Страна-Участок

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Страна-Участок

— Как же я их ненавижу! Сидят как мышки и ждут, что я придумаю. Каждый день вызывают к себе и смотрят мне в рот, — в который уже раз рассказывал мне Олег. — У самих — никаких идей!

Всё лето 2008 года он ходил удручённый. По его словам, руководство Первого канала требовало от главы Студии спецпроектов Натальи Никоновой концепт новой правовой программы — ток-шоу для наступающего теле-сезона. А та бегала в кабинет к Эрнсту, клялась, заверяла — ну, вот-вот её вдохновение разродится шедевром, а потом вызывала Олега, выбранного ею в качестве литературного негра, и в окружении свиты из своих подружек принималась его пытать. То одно ей не нравилось, то другое: то проект слишком дорогим получался, то не подходил под запланированную ею ведущую — уж очень ей нравившуюся. Утром Никоновой хотелось одного, а уже к вечеру — абсолютно противоположного. Чего-то её душе было охота. Чего конкретно — она сама не могла ни выразить, ни понять. Это есть стандартная, предсказуемая судьба современного российского теле-начальника. Один из законов Системы.

Во всём виноват был Нургалиев. Да, генерал армии Нургалиев Рашид Гумарович. Министр внутренних дел. Любитель йоги, вегетарианец — ни рыба, ни мясо — реинкарнация Анастаса Микояна. Толи казах, толи татарин, толи Рашид, толи Николай (такое, говорят, он взял себе имя в православии — но могу ошибаться), толи всё же Рашид — сам не признаётся, подыгрывает.

Так вот. Пришёл Нургалиев летом того года к Эрнсту и потребовал: хочу, мол программу положительную про моё ведомство. Нужен, мол, на Первом канале пиар про «доблестную милицию». Реклама МВД, оплаченная из кармана налогоплательщика.

Да, это модно. Пиар перед налогоплательщиком за счёт налогоплательщика. Это занятие — почти единственное, что развивалось на телевизионном пространстве за последние десять лет. Особенно такие мероприятия обожают госчиновники. А различные начальники-силовики без этих мероприятий вообще чувствуют себя жалкими — голыми и беспризорными. Существование СМИ (особенно телевидения! это же «картинка»!) и кино (это же неограниченный простор для полёта мысли — плёнка всё стерпит!) стало спасением для власти. Зачем заниматься реальным делом, если можно, используя «ящик», убедить налогоплательщиков и остальные, неплатежеспособные массы в том, что оно — дело, какое-нибудь! — реально делается. Более того, в этом они — начальники — хотят убедить себя. Им самим это в первую очередь необходимо: телекартинке они начинают верить больше, чем шокирующим данным внутриведомственных проверок. Статистику телекартинка не меняет, но осадок-то — положительный — остаётся. Они — начальники — больные люди, им требуется медицинская помощь. Каждый из этих забавных потенциальных пациентов — из-за стечения обстоятельств они разгуливают на свободе — в блестящих погонах и орденах из ФССП, СКП, ФСБ, Минюста, Минобороны, ФСКН, МЧС, МВД мечтает, в идеале, иметь свой федеральный телеканал, а как минимум, требует присутствия положительного образа родного ведомства на действующих телеканалах, застолбить свой участок. А ещё мода — наберут в пресс-секретари молоденьких девушек сомнительной красоты: обгоревшие в соляриях, доведённые до физиогномистического абсурда стоматологами и пластическими хирургами куклы барби — ну, такой вкус у этих начальников (вообще, люди в погонах так беззащитны перед силой китча). И вот эти пластиковые женщины будут перед камерами читать заученный текст, мучая многочисленными дублями телеоператоров. Да и слова неважны — по идеи, зритель должен отвлекаться от смысла сказанного на внешность этих глянцевых пустышек. Представляете, как рефлексирует глава СВР, ведь его людям по законам жанра в эфир — не положено…

