«УКАЗАННЫЙ СПОСОБ НЕОСУЩЕСТВИМ…»
«УКАЗАННЫЙ СПОСОБ НЕОСУЩЕСТВИМ…»
Другая постоянная творческая дружба установилась у меня с Киевом. Со столицей Украины меня связывала работа над четвертым изобретением.
Суть этого изобретения в следующем. Я хорошо освоил и отработал, насколько это было возможно, производство резьбовых твердосплавных колец. Но ведь надо было выпускать не только кольца, но и резьбовые пробки из твердого сплава. С калибрами-пробками мелких шагов — 0,5-1,0-1,5 мм — особых затруднений не было. Их можно нарезать «по целому» на заготовке из спеченного твердого сплава алмазным резьбошлифовальным кругом.
Ну а как быть с резьбами шага 2,5 мм и более? Как быть с ходовыми размерами трапецеидальной резьбы, такими, как 18?4, 36?6 и крупнее? «По целому» алмазным кругом их не нарежешь, даже если на это потратить целую неделю. Значит, надо опять обратиться к пластификату — нарезать в сыром виде, потом спечь и отшлифовать окончательно. Вроде все просто. Однако при попытке нарезать наружную резьбу резцом пластификат сразу разрушался, особенно при входе и выходе резца. Очевидно, при нарезке внутренней резьбы действовали благоприятные условия касания заготовки резцом под малым острым углом, а при наружной нарезке врезание резца шло под невыгодным большим тупым углом, что и приводило к выкрашиванию резьбы. Как я ни бился, так ничего у меня и не вышло с резьбами крупных шагов.
Пришлось обратиться к моему другу — резьбошлифовщику Михаилу Власьевичу Давыдову.
— А что, если нарезать резьбу на пластификате простым абразивным кругом у тебя на станке? — спросил я его.
— Попробовать можно, но, думаю, круг-то сразу засалится пластификатом и перестанет резать, — сказал Давыдов.
Все же мы попробовали. Действительно, одну нитку абразивный круг прорезал очень хорошо, а потом вдруг зажужжал, и заготовка развалилась.
— Надо очищать круг от налипающего пластификата, — сказал Михаил Власьевич.
Он подставил под вращающийся круг обыкновенную волосяную щетку. Стало лучше, но, не дойдя до половины калибра, круг опять зажужжал, и заготовка развалилась.
— Надо вращающуюся жесткую щетку, ну хотя бы из капрона, — сказал Давыдов.
Начались поиски таких щеток в хозяйственных магазинах, а когда они были найдены, возникла новая проблема — как установить такую щетку на станке, чтобы она вращалась самостоятельно.
В конце концов решение было найдено. Круглая капроновая щетка сажалась на вал отдельного мотора, укрепленного сзади станка на подушке, которая имела подающий винт и позволяла держать щетку в соприкосновении с вращающимся абразивным кругом.
Теперь щетка непрерывно выбивала частички пластификата из пор абразивного круга, он не терял своих режущих свойств и легко прорезал любую резьбу.
Вместе с Михаилом Власьевичем я подал заявку в Комитет по делам изобретений на «способ изготовления резьбовых калибров с наружной резьбой из твердого сплава». На этот раз заявка пошла от имени завода. Ее подписал заместитель главного инженера Николай Иванович Судьин.
Только через год мы получили категорический ответ от Института патентной экспертизы: «Указанный способ неосуществим, так как пластификат засаливает абразивный круг, и тот разрушает заготовку пластификата».
— Как же так, — дивились мы, — наука, головной институт (Киевский институт сверхтвердых материалов) говорит, что это неосуществимо, а мы, чудаки, делаем?
Я набрался смелости и пошел к директору Института патентной экспертизы, но прорваться к нему не удалось. К концу дня меня принял его заместитель Васильев.
Я показал ему копию нашей заявки и заключение института, изложил суть дела. Васильев все выслушал, а потом сказал:
Видите ли, товарищ Данилов, для нас заключение такого солидного учреждения, как Институт сверхтвердых материалов, — закон. Как они скажут, так и будет. Раз наука говорит, что это неосуществимо, значит, неосуществимо! — И он откинулся в кресле, довольно равнодушно глядя на меня.
Но как же неосуществимо, когда мы это делаем?! — взмолился я.
Васильев развел руками:
— Ничего не могу сделать.
Я чуть-чуть опешил: что тут можно возразить? И вдруг я вспомнил.
Вы читали что-нибудь об Эйнштейне, Борис Николаевич? — спросил я.
Вообще читал, — несколько удивленно ответил Васильев.
— Вы помните, что он ответил, когда у него спросили: как делается изобретение? Эйнштейн сказал: все знают, что это неосуществимо. И вот находится один невежда, который этого не знает. Вот он и делает изобретение!
Васильев с минуту раздумывал.
— Это интересно, — оживившись, сказал он, — в этом что-то есть. Я вам посоветую самому съездить в Киев, к директору Института сверхтвердых материалов Бакулю и рассказать ему про Эйнштейна.
Можно было, конечно, плюнуть на эту заявку. Такого мнения как раз и придерживался мой соавтор Давыдов. Я был тоже близок к такому решению. Но случилось неожиданное.
Меня и Алексея Михайловича Строева, ставшего начальником бюро цехового контроля, послали в командировку в Киев, в тот самый Институт сверхтвердых материалов для ознакомления с новыми алмазными инструментами, необходимыми нашему инструментальному цеху.
К Бакулю попасть было не просто. Ввиду обилия посетителей управделами директора Мишин назначал встречи только на второй-третий день.
Нам помогло то, что у меня было личное письмо к Бакулю от редактора журнала «Машиностроитель», который выпускал специальный номер, посвященный работам института. Когда я показал письмо, Мишин сразу куда-то ушел и, быстро вернувшись, сказал, что Бакуль нас примет через 20 минут.
