С. Г. ТИХОМОЛОВ ВОСЕМЬ ЛЕТ С ДЗЕРЖИНСКИМ

С. Г. ТИХОМОЛОВ

ВОСЕМЬ ЛЕТ С ДЗЕРЖИНСКИМ

Моя первая встреча с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским состоялась 27 мая 1918 года. Прежде чем я приступил к работе шофером на машине «Паккард» в ВЧК, меня вызвали к нему на беседу…

Когда я вошел в кабинет, навстречу ко мне из-за стола однялся высокий худой человек с умными проницательными глазами. Одет он был очень скромно: солдатская гимнастерка и брюки, заправленные в сапоги.

__ Здравствуйте! — сказал он. — Как вас зовут?

— Сергей Тихомолов.

— А я Дзержинский.

Я тогда еще не знал, кто такой Дзержинский.

Феликс Эдмундович расспросил меня о моей предыдущей работе и сказал, что я буду обслуживать членов президиума ВЧК.

— Работать придется в три смены. Подберите себе помощников. О жилье для вас позаботится Абрам Яковлевич Беленький…

Мне выдали продовольственную карточку: на хлеб, на завтрак, обед и ужин. Хлеба давали 100 граммов в сутки, завтрак состоял из двух маленьких лепешек и стакана чая, в обед — суп или щи из конины, на второе — тушеная конина с соусом из отрубей, а на ужин — опять две лепешки с чаем…

Белогвардейские банды и иностранные интервенты терзали нашу Советскую страну со всех сторон. Кулачье восставало, прятало хлеб, развелось много мешочников и спекулянтов. И со всем этим приходилось бороться ВЧК под руководством Ф. Э. Дзержинского.

Жил Феликс Эдмундович в 1918 году в основном, в своем кабинете в ВЧК, хотя был прописан у своей сестры Ядвиги Эдмундовны Кушелевской75 в Успенском переулке, а затем на Петровке под фамилией Доманский. Но он редко там бывал. Осенью 1918 года он получил комнату в Кремле.

Однажды меня вызвал к себе заместитель председателя ВЧК Петере и сказал, чтобы я по одной и той же дороге из Кремля не ездил, а все время менял маршруты. Стало известно, что на Дзержинского готовится покушение. Я начал выполнять распоряжение Петерса и каждый раз ездил другим путем. Феликс Эдмундович это заметил и спросил:

— Что это вы меня возите по разным улицам?

Я объяснил, почему так делаю. На это он сказал:

— Не бойтесь и поезжайте старым путем.

И мы стали ездить старой дорогой.

6 июля 1918 года меня с машиной вызвал к подъезду ВЧК Петере. Я подал машину. Из подъезда торопливо вышел очень взволнованный Феликс Эдмундович. С ним было еще несколько товарищей. Вес быстро сели в машину и поехали в Денежный переулок, к германскому посольству. По дороге из разговора я понял, что на германского посла Мирбаха было совершено покушение.

Феликс Эдмундович сказал:

— Это такая провокация, на которую даже Азеф76 не был бы способен.

Когда мы подъехали к посольству, там уже было несколько машин из следственных органов. Феликс Эдмундович прошел в здание посольства, где пробыл больше часа. Затем мы поехали в Трехсвятительский переулок, в отряд Попова… По дороге я узнал, что левые эсеры Блюмкин и Андреев, получив от заместителя председателя ВЧК левого эсера Александровича мандат с поддельными подписями Дзержинского и Ксенофонтова, явились в германское посольство и убили Мирбаха. Они, скорее всего, укрылись в отряде Попова…77

Подъехав к белому особняку, где располагался отряд Попова, я остановил машину. Феликс Эдмундович и его товарищи вошли в особняк, а я остался ждать у подъезда.

Вскоре ко мне подошли два матроса и предложили войти в помещение. Я выдернул провод выключения двигателя и пошел с матросами. Когда вошел в здание, то прежде всего увидел Александровича. Он спросил меня:

— Ты за кого?

— Я за Советскую власть, — отвечаю.

— Я тебя спрашиваю еще раз: ты за кого?

— За Ленина, — говорю.

— Еще за кого?

— За Дзержинского.

— И его туда же, — приказал Александрович.