Посмотрите в окно — что-то кардинально изменилось за десять лет в вашем дворе, районе, округе, городе. Ну, кроме красивых иномарок, тряпок и бизнес-центров — а это не прогресс, это обман, это для того, чтобы вы шли искать денег и потребляли. Ведь потребление дает лишь ощущение прогресса, иллюзию красивой жизни, развития, но им не является. Я о реальном. Исчез ли разбитый асфальт, старые школы и детсады, а человеческие отношения стали лучше или стали хуже, циничнее? Может, построили что-то величественное в вашем городе? Может, милиция и спецслужбы стали работать лучше? Может, люди стали больше читать, больше ценить друг друга, больше дорожить Природой? А вот иллюзию лучшей жизни создать можно, показав её — лучшую жизнь — на телеэкране. Герои сериалов живут в не таких, других квартирах, чем люди из обычной жизни. Дети ходят в не такие, как в моём округе, школы. И я не видел хотя бы одно ОВД, лабораторию эксперта, рабочее место милиционера, напоминающие их экранные аналоги в сериале «Закон и порядок». Да, правоохранительные органы работают только в программе «Петровка 38» и в выпусках новостей. В обычной жизни они работают, если им дать денег.

Вот ФСКН и ФССП. Их деятельность — это же наглядное пособие. По их медийной истории можно писать диссертацию «Основные тенденции развития российского телевидения (2000–2010 гг.)» Несколько лет назад ведомство, возглавляемое тогда другом президента, рекламировали все телеканалы с утра до вечера. Теперь рекламируют другое ведомство, тоже возглавляемое другом другого президента.

И думает Нургалиев — чем он, Рашид Гумарович, человек послушный, но тоже самолюбивый, хуже Виктора Черкесова или главы ФССП Николая Винниченко? Почему Минобороны можно, а МВД нельзя? Ведь создали этот «государственно-патриотический телеканал» «Звезда», который, якобы, «призван служить одним из инструментов сохранения национального наследия и патриотического воспитания новых поколений». Конечно. Сейчас. Армия за десять лет деградировала больше, чем в «лихие 90-е»: потеряла по всем видам вооружений — от авиации и танковых войск до стратегических ядерных сил [1], целенаправленно — потому что её власть боится больше, чем внешних врагов — превращена в сброд плохих парней, свалку железа, изъедена коррупцией, выдавливающей профессионалов и честных людей. И, естественно, с передавшейся от всего общества заразой неорабовладельческих взаимоотношений — дедовщиной среди солдат и иерархией виннеры-лузеры среди офицеров. А телеканал «Звезда» убеждает страну, что в армии всё хорошо. Понимаю, телеканал стоит дешевле, чем настоящая реформа, чем реальные дела. Вместо армии во время войны будет воевать этот телеканал, где воруют сквернее, нахальнее, чем в стройбатовской каптёрке? Как в августе 2008-го? Это была армия страны, претендующей на статус сверхдержавы? Даже зная о скором начале проверочного спектакля и сидя в Южной Осетии уже несколько месяцев, управляемая генералами-карьеристами эта армия оказалась неподготовленной к грамотным действиям и неповоротливой из-за старой ломающейся техники. Телеканал «Звезда»… Военный телеканал, а купить бронежилеты для своих сотрудников, выезжающих в «горячие точки», не хотят — нет денег. Зарплату не платят коллегам месяцами, людей обманывают и воруют чужие проекты — тоже, говорят, из-за безденежья. А для своего карманного аутсертинга гендиректор Григорий Кричевский деньги находит — устроил кормушку для себя, для друзей, бывших любовников и своих хозяев-генералов. Как «государственно-патриотическое», как «сохранение национального наследия» — всегда вот так вот получается: точно воровать будут. Пиар называется. Пропаганда, блин…

Идея нового проекта у Олега была такая: люди, которые столкнулись либо с криминалом, с нарушением их прав, либо попали в сложную юридическую ситуацию, рассказывают в студии о своей проблеме, о своей истории. Тут же сидят эксперты: юристы, адвокаты, правозащитники, чиновники из силовых структур (представители милиции, СКП, ФСБ), психологи, которые дают им советы — как поступить, рассказывают о юридической перспективе вопроса.

