POST SCRIPTUM
POST SCRIPTUM
Эдгара По хоронили 8 октября. Разумеется, миссис Клемм на похоронах не присутствовала — она ничего не знала. Известие о смерти «Эдди» настигло ее только 9 октября. Тем же днем она написала миссис Ричмонд:
«Анни, мой Эдди мертв — он умер в Балтиморе вчера — Анни, моя Анни, молитесь за меня, вашу покинутую подругу. Чувства оставили меня — как только я узнала, я написала в Балтимор. Напишите и посоветуйте, что мне делать».
Анни пригласила ее к себе. Какое-то время Мария Клемм жила в семье возлюбленной «сына». Через несколько месяцев перебралась к «благодетельнице» миссис Шью и жила в ее доме по крайней мере до лета 1852 года. Затем ее приютила «Стелла», миссис Сара Льюис. Тут она прожила довольно долго. Но госпожа Льюис в конце концов развелась с мужем и уехала в Англию. Вслед за тем Мария скиталась по родственникам. В начале 1860-х годов жила у некой мисс Салли Ф. Робинс в Огайо. Той взбрело в голову, что она должна составить жизнеописание поэта. Впрочем, вскоре врачам удалось «переубедить» ее — мисс Робинс очутилась в сумасшедшем доме. Средств у миссис Клемм совсем не было, и она добывала их, обращаясь с просьбами — в основном письменными — к родственникам и тем, кто знал «ее Эдди». Эти просьбы долетели даже до Лондона: известно, что в 1868 году Ч. Диккенс перевел несчастной женщине тысячу долларов. Под конец жизни она очутилась (ирония судьбы!) в Балтиморе — в церковном приюте для обездоленных, где и умерла в 1871 году.
Очевидно, что миссис Клемм следовала воле покойного, когда отдала его бумаги Руфусу Грисуолду. Когда хотел, тот мог быть обходительным и умел располагать к себе людей. Тем более женщину, сына которой он называл своим другом, да к тому же помогал деньгами и клялся, что гений «ее Эдди» не будет забыт, а он, Грисуолд, приложит к тому все усилия.
Он и «приложил». Трудно сказать, прочла ли она тот обширный некролог, что Р. Грисуолд поместил в газете «Daily Tribune» на следующий день после похорон поэта — 9 октября 1849 года, что начинался словами:
«Эдгар Аллан По мертв. Он умер в Балтиморе позавчера. Это известие поразит многих, но мало кого опечалит. В этой стране поэт был широко известен в связи со своей репутацией, а кто-то знал его и лично; у него имелись читатели в Англии и в нескольких странах континентальной Европы, но друзей у него было совсем немного или вообще не было…»
Хотелось бы верить, что не прочла. Да и сам Грисуолд (будем надеяться!), возможно, испытывал некоторую неловкость от своих собственных — мстительных и несправедливых — слов. Может быть, поэтому он и подписал тот некролог не собственным именем, а псевдонимом «Людвиг»?
Впрочем, ровно год спустя, в октябре 1850 года, он вполне успешно ее преодолел, опубликовав в журнале «International Monthly Magazine» обстоятельный, но полный лживых измышлений и порочащий писателя очерк его жизни. Уже за своей подписью. А затем эти «факты» пошли «в народ», и ярлык высокомерного скандалиста и алкоголика прочно приклеился к имени поэта. По меньшей мере на четверть века. Впрочем, эхо тех давних измышлений Грисуолда можно услышать и сейчас. Разумеется, его главными мотивами были месть и зависть. Правда, закрадывается и иное подозрение: а может быть, он все-таки понимал истинную величину гения поэта? Помните, что во сне Пилату говорит булгаковский Иешуа Га-Ноцри: «Мы теперь будем всегда вместе… Раз один — то, значит, тут же и другой! Помянут меня, — сейчас же помянут и тебя». Может быть, в этом дело?
Завистник ненадолго пережил того, кого обидел. Умер он в 1857 году. Умирал в мучениях, от туберкулеза. Да и предшествующие — 1850-е годы — дались ему тяжело: здесь и смерть дочери, и судебные преследования, и обвинение в двоеженстве, и сумасшествие близкого друга, да и много всего другого. В общем, «не желай ближнему…».