Первая встреча с Бакулем прошла неудачно. Дело в том, что год назад наш завод купил у института большой алмазный резьбошлифовальный круг, который тогда был новостью. Мы им отлично работали. Институт не раз просил руководство нашего завода дать отзыв о круге, но никакого ответа не получил. Отзывы солидных заводов были необходимы для налаживания серийного производства алмазных резьбошлифовальных кругов. Теперь, когда мы приехали без официального отзыва, Бакуль просто рассердился на наш завод, а следовательно, и на нас. Когда я завел разговор о нашей заявке и о заключении его института, Бакуль довольно резко сказал:
— Все службы нашего института — наиболее совершенные в стране. То, что они говорят, так оно и есть, и никаких сомнений быть не может! Раз они говорят, что это неосуществимо, значит, этого сделать нельзя.
— Можно, я покажу на вашем оборудовании, как делается это «неосуществимое» дело? — попросил я.
Бакуль внимательно посмотрел на меня. И тут я, помня совет Васильева, рассказал ему про Эйнштейна. Бакулю чувство юмора было не чуждо. Он засмеялся и сказал:
— Подайте в комитет новую заявку, мы ее пересмотрим. — И, повернувшись к одному из начальников лабораторий, приказал: — Посмотрите, как он это делает, и покажите все, что есть у нас в этой области!
Институт сверхтвердых материалов поразил своим размахом. Множество крупных лабораторий, оснащенных самым современным оборудованием, как отечественным, так и зарубежным; высокие многоэтажные здания опытного завода, который только по названию опытный, а на самом деле — крупнейшее промышленное предприятие по производству алмазов, алмазного инструмента и всевозможных изделий из твердых сплавов; очень квалифицированные рабочие и сотрудники лабораторий. Здесь можно было пробыть год и каждый день набираться мудрости по части производства искусственных алмазов и изделий из них и из твердых сплавов. А у нас было всего четыре дня. Я все же успел еще встретиться с председателем Киевского совета новаторов Семинским, поговорить с Друзем, выступить на пяти заводах.
Изобретения токаря киевского завода «Красный экскаватор» Виталия Куприяновича Семинского заслуживают всяческого внимания. Его полуавтоматические устройства для обточки шаровых и конусных поверхностей, его новые типы высокопроизводительных фрез и резцов широко применяются на заводах не только Украины, но и в других республиках.
Второй раз я приехал в Киев в 1968 г. во время своего отпуска, с путевкой Всесоюзного общества «Знание». Украинское общество «Знание» и Киевский дом техники попросили меня выступить на 10 заводах. Но, кроме этого, у меня были еще две цели: вновь встретиться с В. Н. Бакулем и… половить рыбу на спиннинг в новом Киевском море, созданном в районе Вышгорода.
Профессор, доктор технических наук Валентин Николаевич Бакуль как раз справлял свой 60-летний юбилей. На этот юбилей был приглашен и главный редактор журнала «Машиностроитель» Е. М. Короленко. По каким-то причинам он не смог поехать и поручил мне, как члену редколлегии, передать Бакулю приветственный адрес и первый экземпляр (образец) журнала, где описываются новые работы Института сверхтвердых материалов.
Алмазы — это сейчас все для машиностроения! Наш журнал правильно делал, что широко пропагандировал работы головного института по этой отрасли, и Бакуль очень ценил журнал.
На этот раз я приехал во всеоружии. У меня уже было авторское свидетельство на твердосплавные кольца и было уже почти положительное решение патентной экспертизы о твердосплавных резьбовых калибрах-пробках. Я привез с собой много своих твердосплавных колец с резьбой разных размеров и профилей.
В алюминиевой обойме, анодированной в черный цвет, с яркой маркировкой, с высоким классом чистоты доводки резьбы, кольца имели красивый вид и радовали глаз специалиста.
Бакуль сидел в своем огромном кабинете в хорошем настроении. На лацкане его пиджака сияла новенькая Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. После официальных поздравлений с днем рождения я выложил перед ним свои кольца. Ими заинтересовались и Бакуль, и все присутствующие. А здесь не было дилетантов, здесь все были специалисты и понимали, что это такое.
Где-нибудь описана технология изготовления ваших колец? — спросил Бакуль.
Вот в этой книжке, — сказал я и протянул ему 2-е издание своей книги.
Вот что, — сказал Бакуль, обращаясь к главному инженеру опытного завода, — сегодня вы покажете Борису Федоровичу возможности нашего завода для изготовления таких инструментов по его методу. А завтра в 11 часов соберем ученый совет института, чтобы обсудить это изобретение. Вас я попрошу, — обратился он ко мне, — оставить несколько колец для нашей республиканской выставки и для нашего магазина. А также, если можно, подарите мне вашу книгу.
Я написал на обложке самые теплые слова и отдал книгу и несколько колец Валентину Николаевичу.
На другой день на ученом совете мои способы изготовления твердосплавных резьбовых калибров (пробок и колец) были подвергнуты всесторонней критике учеными- специалистами по твердосплавному инструменту. Более квалифицированных оппонентов, думается, не сыщешь нигде! Однако мне удалось удачно ответить на все вопросы, и протокол ученого совета под председательством Бакуля был очень обнадеживающий. В частности, говорилось:
«Полностью одобрить способ, предложенный т. Даниловым, и считать целесообразным его внедрение в промышленность…
Просить т. Данилова принять участие в проведении испытаний способа и изготовлении опытных партий на нашем заводе…
Все расходы, связанные с проведением этой работы, институт берет на себя…
Просить директора завода командировать т. Данилова на две недели для осуществления этой работы».
После совещания Бакуль спросил меня:
— Довольны ли вы результатами совета?
