Глава 25 Бои с немцами в Лютинске

Глава 25

Бои с немцами в Лютинске

В конце сентября 1943 года мы покинули Ласицкий лес и двинулись по дороге, ведущей на Волынь. Шли все отряды Соединения. Обоз был большой. Каждый отряд вез с собою свое хозяйство и гнал свое стадо скота.

Осень давала о себе знать. Было пасмурно, хотя по утрам солнечные лучи прорывались своим золотым блеском.

Мы опять шли по дорогам, по которым не раз ходили уже в течение минувшего партизанского года. Мы шли по знакомым лесам, полям и лугам, по деревням и селам, хорошо знакомым мне еще со времен моего серниковского детства.

Впереди — штабная разведка в составе нескольких десятков верховых во главе со своим командиром Аликом Абуговым. Они первые вступали в села и деревни, заглядывали в хаты и сараи, не скрываются ли там вооруженные бандеровцы. Вслед за разведкой шли партизанские отряды имени Ворошилова, имени Суворова, «Смерть фашизму», имени Шевченко, Невского, Чапаева… Сильная партизанская охрана сопровождала обоз с ранеными. За ним следовали другие партизанские отряды со своими штабами.

Через несколько дней мы вступили в лес графа Платера, разложили костры и расположились на ночлег.

У костра, который партизаны поддерживали всю ночь, я принимал радиосводки. Почти весь штаб бодрствовал в часы, когда Москва передавала сообщения о положении на фронтах. Каждый день сообщалось о новых победах Красной Армии. Каждый из нас с нетерпением ждал сводки с фронтов.

Группа партизан отправилась в село Велюнь, чтобы связаться с местными крестьянами. Крестьяне села Велюнь поддерживали партизан, и мы хотели, чтобы они помогли нам отремонтировать мост через Горынь. Они также должны были передать письмо командиру немецких войск, охранявших железную дорогу возле станции Вяла над Горынью, в котором мы их оповестили, что если они не будут мешать нам при переходе через линию железной дороги, мы их также не тронем. Из-за всего этого мы задержались в лесу Платера на несколько дней.

На краю леса находилась небольшая деревня Лютинск. Партизаны ходили туда ночевать, а несколько отрядов было расквартировано в этой деревне.

Еще задолго до рассвета Лева Долинко раскрыл свой чемодан со шрифтом, чтобы набрать радиосводку, принятую мною ночью и подготовленную для печати. Я прилег у стога сена, чтобы уснуть на пару часов. Недалеко от меня лежал генерал в своей генеральской форме. Вдруг послышалась сильная стрельба. Генерал вздрогнул, а я быстро поднялся. Стрельба усиливалась, снаряды со свистом летели над лесом. Партизаны, ночевавшие в деревне, бежали в лес с криком: «Нимцы, нимцы!»

Лошади обоза были распряжены и паслись в лесу или на полянке вблизи деревни. У нас поднялась паника. В первую очередь стали собирать лошадей, чтобы запрячь их в повозки и увезти обоз поглубже в лес. Лева быстро погрузил свой чемодан на повозку. Федя — ездовой редакции — разыскал своих лошадей, впряг их в повозку и готов был к отъезду.

Еще с заспанными глазами партизаны выстраивались по своим отрядам и готовились к сражению с немцами, занявшими позицию на открытой поляне.

Развернулось упорное сражение, длившееся около двух часов. Немцы были разгромлены. Шестьдесят убитых немцев валялось на поле боя. В бою погибли также несколько партизан. Погиб еврейский партизан Кроненберг. Поговаривали, что его застрелил свой же партизан, отомстив за смерть украинского партизана, которого убил Кроненберг в Ласицком лесу. Там находился штаб Соединения, который усиленно охранялся. Даже партизаны соседних, связанных с нами отрядов должны были знать пароль, на всех перекрестках дорог и тропинок стояли наши часовые. Еврейский партизан Кроненберг, родом из Варшавы, стоял на посту. Подъехал партизан верхом на лошади. Кроненберг крикнул: «Пароль!» Всадник не ответил. Кроненберг выстрелил в него. Пошли разговоры, что Кроненберг умышленно застрелил партизана, потому что тот был украинцем.

Как рассказали нам проводники, попавшие в руки партизан, немцы были плохо осведомлены о наших силах. Они только знали, что мы идем к Горыни. Сколько же нас, они не знали. Поэтому немцы и пошли против нас группой всего в двести человек.

