УЧЕБА

УЧЕБА

Детство мое было трудное, как у большинства детей, одившихся в годы первой мировой войны. Родился я в Ульяновске — тогдашнем Симбирске, но в 1918 г. отец ушел в Красную Армию и мать с тремя ребятишками перебралась в Петроград.

Отец больше к нам не вернулся. Время было тяжелое, голодное, шел 1920 год. Один за другим умерли мои брат и сестра, а мы с матерью кое-как перебились, и я вскоре пошел в школу. Учился, как говорят, «средненько», звезд с неба не хватал.

Из событий детских лет особенно запомнились два. Однажды как-то вечером в январе на улицах Петрограда вдруг остановились трамваи и автомобили, надрывно заревели заводские гудки и паровозы. Я спросил прохожего: «Что это?» Он ответил серьезно, как отвечают взрослому: «Умер Ленин…» Я уже знал о Ленине и как-то всем своим существом почувсгвовал — случилось самое тяжелое и непоправимое.

Другим событием, которое запомнилось, было большое наводнение в 1924 г., когда Нева вышла из берегов и затопила множество улиц огромного города. На нашей улице на Петроградской стороне пароходы и буксиры спасали жителей и переправляли их с одной стороны на другую, высаживая прямо в окна второго этажа. Все это было так необычно и страшно, что врезалось в память навсегда.

Поскольку родных братьев и сестер у меня не стало, я сильно привязался к двоюродным братьям — Александру и Виктору. Они были старше меня, и я старался подражать им во всем.

Не забуду тот день, когда впервые увидел настоящее производство. Мой двоюродный брат Александр Лаврентьев, бывший беспризорник, оказался человеком больших способностей. В 1924 г. он был начальником печатного цеха довольно крупной типографии имени Григорьева. И вот как-то, когда мне было 13 лет, Саша привел меня в цех и представил рабочим как младшего братишку.

Удивительно доброе и благожелательное отношение рабочих-печатников прямо-таки потрясло меня, и я решил: лучшие люди на свете — это рабочие!

Еще запомнилось то уважение, с каким относились пожилые рабочие к моему брату, бывшему вдвое моложе их. Он был опытный печатник и коммунист, поэтому его и выдвинули на руководящую работу.

Саша пристрастил меня к спорту, выучил ходить на лыжах и бегать на коньках, народной, а потом и академической гребле. Стадион печатников на Крестовском острове стал для меня своим.

Другой двоюродный брат, Виктор, работал обмотчиком на заводе «Электрик». Он был заядлый книжник. Давал мне читать книги о путешествиях, о дальних плаваниях, о разных странах. По вечерам и в белые ночи мы с ним часто ходили в порт и с завистью глядели, как отплывают в дальние страны корабли.

В одну из белых ночей я и еще двое таких же сорванцов тайно отплыли на парусной лодке от причала у Биржевого моста на Неве и отправились в свое первое «дальнее плавание» по Финскому заливу.

Снаряжение тайно готовили в течение двух недель, так что были довольно хорошо обеспечены, и все же в открытом море мы, конечно, встретились с многочисленными трудностями. Это было первое испытание нашей мальчишеской стойкости и выносливости. И мы не сдались, не повернули сразу домой. Проплавали почти три недели, приставали к берегу в Петергофе, Ораниенбауме, Сестрорецке, Лисьем Носу и еще в нескольких местах на берегу Финского залива. Ловили рыбу, купались, загорали, готовили себе обед на костре. По возвращении нас ждала хорошая взбучка от родителей, которые уже решили, что мы утонули.

Но в конце концов после долгих дебатов старшие все же смирились с нашей страстью к морскому бродяжничеству, и на следующее лето мы снова плавали, теперь уж «на законном основании». Старшие даже помогли снарядить нашу экспедицию.

…В 199-й трудовой школе I и II ступени, где я проучился 9 лет, хорошо была поставлена спортивная работа. Преподаватель физкультуры привил нам, ученикам, любовь к спорту, которая не покинула меня до сих пор, через 40 лет.

В 1930 г., когда мы закончили 9-й класс, было объявлено, что будет 10-й класс и что надо учиться еще год. Однако я, как и многие товарищи по школе, учиться еще год не захотел. Мой отчим, работавший электромонтером на заводе имени Свердлова, согласился с моим желанием и однажды предложил пойти с ним на завод: «Может быть, понравится, тогда будешь у нас работать». Отчима на заводе все знали, он проработал там 25-лет. Он водил меня по цехам, показывал разные станки и машины. Мне понравилось на заводе. Как я потом узнал, это был старейший в стране станкостроительный завод «Феникс», основанный 100 лет назад. Находился он на Выборгской стороне, между знаменитыми заводами «Арсенал» и Ленинградским металлическим.

В годы первой пятилетки машиностроительные заводы очень нуждались в инструментальщиках, и руководство станкозавода имени Свердлова решило организовать инструментальную школу. Однако Ленинградский обком профсоюзов расширил это полезное начинание и на базе завода открыл большое училище инструментальщиков, готовящее кадры для всех инструментальных цехов ленинградских предприятий. В училище было принято 700 ребят, окончивших в 1930 г.: 8-й и 9-й классы средней школы. Срок обучения был установлен в три с половиной года. По окончании училища выдавался аттестат за 10-й класс. Таким образом, молодой человек получал среднее общее образование и специальность токаря или слесаря-инструментальщика от 3-го до 5-го разряда тогдашней 8-разрядной сетки. Отчим устроил меня в одну из групп токарей этого училища.