— Я ожидал худшего, — ответил я.
— Вы — юморист, это хорошо. Без юмора изобретатель должен пропасть, столько на него сыплется напастей! Что вы теперь намерены делать у нас в Киеве?
— Поеду ловить щук на ваше Киевское море!
— Ни хвостика вам, ни чешуйки, — напутствовал меня этот замечательный ученый.
Уходя, я спросил у начальника лаборатории:
— Неужели все то, что записано в протоколе, будет
сделано?
Конечно, — был ответ, — как сказал Бакуль, так и будет.
В Институте сверхтвердых материалов помимо совершенно новых для меня устройств и аппаратов удалось увидеть и настоящее «чудо»: робот, делающий у всех на глазах алмазы буквально за несколько минут. Робот «похож» на человека: ходит, двигает руками, мигает, говорит очень внятно, правда несколько хрипловатым голосом, на четырех языках. Робот начинает показ создания алмазов — уверенно насыпает порошок графита в камеру высокого давления, сопровождая свои действия пояснениями на том языке, какой понимает аудитория.
Стоит вдуматься в такую ситуацию: веками лучшие умы человечества пытались создать искусственный алмаз, а тут «железный человек» — робот буднично печет алмазы из какого-то серого мягкого порошка!
«Разрешите представиться, — говорит робот, — первый в мире робот, делающий алмазы. В моей правой руке находится сейчас камера высокого давления. Смотрите, я кладу ее в рот и сжимаю своими челюстями, развивающими усилие в 100 тонн, и нагреваю камеру до температуры 1400 градусов. Внимание! Приступаю к синтезу алмаза. Создаю наивысшее давление в камере. Тяжелая работа. Сейчас мне пальца в рот не кладите. Так, еще одно усилие. Уф! Нужное давление достигнуто. Включаю нагрев. Кристаллизация алмазов началась, вы можете ее наблюдать по стрелкам приборов. Все! Отключаю нагрев. Снимаю давление. Процесс закончен. Получите алмазы!
Дорогие гости! Я открыл вам свою заветную тайну, и теперь, пожалуй, каждый из вас может делать алмазы у себя дома на кухне!»
Нельзя не восхищаться этим трудолюбивым «чародеем», рожденным умными и веселыми работниками замечательного института.
Но вернемся к моим скромным делам. Я хорошо запомнил некоторые замечания членов ученого совета. Так, были высказаны сомнения в возможности изготовления колец малых, наиболее ходовых размеров, например 6?1 и 3?0,5. У меня с собой таких колец не было, да, признаться, я еще и не пробовал их делать. Однако я был твердо убежден, что сделать их можно, и решил, что по возвращении на завод попробую сделать хоть по одному кольцу малых размеров.
Вернувшись в Москву, я с тревогой ждал, что же будет? Не забудет ли ученый совет?
Вскоре пришло письмо из Киева, в котором говорилось, что официальное письмо с просьбой командировать меня в Институт сверхтвердых материалов направлено директору нашего завода, и прилагалась копия этого письма за подписью Бакуля. Одновременно прилагалась копия протокола ученого совета института по моему изобретению.
Я попробовал сделать у себя на станке сначала кольцо 6?1, а потом и 3?0,5. Работать приходилось урывками, вечерами. Все получилось. Можно было ехать к Бакулю. Однако попасть в Киев удалось только через полгода. В цехе на меня навалилась большая сложная работа, и я понимал, что пока о поездке в Киев нечего и думать.
Когда, наконец, удалось закончить эту работу, я с легким сердцем пошел к Романову и попросил его оформить командировку. Романов вытащил из папки подлинник письма Бакуля и показал мне. — Видишь, какая тут резолюция? — сказал он. На бланке Института сверхтвердых материалов стояла размашистая роспись Хитрина: «Романову, на Ваше усмотрение».
Нам с главным инженером, — сказал Романов, — нужно, чтобы ты делал план. Мы разрешаем тебе ехать в Киев просто потому, что ты хорошо работаешь. Мы отпустим тебя на неделю, и ни одного дня больше, — сказал Романов.
Что вы, Николай Александрович, ведь Бакуль пишет — на две недели!
— Неделя, или ничего! — отрезал Романов.
Я улетел на другой же день.
Бакуля в Киеве не было. Главный инженер института передал меня начальнику одной из лабораторий Геннадию Васильевичу Чайке. Чайка был всегда занят множеством самых разнообразных дел, однако он нашел возможным немедленно заняться мной.
Несмотря на свою молодость (ему было лет 35), Чайка был очень знающим ученым в своей области. Он побывал во многих странах Западной Европы, только что вернулся из Швейцарии и был в курсе того, что делается в мире в области изделий из твердых сплавов и в области алмазных инструментов. Чайка сказал, что нигде не видел, чтобы какая-нибудь иностранная инструментальная фирма выпускала твердосплавные резьбовые калибровые кольца. Он показал данные зарубежных фирм, в которых говорилось, что стойкость гладких твердосплавных калибров выше стойкости обычных стальных не менее чем в 150 раз.
— Вашими кольцами, безусловно, стоит заниматься, — сказал Чайка. — Чем я могу вам помочь?
Я сказал, что должен изготовить две партии колец 6?1 и 3?0,5, нужных двум киевским заводам, и что возможность изготовления таких размеров поставлена под сомнение ученым советом. Но в моем распоряжении только четыре рабочих дня, и я не думаю, что успею все это сделать.
У нас в Москве только одно спекание продолжается три недели, — пояснил я.
Ну, у нас спекание идет 22 часа, так что об этом вы не беспокойтесь, — заверил Чайка.
