелей «Треста», Потапов отправил Кутепову через польского курьера нарочито дезинформационное письмо:

«3 апреля один из сослуживцев Александра Оттовича Упелинца по Красной армии в Гомеле в 1920 году, Махнов, опознал в нашем Касаткине известного провокатора Опперпута — правда, указав, что Опперпут в 1920 году не носил бороды. Об Опперпуте нет надобности распространяться — его имя упоминается в известной Красной книге ВЧК…

…Вместо того, чтобы немедленно лишить Касаткина возможности действовать, мы стали наводить справки и занялись проверками… по-видимому, где-то мы совершили ошибку, вследствие которой он понял, что его подозревают. Дальше мы не придали достаточного значения его нервному состоянию, в котором он находился последнее время. Мы объяснили его тем раздражением, которое получил Касаткин в связи с отклонением правлением Треста его слишком рискованных коммерческих операций… мы, очевидно, недостаточно спокойно взялись за дело и дали повод Касаткину почувствовать, что под ним горит почва. Недостаточно быстрое расследование дало возможность этому негодяю скрыться…

…К несчастью, дело запуталось благодаря одной — тоже неприятной для нас — случайности. Именно 5-го апреля племянник[8], как теперь выяснилось, по поручению Касаткина и без нашего ведома, вел переговоры о продаже своей сварочной мастерской. Угостив покупателя и напившись сам, он попал в милицию, имея на руках некоторые наши счета. На другой день он был выпущен, получив поручение от высокого учреждения оказать содействие по розыску. Вернувшаяся к этому моменту племянница[9], возмущенная поступком племянника, предложила ему немедленно покончить с собой… мы решили, что племянник… должен немедленно выехать к фермерам[10]. Ввиду случившегося, мы нашли пребывание самой племянницы опасным и предложили ей также временно отправиться к фермерам, назначив для этого специальное окно на 12 апреля. 10-го она выехала в Вильну[11], где должна была встретиться с Гогой, но 11-го Касаткин получил от племянницы телеграмму:

„Зверев[12] не прибыл, волнуюсь, получила очень важное поручение от фермеров, немедленно приезжайте“. Здесь мы совершили нашу главную ошибку. Касаткин, ошеломив нас известием об исчезновении Зверева, вызвался ехать в Вильну. И мы на это согласились…

…13-го жена Касаткина получила от него письмо, в котором он называет себя „международным авантюристом“ и сообщает, что через месяц будет в Америке. Одновременно мы получили от Касаткина письмо с сообщением о его бегстве и с наглым предложением: выслать в трехдневный срок деньги за молчание, из чего видно, что есть некоторая надежда, что он не все предал.

Этот тактический промах Касаткина дал нам возможность предпринять кое-какие шаги прежде, чем начались протесты[13]. Хладнокровию и распорядительности Рабиновича[14] мы обязаны тем, что кое-как овладели положением. В настоящий момент Рабинович находится, по-видимому, в относительной безопасности — связь с ним имеем. Готовясь скрыться, еще на своей квартире получил звонок по телефону из Гельсингфорса от Касаткина. Касаткин ультимативно требовал денег и грозил раскрытием всего. На другой день он прислал телеграмму с требованием перевести деньги по адресу: Анна Упелинец, Рига, ул. Барона Кришьяна.

Уже 13 и 14-го начались массовые аресты векселей, как рассказывал бежавший из Вильно Серов[15]. Участь Денисова[16] не известна. Сам Серов, привыкший с давних пор исполнять беспрекословно приказания Касаткина и ничего не зная о наших подозрениях, крайне растерялся, видя, как Касаткин, вместо того, чтобы только помочь, как он заявил Серову, племяннице нести ее чемодан, сам ушел к фермерам…

…В голове не укладывалось первое невероятное предположение, что и она — его сообщница. И как иначе объяснить ее вызов по телеграфу Касаткина? Однако, проанализировав все события, мы пришли к единственному возможному выводу, что она является только его жертвой. Очевидно, он сумел уверить племянницу в том, что после разгрома активной оппозиции в Тресте сторонникам ее стала невозможной дальнейшая работа, и он решил конспиративно от правления уехать к тете Саше[17] и ей рассказать о линии оппозиции. Только при этом предположении становится понятным великодушие Касаткина по отношению к некоторым своим сторонникам, которых он благородно предупредил о „провале“ и помог благополучно уехать… Ясно, что это сделано для того, чтобы сохранить благородный вид перед племянницей, на помощь которой он, очевидно, рассчитывает у фермеров.

Нашу первую телеграмму, которую Ты, вероятно, уже получил, мы послали также через огородников[18] к фермерам. Крайне опасаемся, как поступят фермеры и в особенности сама племянница с этим сообщением, не имея необходимых доказательств. Ей-то вероятно, фермеры покажут телеграмму. Находясь под сильным влиянием Касаткина, она — мы боимся — не поверит сообщению и, возможно, предупредит его о наших шагах. Было бы крайне необходимо поскорее повлиять на племянницу, чтобы она прекратила с Опперпутом всякие сношения…

…В настоящий момент еще совершенно невозможно учесть размеров убытков. Однако, уже сейчас есть основание полагать, что Опперпут вел очень сложную игру с конкурентами[19] и в своих собственных интересах. Он давал конкурентам, видимо, не все, что знал, ибо иначе нельзя объяснить сравнительно ограниченные размеры протестов. Пока нужно сказать, что окончательно скомпрометировано Главное Правление Треста и привлечена к делу почти вся связь, непосредственно обслуживавшая Главное Правление. Все линии торговцев, к которым Касаткин почти не имел отношения, пока не подверглись никаким ревизиям[20]. Провинциальные отделения почти все предупреждены. Кроме здешних, сведения о протестах в Вильне.

Конечно, нам пришлось поработать по приведению в порядок всех дел наших предприятий. К счастью, кажется, никаких архивов Правления у Касаткина никогда не было. Он мог только записывать. Трудно сейчас говорить о выводах, совершенно немыслимо объяснить наше существование без предположения, что провокатором применялась в нашем случае какая-то сверх-азефовская тактика… Ближайшее будущее должно все разъяснить. Горячо обнимаю Тебя. Твой Волков».