Мне вывернули руки, вытащили револьвер из-за пояса и толкнули в закрытую дверь. Она распахнулась, и я оказался в комнате, где уже было человек двадцать — тридцать. Я увидел Феликса Эдмундовича, наркома почт и телеграфа Подбельского, сотрудников ВЧК Соколова, Хрусталева, Лациса и других товарищей.

Феликс Эдмундович подошел ко мне и сказал:

— Почему же вы не уехали?

— Я ждал вас, — отвечаю.

— Напрасно. Я слышал, о чем вас спрашивали и ваши ответы. Вы молодец.

Феликс Эдмундович держал себя бодро, даже шутил поддерживал дух у товарищей. Через некоторое время входит матрос и спрашивает:

— Где здесь шофер с машины Дзержинского? Нам надо ехать в ВЧК.

Феликс Эдмундович тихо сказал мне:

— Поезжайте и сообщите там, что левые эсеры подняли мятеж.

Когда я подошел к машине, то у поднятого капота у двигателя возился какой-то парень. Он говорит:

— Не заводится.

Отстранив его, я для вида немного повозился с машиной, незаметно соединил провод второго выключения и завел двигатель. По дороге нас остановили военные, спросили пароль и пропустили. Я запомнил пароль и отзыв. Но доезжая Кисельного переулка, матросы сказали:

— Жди здесь, — а сами пошли в сторону ВЧК.

Когда они отошли, я немедленно рванул по Кисельному переулку к Рождественке, прямо в гараж во дворе ВЧК. Сразу же побежал к Петерсу и все ему рассказал, сообщив также пароль и отзыв.

Когда на следующий день мятеж был подавлен, Феликс Эдмундович вернулся в ВЧК, его встретили бурной радостью, схватили на руки и стали качать.

Когда в сентябре 1918 года Владимир Ильич Ленин после ранения лежал больной, Феликс Эдмундович часто ездил к нему в Кремль. К зданию Совнаркома мы подъезжали тихо, чтобы шумом или сигналом не потревожить Владимира Ильича.

В феврале 1919 года в Москву из эмиграции приехала с сыном Ясиком жена Феликса Эдмундовича Софья Сигизмундовна. Мы с Феликсом Эдмундовичем поехали их встречать на Александровский (ныне Белорусский) вокзал. Они вышли из среднего подъезда, и я заметил, что они очень скромно одеты. Запомнился мне Ясик — худенький мальчик, застенчивый, в очках. На голове у него была вязаная шапочка с помпоном.

Феликс Эдмундович был счастлив, радостно улыбался и ласкал сына. Я их отвез в Кремль, где у Феликса Эдмундовича была комната в Кавалерском корпусе.

1919 год был самым тяжелым годом для нашей революции. По всей стране возникали заговоры, вспыхивали контрреволюционные мятежи, к Петрограду рвался Юденич, к Москве — Деникин. Феликс Эдмундович работа с необыкновенным напряжением. Я не знаю, когда он отдыхал…

В начале 1920 года Феликс Эдмупдович был награджден орденом Красного Знамени. Когда я его поздравил он сказал:

— Это награда всем сотрудникам ВЧК.

В мае 1920 года его назначили начальником тыла Юго-Западного фронта, и мы с ним выехали в Харьков. Там Дзержинский жил в здании ЧК Украины, где начальником в то время был Манцев. Я со вторым шофером, начавшим работать вместе со мной, Адольфом Ипполитовичем Шпилевским, жил в том же доме, что и Феликс Эдмундович, в отдельной комнате, на нижнем этаже, а машина наша стояла во дворе в маленьком гараже. В то время за неимением бензина пользовались разными спиртовыми смесями. И вот нам дали для машины какую-то смесь, от которой заело поршни в цилиндрах двигателя. Произвели анализ этой смеси, и в ней оказалось большое количество патоки и какого-то осадка. Когда вызвали директора спиртоводочного завода, на котором мы получали эту смесь, директор очень испугался. Узнав об этом, Феликс Эдмундович пришел, успокоил его, сказал, чтобы сам он проверял то, что с завода отпускается.