Он познакомил меня с резьбошлифовалыциком Владимиром Алексеевичем Гончаренко, замечательным специалистом, от которого я узнал много полезных сведений о получении резьбы на твердом сплаве и об алмазном резьбошлифовании.
Во время работы в институте я поймал себя на мысли: ведь мне уже 55 лет, а я все еще учусь! До каких же пор это будет продолжаться? Наверное, до самой смерти. Такова уж, видно, судьба каждого новатора: учись и учи других!
Чайка познакомил меня с главным инженером опытного завода Александром Ивановичем Моисеевым. Главный инженер тут же достал 20-кратную лупу и, рассмотрев мои кольца, высказал несколько замечаний, показавших, что он скрупулезно знает резьбовые и калибровые дела.
— Я много лет работал токарем-лекальщиком, — сказал Моисеев, — и понимаю, какое важное дело вы начали. Мы поможем всеми нашими средствами, а их у нас немало!
Он показал основные производства завода и, когда мы дошли до участка спекания твердого сплава, сказал:
— Если вы завтра принесете свои кольца в сыром виде, то послезавтра утром получите их спеченными.
Участок спекания, как, впрочем, и все другие участки завода, оборудован по последнему слову техники; все здесь делается автоматически, оборудование блестит чистотой.
— Здесь можно спекать любой инструмент и любые изделия, — говорил мне Моисеев. — Вот спечем ваши колечки диаметром 3 миллиметра и тут же заложим сложнейшую пресс-форму из твердого сплава весом 160 килограмм. И можете быть уверены, что нигде не будет ни малейшей трещины.
Через два дня я убедился, что главный инженер не хвастался. В Москве я обычно получал после спекания 30% калибров с трещинами, т. е. брак. Поэтому и сейчас, в расчете на брак, я нарезал колец больше, чем надо, но спекание было произведено идеально: ни одной штуки брака!
На кольца 6?1 в институте была заявка от мотоциклетного завода, а на кольца 3?0,5 — от другого завода. Ввиду того что времени было в обрез, часть работы мне пришлось делать непосредственно на заводе-заказчике.
Завод-заказчик — ультрасовременное предприятие, на котором можно выполнять работы любой сложности. Здесь есть свой участок спекания. В цехах и в технологической лаборатории завода работают чехословацкие и японские станки самых последних моделей. Завод — постоянный участник Выставки достижений народного хозяйства в Москве. Начальник технологической лаборатории Дашевский — сам заядлый изобретатель — имеет четыре медали ВДНХ СССР. Было очень приятно работать на таком заводе, я попал как в дом родной.
Здесь в инструментальной кладовой я впервые увидел гладкие калибры, сделанные из керамики. Нигде еще не работали калибрами из керамики, а здесь, в Киеве, уже работают! Повсюду чувствовалась ищущая, творческая мысль. Ведь керамика во много раз дешевле твердого сплава, а стойкость ее на истирание почти такая же.
Я тут же наметил себе задачу на ближайшее будущее: провести опытные работы по изготовлению резьбовых калибров из керамики. Может быть, они будут стоять не хуже твердосплавных?
Конечно, сделать нужные кольца за четыре рабочих дня я не успел, хотя и старался изо всех сил.
Была послана телеграмма за подписью Бакуля нашему главному инженеру Хитрину с просьбой продлить командировку еще на четыре дня. Я предвидел, какие громы и молнии ожидают меня по возвращении, но согласился остаться для окончания работы.
Для Киевского мотозавода я сделал партию твердосплавных колец 6?1. Нарезка резьбы 3?0,5 и 6?1 на сыром пластификате производилась под шестикратную лупу, установленную на станке, специальными микрорезцами, заточенными под 30° на алмазных кругах.
Доводка производилась обычным порядком, притиром с алмазными пастами, которые я привез с собой. Контрольные калибры для колец имелись на заводе автоматики. Кольца были оформлены по всем правилам.
По замыслу руководителей института, заводы, получившие кольца, должны дать свое заключение о стойкости и полезности новых колец, а институт будет рекомендовать Министерству станкоинструментальной промышленности организовать их массовое производство на инструментальном заводе взамен обычных стальных колец.
Все, что может сделать изобретатель для внедрения своего детища, было мною пока сделано. Я мог уезжать.
В последний день позвонил Семинский и просил быть па совещании в Доме техники, где, как он сказал, мне следовало выступить. Когда я приехал туда в час дня, оказалось, что там собрался весь цвет новаторской мысли Киева.
Совещание, созванное городским комитетом партии, было посвящено официальному возрождению и утверждению Киевского совета новаторов. Более 300 рабочих-новаторов киевских заводов были освобождены от работы с обеда и сидели уже в зале. Совещание открыл секретарь горкома партии по промышленности Литвинов. Он сделал доклад о деятельности Киевского совета новаторов за период с 1961 по 1965 г., сказал, что Совет новаторов за те годы добился внедрения в производство многих изобретений и полезных новшеств, чем весьма способствовал успешному выполнению семилетнего плана Киевским экономическим районом.
— Однако после ликвидации совнархозов, — сказал Литвинов, — деятельность Киевского совета новаторов, так же как и многих других, стала затихать, так как он остался «не при ком». Дом техники, где находится Совет новаторов, вел большую пропагандистскую работу, но ни о каком внедрении нового теперь уже никто не заботился.
Секретарь горкома привел интересные цифры: в 1964 г., когда советы новаторов работали всюду, было внедрено 57 тысяч изобретений. В 1967 г., когда в стране не работал ни один городской Совет новаторов, кроме Ленинградского, было внедрено 24 тысячи изобретений.
— В то же время, — подчеркнул Литвинов, — количество выданных авторских свидетельств и рекомендованных изобретений было одинаковым как в 1964 г., так и в 1967-м. Это ясно показывает, какую важную роль играли советы новаторов в деле внедрения нового и полезного в производство.