Темы планировались самые разные: от квартирных краж, расторжения брака и штрафов ГИБДД до незаконного увольнения, киднеппинга и криминального покровительства («крышевания») бизнесменов. Это был нужный проект! Полезный! И, наверняка, стал бы популярным. Ведь в стране благоденствует не только правовой нигилизм, но и правовой беспредел. И цель программы — чтобы сидящий у телеэкрана зритель, наблюдая за чужой конкретной проблемой, не только узнал, как защитить свои права в похожей ситуации, но и понял — что свои права защищать можно и нужно.

Программа начинала свою жизнь с правонарушения — плагиата. Предложенное Олегом название «Право народа» Наталья Никонова заменила на «Участок». Может, чтобы закрепить именно за своей персоной авторские права — дескать, раз название придумала она, значит, и права на программу ей принадлежат. Обычная практика с наплевательским отношением к авторским правам. Может быть, из-за шедшего по Первому одноимённого сериала — тоска по Сергею Безрукову. Возможно, «участок» из-за слова «участковый». А, может, потому, что ей в голову пришёл очередной креативно-дебильный лозунг (например, «Пусть на ваших участках будет всегда спокойно!» или «Наша участь зависит от нас самих!») — он ей очень понравился и Никонова решила под него адаптировать название программы… Не знаю. Вероятно, что всё это вместе.

Также руководство было против т. н. профайлов — небольших видеоматериалов о каждом герое — раскрывающих конфликт, его историю. Их предполагалось демонстрировать перед самым обсуждением проблемы, сразу после представления героя зрителям. Начальство решило — это слишком дорого: надо содержать операторов, корреспондентов, оплачивать командировки — ведь многие потенциальные участники живут в регионах. Да и не понимали они — зачем это нужно. Вот ток-шоу, обсуждение в студии — это понятно, это как в повседневной жизни — любимое занятие. А профайл — «Это шо такое? Это как …ррЭпортаж?», иди и объясняй, что репортаж, как ведущий жанр тележурналистики, незаменим в раскрытии проблемы, а репортажность — естественное состояние телевидения. Нет, это для них как маракуйя или джекфрут — понятно, что фрукт — и всё: как он выглядит? не опасен ли? Тяжело женской первоканальной душе постичь это.

Да, это наивно, но мы верили, что на Первом канале можно делать такой социальный, нужный людям проект. Не потому, что лично я такой честный — просто это интереснее, чем трэш и ржач: понимаешь, что не зря тратишь свою жизнь, да и много любопытного можно узнать.

— Лишь бы они не пытались превратить проект в очередное «Пусть говорят»? — в который раз делился я с коллегой сомнениями.

— Никонова мне обещала, что будет серьёзная программа. Подтянем сюда ребят нормальных — начальство согласно. Да и мы с тобой научимся ток-шоу делать.

Наступила осень, а проект всё не запускали…

Прошёл сентябрь…

Мировой кризис развязал руки российскому начальнику. На Первом началась первая волна массовых увольнений.

В начале октября в редакции случилась большая пьянка. Не помню конкретного повода, но глобальный повод напиться был. Страх не давал расслабиться некоторым коллегам даже под воздействием алкоголя.

— Нет, с нами ничего не случится! — с самого начала стала успокаивать Аида толи окружающих, толи себя, задав соответствующее настроение всему этому мероприятию. — Нет и ещё раз нет! Нас не могут закрыть. Ну, не могут нас сократить.

Выглядела она очень нервной — больше, чем обычно. Её слова окружающих не убеждали.

— Почему же?! — отозвался Влад Каменовский, единственный мальчик из её команды. — Даже бригады ПГ сократили. По максимуму почистили.

