ЭПИЛОГ
ЭПИЛОГ
Когда шла война, каждый из нас думал: те, кто останется жить, будут очень счастливы. Потому, что нет большего счастья, чем мир на земле.
С тех пор прошло много лет… Судьбы наши сложились по-разному. Но все мы, пережившие войну, победившие смерть, никогда не забываем тех, кто не дожил до светлого дня Победы.
Недавно я побывала в Молдавии, там, где Оля Казакова выполняла свое первое задание. Когда наша машина стала приближаться к Дубоссарам, я уже еле сдерживала волнение. Волновалась потому, что Оля — это я. Потому, что здесь мне, семнадцатилетней девушке, пришлось испытать все то, что испытала Оля в моей повести.
У братской могилы в Дубоссарах мы с Максимом с трудом сдерживали слезы. Читали долгий список павших смертью храбрых, прикрывших эту землю от врага, и вспоминали Маринку и Нину, Федора и Клаву, и еще многих наших разведчиков. Разве мы сможем их когда-нибудь забыть?
Белокурая, голубоглазая, пугливая Клава… Вскоре после того, как я ушла с Федором на задание, Клаву направили с группой подрывников в один из районов Прикарпатья.
Они должны были взорвать мост через Днестр, который немцы усиленно охраняли, — он имел для них большое значение.
Диверсионную группу обнаружили. В неравном бою часть разведчиков погибла. Но мост был взорван. Это сделали три подрывника, оставшихся в живых. Клава их прикрывала.
В разведотделе штаба фронта у одного из пленных немецких офицеров нашли фотографию Клавы. Она лежала, запрокинув голову, чудесные кудри рассыпались вокруг венком. На груди темнели пятна крови. Даже мертвая Клава была красива. Немец сфотографировал ее «для коллекции», как он выразился. На обороте карточки стояла надпись на немецком языке: «Русский солдат».
От пленного узнали и подробности гибели Клавы.
Не дожила и Маринка до своего совершеннолетия… Так и осталась в нашей памяти маленькой девочкой-романтиком — другой я ее представить себе не могу, хотя и понимаю, что все то, что она успела сделать за свои семнадцать лет, не каждый сможет за большую долгую жизнь.
Марина погибла, выполняя второе задание, ушла она с группой в леса Венгрии. После взрыва большого немецкого склада боеприпасов разведчикам пришлось сделать большой переход. Дважды попадали они в окружение, но выходили с боями. И в одном из них, на глазах у Маринки, был убит один из разведчиков, ее ровесник. Он тяжело умирал на ее руках. Маринка видела, как с каждой каплей крови уходила его жизнь, и понимала, что здесь, в лесу, очень далеко от своих, ничем ему нельзя помочь, загоралась еще большей ненавистью к тем, кто убил этого парнишку и многих других, не успевших даже еще понять, что же такое жизнь.
Разведчики обнаружили еще один склад. Когда закладывали мины, ребята вынуждены были принять бой, и часовой механизм на «взрыв» не успели поставить.
После тяжелого перехода у всех силы были на исходе — Маринка это знала. И когда ей показалось, что ребята могут не выдержать, и тогда задание будет сорвано, она подобралась к минам и там подорвала себя гранатой.
С Таней мы встретились во Внуковском аэропорту, куда я прилетела со своим экипажем, — после войны я стала штурманом. Татьянка моя!
У нее последнее задание было тяжелым. Командовала она разведгруппой в лесах Трансильвании. Разведчики помогли устроить побег большой группе военнопленных из концлагеря. Таня выводила их к линии фронта по топким болотам, шли по пояс в ледяной воде. Многие пленные настолько были слабы, что приходилось класть их на самодельные носилки и тащить волоком.
Вернулась Таня с отмороженными ногами, начало сдавать сердце. Очень скоро она уехала в Москву.
Год 1970. Ашхабад.
Мощный залп расколол тишину весеннего дня. Я вздрагиваю и поднимаю глаза. Взметнулись в небо огромные каменные лепестки тюльпана-обелиска. Сквозь зелень деревьев они кажутся светлыми и легкими. На гладкой поверхности розового камня блестят, как слезы, тоненькие дорожки дождевых капель. Трепещет пламя вечного огня, словно хочет вырваться из темных плит гранита, а рядом — горы живых цветов. Это павшим.
Я стою немного поодаль, так мне легче — хочу побыть немного одна. И у меня в руках розы. Темно-пунцовые, с капельками дождя на бархатных лепестках. Я вспоминаю о тех моих друзьях, кто сейчас не может взять их в руки, потрогать влажные нежные лепестки, ощутить живой запах — запах весны, жизни.
Каждый год девятого мая мне приносят цветы. Пионеры, студенты, воины. И просто неизвестные женщины — чьи мужья и дети остались там, на чужой земле… Эти цветы предназначены им. И я отношу их к обелиску. Так сделала бы и Оля Казакова. Я не расстаюсь с ней потому, что невозможно расстаться со своей юностью. И с другими героями моей повести, — как не расстаются с товарищами по оружию. Хотя, пусть простит мне читатель, я вынуждена была изменить многие имена. И может быть, пройдет еще много лет до того времени, когда можно будет назвать их.
День Победы. Этот день стал для меня самым дорогим. Мне кажется, только с этого дня я по-настоящему стала ощущать радость жизни, полноту своего счастья, любовь. И так будет всегда, так должно быть.
Ашхабад, 1971 г.