Дальше Литвинов сказал, что, исходя из всего этого, горком партии решил возродить деятельность Киевского совета новаторов, утвердить на этом совещании состав совета и его секций, а также избрать президиум.
Все выступавшие потом новаторы горячо приветствовали инициативу горкома и вносили конкретные деловые предложения по работе Совета новаторов. Это был деловой разговор деловых людей, влюбленных в свою профессию — изобретательство. Такие разговоры мне приходилось слышать раньше в Москве, Ленинграде и других городах. Новаторы — везде новаторы!
Предложили выступить и мне, но что я мог сказать этим счастливчикам? Пожелать всяческих успехов возрожденному Совету новаторов Киева и сказать, что московские новаторы будут им завидовать…
Было очень радостно за друзей-киевлян и в то же время немного грустно: все это происходило не в Москве!
…Дома, на заводе, меня встретило негодование. Почему я задержался на три дня?! Начальник цеха даже не пожелал со мной разговаривать.
Никому на заводе не было дела до моего изобретения. Руководители видели только одно: я посмел три дня не работать «на план»! Этого они не могли простить. О том, что меня задержал Бакуль — директор крупнейшего института и очень известный в нашей стране ученый, — никто не хотел и слушать.
Но я был уже достаточно закален в подобных ситуациях, пережил и эту напасть. Постепенно все утряслось.
Вскоре директору нашего завода пришло письмо от Бакуля, в котором он просил выразить мне благодарность за проделанную в Киеве работу по внедрению на киевских заводах изобретения, имеющего «большое промышленное и экономическое значение». Далее в письме говорилось, что Институт сверхтвердых материалов окажет всяческое содействие в организации производства моего нового инструмента на инструментальных заводах страны.
Письмо попало не к директору, а к Хитрину, и я о нем никогда бы не узнал, если бы не получил копию от начальника лаборатории института Чайки.
Слова В. Н. Бакуля о том, что его институт окажет всяческое содействие в организации производства моих новых инструментов, не были просто громкой фразой.
В 1972 г. у меня и Михаила Васильевича Давыдова, моего постоянного товарища по творческим исканиям, возникла идея: создать новый инструмент для непрерывного накатывания резьбы на крепежных винтах. Таких винтов (диаметром 2, 3, 4, 5, 6 мм) заводам требуются миллионы, и сейчас есть автоматы, которые накатывают до 80 тысяч винтов в смену. Если вспомнить, что обычный способ накатывания винтов с помощью двух роликов, вращающихся в разные стороны, дает за смену 2-3 тысячи штук, то 80 тысяч можно считать отличным результатом. Однако инструмент, которым производилось накатывание резьбы, выдерживал всего две — четыре смены, а качественное изготовление его было крайне сложно и трудоемко.
Как происходит накатывание резьбы с такой невероятной производительностью?
На вертикально стоящем шпинделе автомата устанавливается закаленный ролик с многозаходной (16- 22 захода) резьбой заданного шага, причем половину диаметра ролика охватывает закаленный сектор с такой же многозаходной резьбой, но нарезанной внутри. Зазор между роликом и сектором может регулироваться и устанавливается равным среднему диаметру резьбы накатываемых винтов. Ролик вращается, сектор стоит на месте. Автомат по непрерывной ленте все время подает из бункера заготовки винтов, и они, попадая в зазор между вращающимся роликом и сектором, непрерывным потоком один за другим прокатываются через установку и сыплются в ящик.
Схема накатывания резьбы на винтах:
а — двумя вращающимися роликами;
б — непрерывного накатывания резьбы между неподвижным сектором А и вращающимся роликом Б.
Автомат называется МНК-2. Его производительность поистине удивительна. Ученые из Научно- исследовательского института авиационной технологии (НИАТ) создали специальную машину, на которой методом накатывания изготовляются сразу ролик и заготовка на два сектора. После образования внутренней резьбы круглая заготовка разрезается пополам и половинки закаливаются вместе с роликом. Одна половинка выбрасывается.
Накатывается многозаходная резьба сразу па ролике и секторе специальным длинным мастер-валиком с заданной резьбой. Изготовление мастер-валиков — дело нелегкое даже для очень опытного резьбошлифовщика ввиду их малого диаметра (2-3 мм) и большой длины. На один комплект (ролик — сектор) требуется два мастер-валика. Закаленные ролик и сектор ставят на автомат, и они работают две — четыре смены, после чего резьба на них изнашивается и их выбрасывают.
Наш инструментальный цех был постоянно завален заказами на этот инструмент, так как автомат снабжал крепежными винтами многие родственные заводы, не считая нашего, и его остановка просто не допускалась. На эти секторы и ролики расходовались тонны дорогой легированной стали.
Наша идея заключалась в том, чтобы увеличить долговечность одного комплекта хотя бы в 10 раз. Мы решили вообще отказаться от специальной машины для накатки сектора и ролика. Кстати сказать, эта машина постоянно ломалась и настройка ее требовала долговременной работы квалифицированных слесарей-ремонтников и наладчиков.
16-заходный стальной ролик мы легко нарезали в каленом виде и без специальной машины на универсальном резьбошлифовальном станке. Сектор же с внутренней 18-заходной резьбой мы решили сделать твердосплавным, причем обе резьбы (наружную и внутреннюю) после резьбошлифования довести чугунными притирами, как доводят резьбовые калибры.
С роликом все было просто, даже проще, чем на спецмашине, и качество его было отличным. А вот с твердосплавным сектором… Выяснилось, что еще никто в стране не шлифовал внутреннюю многозаходную резьбу на твердом сплаве.
— А не бросить ли нам это дело? — сказал я как-то Михаилу Васильевичу. — Ведь мы даже не знаем, как это делается, и никто нам не подскажет ничего.