Раньше редакторский планктон Первого канала относился к проекту правовой программы, как к гадкому утёнку: пару раз в общей курилке про «Участок» я слышал мысль, что «там мутят какие-то нтвшники странные». Вот работать в программах «Пусть говорят», «Малахов+», «Розыгрыш», «Прожекторперисхилтон», «Модный приговор» и в остальном подобном теле-мусоре было престижно. В той же курилке их сотрудники могли часами с пафосом рассказывать о приглашённых на ту или иную программу «звёздах», высокомерно меряться друг перед другом именами из шоу-бизнеса и «Единой России». А ещё среди них было принято слегка поругать начальство и, красиво прикрыв веки рукой и растягивая слова, выразить недовольство зарплатой и ограничениями в медицинской страховке — это они называли «иметь собственное мнение». Почему-то, каждая вторая курила сигареты с ментолом.

Всё изменилось осенью — руководство телеканала стало сокращать сотрудников выпускающих бригад своих любимых программ, и в нашу редакцию зачастило множество народа. Вместе с Аидой они — группами и тет-а-тет — шептались в комнате для «летучек». Но иногда оттуда доносились громкие крики и рыдающие звуки, и тогда можно было разобрать: «Помоги!», «Умоляю!», «Я тебя всегда любила!», но чаще всего — полное страдания «Прости!»

Несколько дней мысль о существовании высшей справедливости Аиду ласкала — это было видно по её весёлым глазкам. Но потом она стала нервничать.

— Нет! Нет! Нет! Мы нужны каналу — проект «Участок» будет! Да вы что?! — выкрикивала она на той пьянке, и неожиданно подняла руку на самое святое первоканальное: — Даже «Пусть говорят» могут закрыть, а «Участок» будет в эфире. Это же Нургалиев…

Тут она поставила бокал на стол и затрясла пальцем.

— …и Эрнст…

И снова затрясла пальцем.

— …между собой договорились. Это же Нургалиев, а не кто-нибудь!..

Такие лакейские потуги было смешно наблюдать. Вот эти люди, согласившиеся перегрызться за крохи с барского стола — раздавливая друг друга — не понимающие, что за свои права надо бороться, выступая общим фронтом, собрались делать правовое ток-шоу! Копаться в чужих историях, сопереживать чужим проблемам, советовать другим людям, понимать их?

Пьянка была испорчена — народ пил много, но не пьянел. Я уже собирался покинуть это собрание, но тут началась кульминация. Коллеги обратились к истории: воспоминания — самый эффективный бальзам в трудные периоды жизни.

— А помните — как мы делали «Пусть говорят»? — спровоцировала Ольга Ялунина.

И тут началось — два часа рассказов о славном прошлом: о том, как они «придумывали темы и истории», как находили и обзванивали героев, как заманивали их в Останкино — потому что на «Пусть говорят» у нормальных людей отрицательная реакция — якобы, для участия в несуществующих программах Первого канала, иногда — под видом интервью для других телеканалов. Как вели гостей из гримёрок, пряча от них сценарий программы, как потом заталкивали их в студию — в лапы Андрею Малахову, как некоторые гости пытались вырваться оттуда и спастись бегством, а их волочили обратно — кого умоляя, кому угрожая. Как прятали «подсадных уток» среди массовки в студии, придумывали слова их «ролей». И т. д.

Всю эту грязь коллеги описывали восторженно, захлёбываясь от радости, от гордости, перебивая, перекрикивая друг друга — они получали удовольствие от той своей работы. А я-то прежде думал — люди, делающие подобный первоканальный эфир, ненавидят свою работу. Потому что стыдятся её…

И, конечно же, вспоминали приглашённых «звёзд» — о них коллеги рассказывали трясущимися от волнения голосами.