«Анни», миссис Нэнси Локк Хейвуд Ричмонд, возвышенно-платоническая любовь поэта, прожила долгую, спокойную и, вероятно, счастливую жизнь (умерла в 1898 году): в достатке, в окружении любимых детей и родственников. Но, видимо, память беспокоила. В ином случае едва ли после смерти мужа (в 1873 году) она стала бы вносить изменения в собственное имя и, пройдя юридическую процедуру, официально стала не только Нэнси, но и Анни. Уже без кавычек.
Совсем иная — короткая и печальная — судьба ожидала Фанни — Фрэнсис Сарджент Осгуд. Потеряв родившегося в 1846 году ребенка (девочку по имени Фанни Фэй), она пережила глубокую депрессию. По этой ли причине или потому, что уже несла в себе фатальную болезнь, она умерла от туберкулеза на тридцать девятом году жизни. После нее остались дочери — четырнадцати и одиннадцати лет. Но и те только на год пережили мать — сгорели от чахотки.
«Елена», Сара Хелен Уитмен, несмотря на «слабое» здоровье и «проблемы с сердцем», дожила до семидесяти пяти лет (умерла в 1878 году), путешествовала (в том числе по Европе), продолжала писать стихи и не уставала удивлять современников своей экстравагантностью; не бросала спиритизм и, видимо, не раз вызывала дух своего великого друга. Кто знает, может быть, именно он и надоумил ее написать книгу («Эдгар А. По и его критики»)? Тем более что это был прекрасный повод напомнить и о себе — такой необыкновенной, талантливой, загадочной и любимой. Ей удалось сохранить значительную часть перешедшего в конце концов от матери состояния. Она употребила его на издание стихов — своих и сестры, а после смерти (оставшуюся часть) завещала на помощь цветным детям и защиту домашних животных от насилия.
О ком еще стоит сказать? Эдвин Паттерсон — тот самый юноша, с которым Эдгар По собирался осуществить свой самый заветный проект — издавать собственный журнал. Его судьба сложилась следующим образом. Получив известие о смерти кумира, он продал «Наблюдателя» и покинул родной Окуоки. Вложив все деньги, отправился в Калифорнию за золотом. Но… все вышло как у По — в его знаменитом «Эльдорадо»:
Ночью и днем
На коне лихом,
Сверкая парчой наряда,
Рыцарь скакал
И с песней искал
Волшебный край Эльдорадо.
Но стал он сед
Под ношею лет,
Душа преисполнилась хлада:
Нигде он не мог
Найти уголок,
Похожий на Эльдорадо…[436]
Вернулся на родину, женился, завел детей, похоронил жену и перебрался в Колорадо. Здесь он основал газету «Горняк Колорадо» («Colorado Miner»), которую и редактировал до самой своей смерти в 1880 году.
А что сталось с памятью Эдгара По в Америке после его смерти? Да по большому счету постарались забыть: с подачи Грисуолда она превратилась в досадную, неловкую и весьма непонятную страницу в литературной истории страны. Но то, что соотечественникам показалось досадным и неловким, о чем (и о ком) не следует говорить в приличном обществе, напротив, восхитило и воодушевило Шарля Бодлера и «проклятых поэтов». В их глазах Э. По — о, это был настоящий, восхитительный enfant terrible! Да еще и поразительный поэтический гений! Как им не восторгаться? Они провозгласили его «своим» и «вернули», но — европейским читателям. Уже оттуда, из Европы, волна посмертной славы По докатилась до англоязычного мира. В том числе и до викторианской Англии. Предметом заинтересовался молодой британский ученый Джон Ингрэм (1842–1916). Он взялся распутать противоречивый клубок жизни поэта, отделив зерна от плевел. Благо что многие из тех, кто хорошо знал его героя, были еще живы и могли сообщить множество фактов и предоставить самые разнообразные материалы. Результатом огромной работы стала книга (автор настоящих строк, разумеется, с ней хорошо знаком и не раз на нее ссылался) — первая адекватная история жизни Эдгара Аллана По. А потом…
Но это, согласитесь, уже другая история. История очень длинная, со множеством страниц, открытий и заблуждений, успехов и поражений, в которой, при всем ее разнообразии и объеме, явно не хватало одной — русскоязычной биографии писателя.
А история продолжается…