Давыдов подумал с минуту, как бы взвешивая мое предложение, потом твердо заявил:
— Бросать нельзя, надо ехать в Киев к Бакулю, там в институте не такие проблемы решали, помогут решить и эту.
Цеховое руководство усмотрело в нашей идее здравый смысл, поэтому без особого труда я получил командировку к Бакулю. И вот я снова в Институте сверхтвердых материалов.
Валентин Николаевич принял меня очень радушно, внимательно выслушал и просмотрел все, что я привез с собой. Нашу идею он быстро понял и нашел ее хоть и очень смелой, но осуществимой. Нужен был алмазный круг диаметром 30 мм и с углом 60° на такой связке, которая позволила бы при шлифовании резьбы на твердосплавной заготовке сохранить острие круга без осыпания и притупления на протяжении обработки всех 18 заходов.
Таких алмазных кругов Институт сверхтвердых материалов еще не выпускал. Однако Бакуль приказал принять наш заказ и поручил одной из лабораторий института изготовить такие круги в возможно короткий срок. Ученые и инженеры — сотрудники лаборатории очень помогли мне советами, расчетами режимов алмазного внутреннего резьбошлифования и, что не менее важно, своим доброжелательным отношением. Так союз науки и труда помогал проникнуть в неведомое, сделать работу, еще никогда не выполнявшуюся никем. Творческое содружество победило.
Шлифовать 18-заходную резьбу на твердосплавном секторе я решил 21 апреля 1973 г., в день коммунистического субботника, затратив на это одну смену. Я волновался примерно так же, как 35 лет назад, когда 22-летний юнец решил сдавать пробу на 7-й разряд на заводе «Пневматика» в Ленинграде. Конечно, сейчас я чувствовал себя уверенней. Тогда у меня были бесценные советы моего дорогого учителя Павла Алексеевича Шведова, а теперь кроме собственного немалого опыта со мной была наука, а это очень много значит!
И в этот раз на заводе было немало скептиков и просто любопытных, недоверчиво посматривавших на мой токарный станок, который я переоборудовал на внутреннее алмазное резьбошлифование. Но все прошло почти без запинки. Станок имел необычный вид. Чтобы алмазный круг до острия прорезал каждый заход внутри твердосплавной заготовки, нужна скорость резания 45 метров в секунду, а для этого алмазный круг должен вращаться со скоростью 60 тысяч оборотов в минуту. Такую скорость мне удалось получить, приспособив к своему станку «фортуну». Алмазным кругом я нарезал сектор как полный круг, а после разрезки прорезным алмазным кругом получил два полноценных сектора. Теперь выбрасывать вторую половинку не было причин.
Результат наших исканий превзошел все ожидания еще в 10 раз: сделанный нами сектор проработал на автомате МНК-2 полгода вместо четырех смен и дал 12 миллионов винтов вместо обычных 200 тысяч.
Стальных роликов потребовалось в 4 раза меньше, чем их расходовалось в паре с обычным стальным сектором; видимо, резьба твердосплавного сектора выправляла износ резьбы стального ролика, и тот работал теперь значительно дольше.
Вот какой эффект дает союз науки и труда, союз, о котором так правильно говорил Валентин Николаевич Бакуль! Он попросил меня написать статью об этой работе в журнал Института сверхтвердых материалов «Синтетические алмазы». Статья была напечатана в № 5 за 1973 г.
* * *
…Из последних творческих поездок хочется отметить командировку в Саратов. Поехал я туда по настойчивым и неоднократным приглашениям ряда заводов и Саратовского областного общества «Знание».
Стояла зима 1974 г., в городе было много снега. Волга, которая под Саратовом очень широка, покрыта толстым льдом. На другом берегу находится город Энгельс. Соединяет оба города самый длинный в Европе мост необычной, волнообразной конструкции. Мне пришлось несколько раз проезжать по этому мосту, чтобы посетить некоторые заводы в Энгельсе для оказания технической помощи.
Вместе со мной в Саратов был приглашен еще один московский новатор, очень интересный человек — слесарь-механик Андрей Кузьмич Семенов. Тема, ради освещения которой его вызвали саратовские институты и заводы, не совсем обычная — скоростное черчение.
На общегородском семинаре специалистов многих заводов и институтов, организованном городским советом ВОИР, обществом «Знание» и Саратовским советом новаторов, Семенов начал свой рассказ так:
— По статистическим данным, за последние 80 лет производительность труда токаря возросла в 20 раз, а производительность труда конструктора и чертежника только на 20%- Вы сейчас рисуете свои чертежи так же, как это делали ваши предшественники еще в прошлом веке. С этим нельзя мириться. Вот я вам сейчас покажу несложные приборы, с помощью которых любой конструктор или чертежник будет «выдавать» свои чертежи в 2,5 раза быстрее, чем это делается везде.
Весь зал заполнен умудренными многолетним опытом конструкторами, технологами, инженерами. Они весьма скептически настроены: что может показать нового «какой-то московский слесарь»?
— Для того чтобы научиться пользоваться моими приборами, любому человеку, знакомому с основами черчения, достаточно 25 минут, — продолжал Андрей Кузьмич.
И тут же на трибуне на большом листе ватмана, приколотом на чертежной доске, показал работу своих удивительных приборов. Он сам сконструировал и сам любовно сделал все эти чертежные устройства и приспособления. Устройства сверкают хромированными блестящими деталями, разноцветным оргстеклом, полированным эбонитом. Они имеют, что называется, «товарный вид», и необычны даже для меня, много лет знающего Андрея Кузьмича и его творческие разработки. Госкомитет по делам изобретений и открытий выдал Андрею Кузьмичу четыре авторских свидетельства на эти чертежные приборы и устройства. Это значит, что подобных им нет в мире.