— Самый лучший — это Отар Кушанашвили! — вдруг призналась в любви Аида. — Какой же он молодчина! Как же удобно с ним работать! Как же я его люблю! Сколько раз такое было — созваниваешься, приглашаешь его на «Пусть говорят» — а он всегда готов прийти! на любую тему! Договариваешься, какие слова, какую позицию он будет защищать на программе. А потом уже перед записью, если выясняется, что не хватает сторонников противоположного мнения, так Отарик всегда готов помочь: всё, что нам нужно, скажет. А как красиво! Как ярко! Эмоции! Драматизм какой! Сколько раз мы его так просили! А ведь он уже настроился на другую роль!.. Да-да, ему можно сказать — мол, у нас нехватка противников этой темы; Скажешь: «Надо побольше крика в студии!» А он сразу: «Аидочка, нет проблем! Что надо — то и скажу! Любые ваши вопросики задам! Если нужно, кого нужно — облаю…» Помните, тему про девственность?! Да! Да! Да! Вот — настоящий профессионал!.. Помните?.. Ах, какие времена были!

После Кушанашвили я встал и ушёл к себе…

Драматизм.

Когда я заглянул в комнату через час, там оставались только Аида и Юля Данилова. Алкоголя почти не осталось, даже водки — а ведь не хотели её брать. Девушки сидели напротив друг друга и теряли контроль над собой, используя не самые интеллигентные выражения.

Аида, не замечая меня, делилась планами:

— Как только расплачусь с кредитом — съ. усь отсюда! И пусть Никонова от меня отстанет. Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

За следующие пять минут она рассказала почти всю биографию: муж толи бросил, толи его выгнали, маленький ребёнок, мать пилит, и огромный кредит на крохотную квартиру в Подмосковье — всё предсказуемо.

Собеседница стала её утешать. Девушка стала плакать. Истерика. Хотел вызвать «скорую».

— Я уже устала! — вдруг закричала Аида. — Я устала! Устала! Устала! Понимаешь, жизнь проходит, а праздник не наступает…

Мне стало неуютно. Я вышел из комнаты. Ребёнок, кредиты, одинокая жизнь, возраст… Праздник. Кто же на Первом ищет праздника?!.. Тут «скорая» не поможет.

Было уже поздно. Я собрался уходить. В комнате для «летучек» Аида сидела одна и курила сигарету с ментолом.

— Эльхан, садись! — приказала она.

Я подчинился — этот вечер был урожайным на впечатления, и я не хотел пропустить очередную порцию информации. Она выглядела абсолютно трезвой — опыт, всё же.

— Ты поступил очень непрофессионально, — со злостью посмотрела она на меня своими интересными чёрными глазками.

— Это когда же?

— А вот с Баталовым… Помнишь — летом?..

Хотя она уже не работала в программе «Пусть говорят», но мыслями и симпатиями была там, с нею. Весь выпуск этой программы от 11 июля того года был посвящён обсуждению идущего в эфире «Первого канала» сериала «Принцесса цирка». Туповатый, пахнущий латиноамериканским дешёвым мылом продукт — я выдержал всего одну минуту просмотра. Название украдено у знаменитой советской картины. Во имя рейтингов. В стиле «Первого канала». Ну, считают, что это креативно. Ну, мол, ассоциация. Ну, что «зрители на это клюют». Ладно. В эфире федерального канала обсуждать в проблемной программе сериал. Ладно. Ну, считают, что это есть пиар. Ладно. В таких выпусках «Пусть говорят» все должны только улыбаться, быть счастливы и хвалить продукт «Первого канала». Никаких конфликтов — без драматизму! Восхищаться должны все. Идеально — по мнению руководства телеканала — когда об их безвкусице говорят реально любимые, уважаемые в стране люди.

Так вот. Большое и креативное начальство захотело, чтобы поговорить на эту тему пришёл Алексей Баталов со своей женой и дочерью. У знаменитого актёра счастливая семейная жизнь с красавицей-цыганкой, потомственной цирковой наездницей Гитаной Леонтенко омрачена болезнью их ребёнка — очень талантливого человека, но инвалида детства. Какая реальная взаимосвязь с сериалом «Принцесса цирка»? Я не знаю. Я не знаю! Вот такая вот реальная взаимосвязь…