В Харькове мы пробыли более двух месяцев, а затем, вернувшись в Москву, через три дня отправились на Западный фронт. Это было в конце июля 1920 года. Вместе с Феликсом Эдмундовичем из Москвы поездом выехали 10. 10. Мархлевский, Ф. Я. Кон78 и другие товарищи. Поездом мы ехали через Смоленск в Минск. Из Минска по железной дороге доехали до станции Молодечно… Все кругом было разрушено…

Сгрузив машину, я повез Феликса Эдмундовича и его товарищей в Лиду, где в госпитале лежал И. С. Уншлихт с переломом ноги после автомобильной катастрофы. Из Лиды мы поехали в Вильно. В Вильно в то время находился реввоенсовет Западного фронта. Феликс Эдмундович пробыл там более двух суток, а затем направился в Белосток через Гродно. Нас сопровождали две машины. В нашей машине, которую мы вели по очереди с Шпилевским ехали Дзержинский, Мархлевский, Кон, Богуцкий79 и ещё один товарищ.

В дороге с машиной произошла серьезная авария. Нас всех за исключением Шпилевского, выбросило из открытой машины, а его машина накрыла. Крестовиной сломанного руля разрезан был мускул на его руке. У меня оказался перелом ключицы, у Богуцкого — перелом руки, сильно ушиб руку и бедро Феликс Эдмундович. Подъехавшие товарищи поставили нашу машину на колеса. Это произошло около местечка Меричи, недалеко от Гродно. В Меричи нам оказали первую помощь, а на другой день меня и Богуцкого отвезли в госпиталь в Гродно.

Феликс Эдмундович навестил меня в госпитале. Он трогательно позаботился обо мне, прислав собственноручно написанное удостоверение, по которому мне предоставлялся отпуск до 1 октября 1920 года, снабдил деньгами и пожелал быстрейшего выздоровления. Но, пробыв некоторое время в госпитале, я сбежал оттуда и добрался до Вильно, где еще стоял наш поезд. Вскоре поезд отправился в Белосток, где находился Феликс Эдмундович и другие члены Польревкома.

Феликс Эдмундович был удивлен моим появлением. Он не разрешил мне остаться, а велел долечиваться и дал мне записку к коменданту поезда Сотникову. На словах передал, чтобы поезд немедленно отправлялся в Минск. Шпилевскому он поручил отвезти меня на машине на вокзал. В Минск мы прибыли 27 августа утром. Феликс Эдмундович был уже там. В тот же день он продлил мне отпускное удостоверение до 1 ноября, а на обороте написал: «Тов. Герсон или Беленький, окажите т. Тихомолову всяческое продовольственное и лечебное содействие» — и проставил дату: «27/VIII—20 г. гор. Минск». Чувствовал я себя очень плохо, и в тот же день вечером по распоряжению Феликса Эдмундовича меня с сопровождающая отправили в Москву.

Работал я с Феликсом Эдмундовичем и в НКПС и ВСНХ. Он, как правило, очень поздно заканчивал работу и я его отвозил сначала в ВЧК, а затем уже домой, в Кремль, часто совсем поздно ночью. Однажды мы ехали из НКПС по Мясницкой улице (ныне улица Кирова). На улице днем в специальных котлах варили асфальт, ночью же в этих котлах ютились беспризорные дети. Феликс Эдмундович велел мне остановиться около одного из котлов. Выйдя из машины и подойдя к котлу, он извлек оттуда ребятишек. Часть из них тут же разбежалась. Феликс Эдмупдович взял оставшихся ребятишек к себе в машину, и мы поехали на Лубянскую площадь, в ВЧК. Ребята были в восторге от поездки на машине, но, когда сошли у подъезда ВЧК, несколько из них все же убежало. Остались трое. Они пошли с Феликсом Эдмундовичем в здание ВЧК. Потом, когда я отвозил Феликса Эдмундовича домой, он рассказал, что ребят отвел в свой кабинет, там их накормил, побеседовал с ними. Они согласились пойти в детский дом, а сейчас спокойно спят в одной из комнат ВЧК.

Когда Феликс Эдмундович работал в НКПС, я часто, особенно во время голода в 1921 году в Поволжье, с его разрешения ездил к своей матери, которая в то время жила с сестренками в Астрахани. И каждый раз он что-нибудь из продуктов посылал ей.

Феликс Эдмундович был человеком отзывчивым и очень скромным. Он жил и умер как солдат революции. Смерть его была сильным ударом для меня, тяжелейшей потерей. Я стоял у гроба и смотрел на него, лежащего в простой военной гимнастерке с орденом Красного Знамени на груди, и никак не мог поверить, что уже не поедет он, как всегда, со мной в машине.

Рыцарь революции.

М., 1967, с. 159–165