После окончания семинара половина присутствующих хлынула на сцену, окружила Семенова и чертежную доску с его приборами. Скептицизма как не бывало. Вопросам не видно конца. И самый неприятный вопрос, как всегда: а почему нигде не организован выпуск этих несложных и умных устройств?
Действительно, только на одном заводе — там, где работает автор, удалось изготовить 30 комплектов его чертежных приборов для нужд своих конструкторов. Больше их нигде не делают и не знают, а жаль!
Последнее изобретение металлиста Андрея Кузьмича, как это не удивительно, спасет от уничтожения сотни тысяч деревьев, сохранит множество рощ.
Дело в том, что на производство карандашей идут деревья, стволы которых не имеют, что называется, ни сучка, ни задоринки: только совершенно прямослойные, словом, самые лучшие представители наших лесов. На сколько времени хватает одного карандаша чертежнику или конструктору? На три-четыре дня самое большее. Только одна московская фабрика имени Красина выпускает в год 10 миллионов карандашей, но их все равно не хватает.
Изобретатели давно уже обеспокоены поредением наших лесов. У нас и за рубежом в последние годы был создан целый ряд конструкций карандашей без древесины. Однако все конструкции (металлические и пластмассовые), порой весьма сложные, не прижились. Чертежники и конструкторы отказываются от них по весьма простой причине: во всех конструкциях графитовый стержень легко подается из оправы, но почти также легко и уходит внутрь оправы при надавливании, необходимом для проведения линии.
Все конструкции цангового зажима или слабо держат графитовый стержень в оправе, или портят и ломают его. Конструкция с резьбовым зажимным устройством также не обеспечивает надежности зажима, так как мягкий графит забивается в резьбу и она становится гладкой и скользкой, отчего графитовый стержень начинает ползти внутрь оправы даже при небольшом нажиме на бумагу.
Конструкция карандаша без древесины А. К. Семенова настолько проста, что, казалось бы, ее мог придумать ученик 4-го класса. Но никто до Семенова не придумал. А слесарь Семенов не только придумал, но и сделал несколько штук.
Я держу в руках его карандаш и не перестаю удивляться: до чего же просто и здорово! Одна маленькая шайбочка, свободно сидящая на графитовом стержне внутри пластмассовой постоянной оправы, не препятствует подаче стержня вперед, но при давлении на бумагу сразу перекашивается и своим внутренним краем прочно удерживает стержень в рабочем положении.
Можно надавить на бумагу с довольно большим усилием, можно даже сломать графитовый стержень, но назад он не подается ни на микрон.
Это идеальное решение карандашного вопроса, и оно ждет своего быстрейшего применения в масштабе страны.
В Саратове мы познакомились с новаторами из Волгограда, которые тоже были приглашены обществом «Знание» для обмена опытом. Это были токарь П. В. Курганов и фрезеровщик М. А. Зотов со старейшего волгоградского завода «Баррикады» и слесарь П. А. Самсонов с завода нефтяных машин имени Петрова.
Мы обменялись нашими изобретениями и техническими новшествами, а потом, как водится, хорошо потолковали о делах новаторских.
Оказалось, что в Волгограде активно работают многие заводские советы новаторов. На некоторых предприятиях созданы экспериментальные производственные участки, которые заняты изготовлением только технических новинок, предложенных заводскими новаторами, их отработкой и доводкой.
Каждый рационализатор или изобретатель завода может прийти на этот участок и попросить «обжелезить» его идею. И ему сделают что нужно, да еще помогут добрым советом, подскажут, как еще больше повысить эффективность его новшества. Такое отношение естественно: ведь в экспериментальной мастерской работают сами новаторы, опытные рабочие-рационализаторы. На таком участке завода имени Петрова работает и наш новый знакомый, слесарь-новатор Самсонов Петр Андреевич.
Наряду с таким приятным для каждого новатора фактом нам пришлось услышать от волгоградцев и рассказы о курьезных столкновениях их с противниками нового. Вот, например, один из таких рассказов.
Давно работает на Волгоградском заводе тракторных деталей слесарь Юрий Григорьевич Мущук. «Неисправимый» изобретатель и рационализатор, он после долгого творческого поиска предложил целую автоматическую линию для производства пружин. Такая линия ликвидировала бы тяжелый ручной труд и высвободила бы ряд рабочих дефицитных специальностей. Мущук сам сделал в неурочное время все детали автоматической линии. Только новатор — собрат по второй профессии — может понять, какой это титанический труд и каким надо быть энтузиастом, чтобы одному все это сделать.
Когда Мущук один собирал и отлаживал свое детище, он на два дня несколько ослабил внимание к своим обязанностям слесаря по ремонту: очень близка была цель, и он не мог не увлечься работой над изобретением. Он работал эти два дня как одержимый, с утра до ночи.
Узнав о таком непорядке, начальник цеха, который давно уже невзлюбил новатора, немедленно издал приказ: «Уволить за халатное отношение к работе». Цеховой комитет, который здесь также не жаловал новаторов своей благосклонностью, вынес по этому поводу такое решение: «Поддержать приказ об увольнении: изобретатель нам не нужен, нам нужен слесарь по ремонту».
Только вмешательство Волгоградского обкома партии помогло разрешить этот удивительный конфликт. Ю. Г. Мущук продолжает работать на заводе и создавать свои прекрасные новшества.
В каждом городе, на каждом заводе у поборников нового есть свои союзники и противники. Видимо, так должно быть.
Из Саратова я привез несколько новых для московских заводов инструментов. Такова, например, твердосплавная переналаживаемая скоба новатора В. А. Лукьянова. Одна такая скоба заменяет 30 штук скоб обычной конструкции и может быть очень быстро перестроена на любой нужный размер. Напомним, что мерительных скоб на каждом машиностроительном заводе изготовляется сотни, а то и тысячи.