За несколько дней до выпуска Аида попросила меня договориться с Баталовым — мол, я незадолго до этого его снимал для своего репортажа, и мне, по её словам, «будет проще его затащить на программу». Первому каналу очень хотелось обсосать эту тяжёлую семейную историю и — по тому, как мне было описано — цинично использовать человеческую беду ради рейтингов — и про этот сериал поговорить-попиарить, и про цирк поболтать, и трагедию этой талантливой семьи под микроскопом поразглядывать, на всю страну показать:

— Это такая тема! — чему-то радуясь объясняла мне Аида. — У нас будет эксклюзив! Если они (Баталов с женой и дочерью — Э.М.) придут, согласятся, это же будет такой повод к ним домой напроситься и там наснимать такое видео! Потом это можем не один раз использовать в эфире. Даже их не спрашивая. Это же эксклюзив!..

Мне было неприятно, но я попытался — вдруг Баталов и сам не против — и был очень рад, когда актёр сразу же отказался.

— Надо его дожать, — не успокоилась Аида. — Достать его надо! Звони! Звони, не переставая — тыщу долларов можешь ему обещать!

— Я не буду его больше беспокоить. Он очень деликатно просил: сказал, что на любую тему готов говорить, но только не на эту.

— Да не бойся ты! Он — безобидный! Этот Эрнсту не станет жаловаться. Ну, скажи ему что-нибудь, придумай…

От этих слов я тогда вскипел — еле-еле себя сдерживал.

— Не собираюсь ему звонить и всё! Не потому, что боюсь кого-то. И обманывать человека не буду. Если он не хочет, значит, ему это не нужно. Поставь себя на его место, пожалуйста, Аида.

Девушка не поняла:

— Ну, мы же ему целую тыщу долларов даём за участие, ну…

И вот теперь она вспомнила ту историю.

— Вы не знаете, как делать ток-шоу! — говорила Аида, слегка раскачиваясь, но не пьяная. — Это вам не …ррЭпортажи ваши! Правда, здесь на Первом много сейчас настоящих профи в ток-шоу. Ходят без работы…

Это было предупреждение.

В ноябре Олег привёл в редакцию двух ребят — Эльдара Басилия и Лёшу Федоренко. Не понимаю — как это ему удалось при перманентных увольнениях на Первом.

Журналисты они были опытные — работали на НТВ, Рен-ТВ, «Звезде» — и наших единомышленников в редакции стало больше. Вместе с идейно и интуитивно присоединившимся к нам редактором Викой Саваровской, мы могли уже считаться своеобразной оппозиционной фракцией. Дышать стало свободнее.

Происходило что-то непонятное. Каждая неделя для нас начиналась со строгого предупреждения, что «Участок» запустят в ближайшие выходные. Мы собирались на «летучки» — по несколько раз в день — обсуждать темы для программы, потом бежали расписывать сценарные планы, обзванивать и приглашать героев, договариваться с экспертами (пару раз даже дошло до заказа билетов и номеров в гостинице для иногородних участников), и снова — на «летучки». А под конец недели всё отменялось.

Вначале мы возмущались, но потом привыкли к такому образу жизни — уже не верили, что программа когда-нибудь запустится, и иногда сотрудничали с другими редакциями Первого канала, чтобы оправдать затраты на нашу зарплату… Даже Аида и её команда, к тому времени переехавшие в другое помещение на 13-м этаже, перестали ходить на эти редакционные собрания, которые превращались для нас, оппозиционной фракции, в теоретические дискуссии, своеобразные эстетические споры, ярмарки идей. Мы их называли тренировками.

Дни шли.

— Олег, что это за тема такая — «Цыгане»? — удивилась на одной из «летучек» Вика Саваровская и спровоцировала бурное обсуждение.