Первые дни учебы привели нас в недоумение. Нам говорили, что будут учить лучшие мастера токарного дела, и мы, естественно, ждали работы на станках. А нам дали в руки деревянные «напильники» и заставили в течение двух недель «пилить» деревяшки деревянными же пилами! Вся группа была страшно раздосадована, все прямо-таки кипели от возмущения. Мы-то, граждане города, овеянного славой революции, мечтали о больших делах, о трудовых подвигах, о быстром освоении редкой специальности, а тут на тебе — изволь «пилить» деревянными «напильниками» куски дерева!

В группе нарастало негодование. К нам пришел директор училища (его обязанности тогда временно исполнял начальник инструментального цеха завода Судаков). Он долго и терпеливо объяснял, что для того, чтобы стать хорошим токарем-инструментальщиком, надо отлично знать слесарное дело, быть хорошим фрезеровщиком, шлифовальщиком и уметь работать на некоторых других станках.

— Вот вас и учат на деревяшках правильно держать напильник при опиловке, потом будете пилить металл настоящими напильниками, а уж после вам доверят работу на станках.

Этой беседой наш ребячий «бунт» и закончился. Потом еще полгода нас учили только слесарному ремеслу и лишь после перевели на станки.

Одновременно с работой в цехе мы два раза в неделю изучали общеобразовательные предметы за 9-й и 10-й классы. Со второго полугодия ученики уже получали довольно высокую по тому времени зарплату — от 30 до 50 рублей в месяц. Ребята, пришедшие в училище в поношенной одежде и рваных ботинках, понемногу приоделись, на работу стали приходить в чистых халатах, а некоторые даже в белых воротничках (формы тогда не было).

Навсегда запомнились мне наши замечательные инструкторы токарного дела: пожилой дядя Саша (А. Алексеев) и сравнительно молодой и очень веселый Сергей Иванович Бендин. Большие знатоки инструментального производства, они сумели крепко привить нам любовь к профессии.

Через три года мы почувствовали себя специалистами. В 1933 г. состоялись первые выпускные экзамены и сдача пробы. Нам вручили дипломы. Мне и еще троим товарищам из нашей группы удалось сдать пробу на 5-й разряд. Было нам по 18-19 лет, и все мы с нетерпением ждали перехода на завод, где надеялись показать свое искусство.

Но нас ждало разочарование. Мастер повертел в руках наши дипломы с 5-ми разрядами, буркнул что-то вроде: «Отродясь не видывал» — и предложил остаться в цехе работать по 2-му разряду.

Возмущению нашему не было границ. Мы все четверо решили немедленно уйти с завода, а начальник цеха пытался уговорить. Он подвел нас к пожилому токарю, делавшему довольно сложную, на наш взгляд, работу и сказал:

— Вот, смотрите, дядя Вася 20 лет проработал на заводе, а у него 5-й разряд, а вы хотите, чтобы я сравнял с ним вас, шкетов, у которых, как говорится, еще молоко на губах не обсохло?!

Только много лет спустя я понял, почему все так произошло, но тогда мы были непреклонны и не пошли больше на завод. А все было вполне естественно: это был первый выпуск инструментальщиков из училища, где три с половиной года учились ребята со средним образованием. До этого существовали только ФЗУ с двухгодичным сроком обучения и общеобразовательной программой за семилетку. Поэтому никто в цехе даже не представлял, чему нас выучили. С другой стороны, мастерство ленинградских инструментальщиков было в то время очень высоко, и получить 5-й разряд, работая все время в одном цехе, было нелегко. На это уходило 10-15 лет. А тут вдруг какие-то «сосунки» в модных костюмах сразу требуют 5-й разряд!

Всех четверых нас здорово ругали и дома и в училище и говорили, что выше 2-го разряда все равно нигде нам не дадут. Посовещавшись, мы все же решили, что действовали правильно, и пошли поступать на завод «Красный Октябрь». Он когда-то принадлежал французской фирме «Рено» и собирал автомобили из заграничных деталей, а в 30-х годах делал мотоциклы и запасные части к тракторам. По тем временам это был завод-гигант, от одного конца цеха до другого надо было ехать на трамвае целую остановку по проспекту Карла Маркса на Выборгской стороне. На заводе трудились тысячи рабочих, действовало несколько конвейерных линий. Масштабы и многолюдство просто ошеломили.

В отделе кадров нас вежливо приняли, внимательно прочли наши дипломы, потом вызвали заместителя начальника инструментального цеха. Тот, не говоря ни слова, повел в цех, познакомил с мастером и предложил ему завтра дать нам всем пробу на 5-й разряд. Мастер ничуть не удивился, словно здесь каждый день приходят такие юнцы с 5-м разрядом.

Пробы нам дали несложные, и к обеду мы все уже сделали. Мастер осмотрел наши детали и спокойно сказал:

— Если согласны, всех зачислю на свой участок по 4-му разряду.

Мы были согласны, но «для порядка» перекинулись несколькими словами. Мастер, конечно, все понимал; он улыбнулся и спросил еще раз:

— Ну как, согласны?

Мы хором ответили:

— Согласны!

Началась новая, самостоятельная жизнь.