Твердосплавная переналаживаемая мерительная скоба саратовского новатора В. А. Лукьянова
С завода «Сардизель» я привез новый механический способ крепления малых абразивных и алмазных кружков для шлифовки отверстий диаметром 3-5 мм.
У волгоградского новатора Петра Владимировича Курганова оказался очень хороший токарный резец из нового алмазоносного материала — эльбора. Такой резец легко протачивает закаленную сталь твердостью HRC-64 по Роквеллу, причем чистота обработанной поверхности оказывается 10-го класса, а процесс проточки идет без малейшего отжима резца и т. д.
В Саратове хорошо работает городской Совет новаторов. Его освобожденные инструкторы передовых методов труда — настоящие энтузиасты технического прогресса, их работа заслуживает того, чтобы другие советы новаторов изучили ее. Совету новаторов во многом помогает областное общество «Знание», руководители которого хорошо понимают значение деятельности новаторов производства и оказывают им немалую поддержку.
* * *
Нет возможности да и надобности описывать все мои творческие поездки по нашей стране и все встречи и беседы с рабочими-новаторами различных промышленных центров от Тихого океана до польской границы. Скажу только, что в любом городе, на любом заводе я всегда находил замечательных русских умельцев, рабочих-новаторов, которые своим творческим трудом, своими поисками нового по мере сил помогают техническому прогрессу нашей Родины. К сожалению, приходится сказать и о другом: как это ни странно, чем шире внедрялись мои изобретения, тем больше недовольства проявляли мои заводские руководители.
Как-то раз на наш завод пришло письмо за подписью директора Политехнического музея с просьбой дать на выставку новые инструменты новатора Данилова- метчик-протяжку и резьбовые твердосплавные калибры. Это была обычная просьба музея — все заводы охотно дают свои экспонаты на всесоюзную трибуну. Письмо попало к главному инженеру, который «отфутболил» его к главному технологу. Тот ответил музею буквально следующее:
«Никаких метчиков и твердосплавных калибров, автором которых являлся бы Данилов, на заводе нет.
Автором твердого сплава является д.т.н. И. А. Ивенсен (авт. свид. № 10850).
Ввиду изложенного завод не считает возможным удовлетворить Вашу просьбу.
Главный технолог Горлов».
Действительно, твердый сплав изобрел ученый Ивенсен еще в 30-х годах. Но с тех пор на различные способы применения этого сплава для производства различных инструментов уже было выдано 10 авторских свидетельств, мое — одиннадцатое. И Ивенсен, который и сейчас здравствует, только радуется тому, что его материал находит все новое применение. А вот главный технолог обижается за Ивенсена и хочет весьма своеобразно «отомстить» за него. Странная логика!
При всей привычке к маневрам своих недругов я сперва даже не поверил своим глазам. Моими метчиками уже несколько лет отлично работают в механических цехах нашего завода, наш инструментальный цех продолжает их серийно выпускать. В тех же механических цехах уже три года работают моими резьбовыми твердосплавными калибрами-кольцами.
На другой же день я пошел в инструментальную кладовую механического цеха и спросил:
— Есть у вас твердосплавные кольца?
— Это черные-то? — уточнила кладовщица. — Они почти все на руках у рабочих, меня все время просят: дай черное кольцо. Я говорю: не все ли тебе равно, каким кольцом детали мерить, черным или белым (т. е. стальным)? Все говорят: нет, не все равно, давай черное.
Пошел в цех посмотреть, почему рабочие предпочитают именно «черные» кольца. Увидел — и ахнул! Оказалось, что для ускорения работы станочники проверяют резьбу на деталях кольцом прямо на ходу, одновременно калибруя этим кольцом размер. Если так поработать «белым» (т.е. обычным, стальным) кольцом, то его через два-три часа забракует контрольный пункт как изношенное.
Я, конечно, возмутился таким «методом» проверки резьб на ходу, но значение моих колец для механического цеха мне стало еще яснее. И вот — такое письмо Горлова! Я позвонил главному технологу. Объяснив ему суть дела, спросил:
— Может быть, можно к вам зайти и показать мои авторские свидетельства на этот инструмент?
— Не надо заходить, — отрезал Николай Васильевич Горлов, — все правильно, и не отвлекай меня от дела больше своими вопросами!
Подобное случается не только с рабочими-новаторами, но и с крупнейшими учеными, смело ставшими на путь новаторства в науке.
В 1973 г., после одной моей статьи в «Литературной газете»,[3] ко мне стали приходить сотни писем с просьбой дать координаты доктора технических наук профессора П. К. Ощепкова, об изобретении которого я упомянул в статье. Надо сказать, его новшество поистине удивительно и нет такой области техники и знания, где бы его нельзя было применить с огромной пользой для человечества. Это — внутривидение (интроскопия), о которой теперь уже немало написано, особенно в зарубежной литературе и периодике.
Чудо-прибор Павел Кондратьевич демонстрировал на Всемирной выставке в Монреале, руководители ряда фирм Канады и США купили у нас патент на это изобретение. В Москве создан Научно-исследовательский институт интроскопии. Но в нашей стране мало кто знал о внутривидении. Поэтому и посыпались ко мне и в редакцию «Литературной газеты» письма от врачей, руководителей поликлиник и госпиталей, от геологов и нефтяников, машиностроителей, работников уголовного розыска и милиции и т.д. Не решаясь беспокоить П. К. Ощепкова, который был тогда тяжело болен, я всем давал адрес НИИ интроскопии в Москве.
Каково же было мое изумление, когда десятки писем снова стали приходить ко мне. Их авторы с недоумением сообщали стереотипный ответ заместителя директора Института интроскопии: