6.

6.

— Это слишком рискованно… — упорно повторяет Федор. — Тут риск не только завалить работу, но и потерять жизнь прежде, чем что-то удастся выяснить.

— Федор, но у нас другого выхода нет!

Федор молчит. Другого выхода действительно нет. Мы сообщили командованию о шефе и получили приказ — вести наблюдение. День проходит за днем, а мы ни на шаг не продвинулись вперед. Если не считать еще одной встречи на дороге.

Дело в том, что на молокозаводе у меня появились обязанности. Нет, я все еще оставалась уборщицей, но теперь меня посылали, как самую грамотную, то в подразделения, то в небольшой поселок, где была интендантская контора, оформлять документы, вернее, счета на молоко. Конечно, ходила с удовольствием, хотя после прогулки предстояло до полночи возиться с грязной посудой.

Однажды увидела на дороге знакомую коляску с серыми лошадьми. Шеф сидел вполоборота к проезжей части шоссе и разговаривал с каким-то мужчиной в гражданском. Этого штатского я не разглядела, только отметила — высокий, в коричневом костюме. Если бы сосредоточила внимание на нем, пошла следом, когда он простился с шефом, все получилось бы иначе.

Если бы! Разведчик — только человек, обыкновенный, которому суждено ошибаться. Тогда все мое внимание было обращено на шефа.

Я споткнулась у коляски. Вскрикнула и присела, растирая лодыжку. Естественно получилось — вывихнула ступню.

— Что с вами?

Я подняла глаза и чуть снова не вскрикнула — от испуга. Огромные глаза шефа как бы всосали меня всю. Пожалуй, меня хватило только на один глаз, второй, казалось, смотрел в сторону — а нет ли ему работы?

— Вам куда? — спросил он низким басом.

— В Ивановку.

— Садитесь…

Я мгновение колебалась, — вспомнила наказ Федора не попадаться шефу на глаза. Но ведь все равно уже попалась: если узнал, так узнал. Влезла, села рядом. Кони понесли.

— Вы что, постоянный житель Ивановки?

Шефу не приходилось повышать голос, а я должна была прокричать.

— Нет… Мы с братом недавно… приехали… — и в нескольких словах изложила легенду.

Шеф вертел птичьей головкой на стариковском тощем теле. Когда он поворачивался ко мне, я леденела под взглядом глаза-паука. Я даже чувствовала, как из меня уходит кровь.

— Вот мой дом, господин шеф!

Шеф придержал лошадей, я сползла на землю.

— Очень вам благодарна!

— Приятно было познакомиться!

Я подождала, когда уляжется пыль от колес, и побежала на молокозавод. Федор был в отъезде, и до вечера одна мучилась сомнениями. Только дома поведала ему о происшедшем.

— Зачем? — спросил спокойно Федор. — У тебя был план?

Я промолчала. Какой там план, когда я чуть не умерла со страха? Просто мне не терпится — надо же выполнять задание Центра. В конце концов, и эта встреча может пригодиться.

— Пойми, Женя, разведчик не имеет права горячиться. У тебя в характере скверная для нашего дела черта. Рисковать можно и даже нужно, только с расчетом. Знаешь русскую пословицу: поспешишь — людей насмешишь!

— Федор, — говорю я тихо, — ты до войны учителем работал?

Федор чуть опешил.

— Да…

— Я почему-то давно думаю об этом. И кличка у тебя «Учитель». Ты был хорошим педагогом, Федор, правда? Тебя ребята любили?

Федор не любил разговаривать о себе. Поднялся, молча пошел во вторую комнату. Но на пороге оглянулся, поймал мой виноватый взгляд, скупо улыбнулся.

У Семена я выпытала все, что он знал о шефе. Жена шефа — красавица-одесситка. Вдвое моложе его. Чтобы не скучала, он часто приглашает гостей. Адлер тоже там околачивается, — неравнодушен к жене шефа. Но далеко не заходит, видимо, остерегается мужа. Семен давно удивляется: почему Адлер, немецкий офицер, боится Ионеску, румынского майора? Все знают, румыны у немцев не в большой чести. А вот Адлер боится, даже голос у него глохнет, когда говорит с шефом. В народе всякие страсти рассказывают про Ионеску. Кто к нему в руки попадал, тот живым не выбирался.

Все это я передаю Федору. Вижу, как наполняются его глаза тревогой. Я все же предлагаю — надо проникнуть в дом шефа. Только там можно найти конец нити, ведущей в секретную немецкую часть.

— Введет меня Адлер. Познакомит барышню, скучающую в деревне, с милой супругой шефа…

Федор молчит — обдумывает, взвешивает. Наконец возражает. Это слишком большой риск. Правда, другого выхода у нас нет, а время идет.

— Одно условие, Женя…

Радостно и испуганно бьется сердце. Все-таки опасно.

— Не будешь горячиться — это раз. Будешь все рассказывать мне — это два. Если почувствуешь опасность, уйдешь — это три.

— Ты же сказал — одно условие, — смеюсь я, — а выставил три!

— Ну, три! — чуть приметно улыбнулся Федор, и его лицо удивительно просветлело. — Запиши для радиограммы…

Через час я уже выстукиваю:

«Отдельный маршевый батальон номер четыреста восемнадцать формировался в Яссах. Состав девятьсот человек. Вооружен автоматами МР-43, пулеметами МГ-42. Выбыл на русский фронт. Станцию Унгены прибыло четыре эшелона боеприпасами — авиабомбы, снаряды, патроны. Учитель».

Получаю квитанцию о приеме радиограммы и короткую радиограмму. Расшифровываю:

«Хорошо работаете. Сорок восьмой».

Сорок восьмой — майор Воронов.

Я кубарем скатываюсь с чердака.

— Что случилось? Почему так шумишь?

— Хорошо работаем! — прыгаю я, размахивая листком. — Хорошо ра-бо-та-ем!

Федор читает радиограмму. Невольно выпрямляется, лицо чуть торжественное — точно перед строем, когда объявляют благодарность. Я притихаю. В думах Федор мысленно произносит: «Служу Советскому Союзу».

Да, мы служим Советскому Союзу.