«Чурбановский процесс»
«Чурбановский процесс»
Летом 1988 года начался знаменитый «чурбановский процесс». Одним из главных обвиняемых был зять Брежнева — Юрий Чурбанов.
Процесс длился четыре месяца. Чем дальше он шел, тем яснее становилось, что многие эпизоды обвинения, предъявленные группе лиц Гдляном и Ивановым, разваливаются как карточный домик.
В конце декабря судьям предстояло уйти в совещательную комнату для вынесения приговора. За несколько дней до этого, 18 декабря 1988 года, в газете «Московская правда» появилась беседа со следователем Н. Ивановым. В сущности, то было недвусмысленное и грозное предупреждение судьям. «…Представьте, какое „воздействие“ может быть оказано на судей, — говорил Иванов, — какие огромные деньги циркулируют где-то рядом, в какой опасной зоне приходится выбирать тот или иной путь. Словно по минному полю, когда сосед то и гляди „подорвется на миллионе“».
А дальше — уже совсем прозрачно: «И если дело попадет в руки судье, подверженному влиянию или нечистоплотному, то нет гарантий против необъективного судебного разбирательства и вынесения несправедливого решения».
Иначе говоря, предупреждаем: вынесете не тот приговор, значит, вы — взяточник или подвержены преступным влияниям.
30 декабря 1988 года, как раз под Новый год, приговор был оглашен. Почти все подсудимые были приговорены к различным срокам наказания, Чурбанов получил 12 лет. Однако одного из них, заместителя министра внутренних дел Узбекистана Кахраманова, содержавшегося под стражей три года и девять месяцев, суд оправдал: ни одно из предъявленных ему обвинений следствие так и не сумело доказать. В отношении другого, Хайдара Яхъяева, дело было передано на доследование, но так как все законные сроки содержания под стражей давно истекли, суд также вынужден был его освободить.
4 января 1989 года я писал в «Литературной газете»: «О так называемом „чурбановском процессе“ пресса уже рассказывала и, наверное, расскажет еще: процесс вызвал большой общественный резонанс. Я же хочу коснуться только одного, на мой взгляд, весьма существенного его аспекта».
Читателю предлагалось обратить внимание на некоторую «арифметику процесса». В первое время, находясь в тюрьме, Чурбанов признал, что получил взяток на общую сумму полтора миллиона рублей. Однако в обвинительном заключении следствие оставило только 656 тысяч рублей. Выяснилось, что «чистосердечно раскаиваясь», Чурбанов называл и такие эпизоды, которых просто не могло быть. Упоминал имена людей, которых никогда не существовало. В показаниях его фигурировали города, где он, Чурбанов, никогда не был. Следователи требовали от него: еще, еще, и он послушно накручивал. Возможно, надеялся таким образом вообще поломать обвинение. В какой-то мере ему это удалось: в судебном процессе прокурор снизил сумму подношений до 356 тысяч рублей. Суд же признал доказанными лишь три эпизода, по которым Чурбанов получил взяток в общей сложности на 90 964 рубля.
Я рассказывал в статье, что один мой знакомый, человек честный, порядочный, после вынесения приговора раздраженно сказал мне: «Такая коррупция расцветала, готовился миллионный процесс. А что в итоге? Пшик! Не иначе спустили на тормозах». Волнение этого человека вполне естественно. Слово «чурбановщина» превратилось у нас в нарицательное. Но ведь он, мой знакомый, яростный противник всяческого произвола, с негодованием осуждающий процессы тридцатых годов, страстный поборник правового государства, требовал, по сути, нового политического процесса. А как же иначе? Если результат процесса желанен уже заранее, если заранее известно, что такой-то приговор мы встретим с удовлетворением, а любой другой отвергнем с порога, то процесс этот из юридического неизбежно превратится в политический.
Но ценность закончившегося процесса, утверждал я, в том-то и состоит, что это был прежде всего процесс юридический. Людей судили не за их нравы, не за их образ жизни, вызывающий наше справедливое негодование, а за их конкретные действия и поступки, совершенные в нарушение законов. И за те только действия и поступки, в совершении которых у суда не оставалось никаких сомнений.
«Итак, процесс завершен, — писал я, — пора теперь извлекать уроки. На процессе обнаружилось, к какому нравственному падению приводит вседозволенность и безнаказанность в высших эшелонах власти. Но выявился на процессе и низкий профессиональный уровень некоторых наших следственных органов, призванных бороться с коррупцией. Сказывается, ох как сказывается привычка следователей работать в щадящих условиях, когда суды брали обычно на веру предъявленные подсудимым обвинения. Сегодня суды все чаще требуют доказательств. И здесь уж настроение публики, праведный наш гнев против взяткодателей и взяткополучателей на стол не положишь. Обвинил? Докажи!»
Вот тут-то и обрушился на меня град обвинений и проклятий. И не только со стороны. Назавтра после опубликования этой статьи на стене в редакции я прочел вывешенное кем-то «дацзибао»:
«НЕ ЗДОРОВАЕМСЯ С БОРИНЫМ, НЕ ПОДАЕМ ЕМУ РУКИ»
Валом пошла гневная читательская почта. «Мы вас всегда уважали, — говорилось в одном из таких писем, — всегда верили вашим публикациям. Что же теперь с вами произошло? Кто велел вам написать поклеп на замечательных следователей Т. Х. Гдляна и Н. В. Иванова? За сколько вы продались покровителям высокопоставленной мафии? Стыдно, товарищ Борин!»
8 февраля 1989 года в Центральном доме литераторов состоялась встреча писателей с судьями, заседавшими на процессе. Вести встречу правление Дома поручило мне. Несколько первых рядов в зале заняли работники прокуратуры. С первых же минут стало ясно: они явились сюда, чтобы дать бой судьям, сорвать встречу. На сцену поднялась прокурор следственной части Прокуратуры СССР Надежда Константиновна Попова, осуществлявшая надзор за следствием по этому делу. Обращаясь к судьям, воскликнула: «Да, пускай приговор ваш законный, но он несправедливый. Как могли судьи освободить в зале суда такого махрового преступника, как бывший министр внутренних дел Узбекистана Хайдар Яхъяев?» И присутствующие встретили ее слова бурными аплодисментами.
Но я-то знал, как и почему оказался на свободе действительно страшный человек Хайдар Яхъяев. И кто в этом повинен.