Мы захватили трофеи, взяли в плен немца и двух проводников: поляка и украинца. Немцы были уверены, что легко нас разгромят, но они сильно ошиблись. Помимо того, что мы численно намного превосходили немцев, они заняли невыгодную для себя позицию — на открытой поляне. Мы же их обстреливали с опушки леса и из кустов.

Пленный немец оказался столинским гебитскомиссаром, прибывшим на этот пост три дня тому назад из Гамбурга. Это был высокий блондин, истый «ариец». С него немедленно сняли эсэсовскую одежду со всеми медалями. Он стоял перед нами босой в своем шелковом белье. Я был переводчиком. На мои вопросы немец ничего не отвечал. Он только сказал, что у него жена и ребенок, и просил оставить его в живых. Я ему сказал, что немцы убили мою жену и ребенка, и указал на других евреев, жены и дети которых были убиты немцами. Он на это ничего не ответил. Когда я сказал пленному, что во всем виноват проклятый Гитлер, немец опустил голову, а затем громко крикнул: «Я не осуждаю фюрера Адольфа Гитлера, нет!» Рядом стояли оба проводника, они просили, чтобы их пощадили, и говорили, что готовы вступить в партизанский отряд. Генерал приказал расстрелять всех троих и поручил привести приговор в исполнение партизану Алику Абугову. Он их отвел в овраг, где они и были расстреляны.

Весь день прошел в тревоге. Мы понимали, что в любой момент немцы могут подтянуть сюда большие силы. В этот день мы должны были переправиться через Горынь и затем на протяжении нескольких километров продвигаться вблизи железнодорожной станции, где находился немецкий гарнизон. Гарнизон, безусловно, был осведомлен о сражении у Лютинска и о нашем предстоящем марше вблизи железнодорожной станции. Письмо нашего штаба они, наверное, уже получили.

Штаб запросил Москву, как поступить: идти вперед или вернуться на старое место. К вечеру поступил ответ: идти вперед. Когда обоз тронулся в путь, внезапно появились немцы и начали обстрел леса. Завязался бой, продолжавшийся около получаса. Потеряв человек двадцать-тридцать убитыми, немцы в панике бежали, не успев даже забрать своих убитых солдат.

С наступлением вечера мы тронулись в путь. От леса до реки было километров десять. Когда подошли к реке, мы, соблюдая тишину, стали переправлять подводы в первую очередь с ранеными. Когда закончилась переправа, мост развалился. Благо, что река в этом месте неглубокая, мы все благополучно переправились, кто верхом на лошади, кто вплавь.

С тревогой пошли мы в направлении железнодорожной станции. Ночь, как назло, была светлая, и немцы могли издалека обнаружить наш обоз. Мы шли в состоянии полной боевой готовности. Нас главным образом беспокоила судьба раненых. Каждая минута казалась нам годом.

Мы приближались к станции Бяла над Горынью. Получалось, что мы лезем прямо в пасть к зверю. Подходили все ближе и ближе. Немцы стали пускать осветительные ракеты. Мы были совсем близко, но они не стреляли. Вот мы уже в нескольких метрах от станции. Оружие партизан направлено в ее сторону, но вокруг спокойно.

С тревогой и нетерпением прошли мы станцию и стали все дальше и дальше отдаляться от немецких дотов. Вблизи был небольшой лесок, а за ним — большой лес, тянувшийся на тридцать километров до самого села Озеры на Волыни. Там в лесу мы были уже вне всякой опасности.

Мы теперь шли уверенные, спокойные, как на освобожденной территории. Когда устроили привал, я установил радиоприемник и составил радиобюллетень. Обсудили с генералом содержание очередного номера «Червоного прапора» и наметили обращение к населению в связи с нашей победой над немцами у деревни Лютинск.

Наша конная разведка ушла вперед, в Озеры. В село мы прибыли лишь к вечеру. У въезда была оборудована арка с красными знаменами, и на больших полотняных плакатах был написан лозунг «Слава партизанам — победителям под Лютинском!», «Слава борцам против немецко-фашистских палачей!»

Староста села по старинному славянскому обычаю преподнес генералу хлеб-соль и произнес несколько приветственных слов, подчеркнув, что село Озеры помогает и будет помогать партизанам в борьбе с фашистами.