У руководства Студии спецпроектов скопилась большая база тем для программы «Участок»: некоторые из них были разработаны до стадии сценарных планов (расписаны истории героев, подобраны подходящие к теме эксперты, и — детально — сформулированы вопросы к ним от ведущего программы и — приблизительно — то, что он будет говорить между эпизодами), а другие существовали только в виде заявок. Большую часть тем искала и находила наша редакция, но некоторые — спускались от начальства. Эти последние отличались однообразием и примитивностью — не знаю, кто их придумывал, но, в основном, они касались ограблений и повторялись: например, «Вы ехали в троллейбусе, а вас ограбили»; «В метро украли вашу сумочку»; «Вечером у подъезда хотят насильно отнять ваше имущество»; «Кто-то хочет напасть на вас в общественном транспорте» и т. д. Обычно мы посмеивались над болезненными страхами авторов этих тем, предполагая, что они — это начальство. Но не в тот день.

— Ну, это Никонова включила эту тему в список разрабатываемых, — стал объяснять Олег. — Цыгане — как криминальное сообщество.

— Чего??? — не поверили мы.

— Ну, так тут в пояснении написано. Тема — «Цыгане»: угроза, как уберечься от них, советы, ну, что делать, дескать, если они живут рядом с вашим домом, как спасти своё имущество, куда жаловаться, как с ними бороться, «если милиция не реагирует».

Нет, мы не смеялись. Мы спорили, несколько дней — постоянно к этой теме возвращались. То, что нельзя целый народ обвинять в криминале — это мы даже не обсуждали. Каким способом и в какой обстановке известить руководство об уровне их мышления — вот из-за чего мы препирались.

— И эта дура предлагает на эту тему делать один из выпусков ток-шоу? На федеральном канале? На всю страну? Как же можно — так над людьми издеваться?! Мы не будем людей подставлять! — наивно возмущались мы.

Хотя чему удивляться? Никонова не имела представления о том, что такое презумпция невиновности — просила ей информационную справку об этом подготовить.

Иногда наши «летучки» посещала Аида.

Благодаря этой хрупкой на вид девушке руководство Студии спецпроектов оперативно получало информацию об оппозиционных настроениях в нашей «фракции». Умело интригуя, она настроила Никонову против нас — чему, кстати, мы, как минимум, не сопротивлялись.

— Неправильно вы работаете, — любила строить из себя жёсткого руководителя она. — Не понимаете вы ничего! Это же ток-шоу на Первом! В каждом выпуске «Участка» должны быть: скандал, какая-нибудь слезливая, сопливая история и, конечно же, пиар МВД. Вот, какие у вас темы, давайте пройдёмся? Что у тебя, Эльхан? Вот твоя разработка темы «Телефонный терроризм» — ну, нет здесь скандальности! Нужны какие-то звёзды сюда.

— То есть люди из шоу-бизнеса, которые признают, что звонили по телефону и «минировали» чужие концерты, так?

— А почему нет! Вот ты нашёл же человека — крупный бизнесмен, торговый комплекс которого однажды «заминировал» конкурент, владеющий соседним торговым центром. А теперь и он сам этим занимается — против соседа, а тот — против него…

— Ну, да, для них телефонный терроризм — инструмент экономической войны с конкурентом. Это серьёзные, состоятельные люди, но вот конкуренция у них — как у подростков. Они и сами тяготятся таким видом экономической борьбы. То есть эта история среди обычных актов «телефонного терроризма» будет нести дополнительную информационную нагрузку.

— Это хорошая история, но нужно, чтобы такое же, но из шоу-бизнеса. Скандал, понимаешь? Так, первая история — про обычного телефонного террориста. А вот третья — про Евгения Новожилова, сотрудника радио «Свобода» — точно не подходит. Интриги тут нет.

— Ну, как же? Он как раз осуждён по 207 статье УК «Заведомо ложное сообщение об акте терроризма». Его краснодарский телефон прослушивала местная ФСБ — и однажды, наконец, нашло повод посадить журналиста. Ему позвонила знакомая и в начале беседы поинтересовалась, как он себя чувствует — Новожилов до этого тяжело болел — а тот пошутил, мол, настроение очень плохое, хочется сесть в самолет и куда-нибудь врезаться. Ну, обычная шутка. А запись этой беседы использовали, чтобы его посадить, а ещё продержали в местной психбольнице…

— Нет, Эльхан, эта история не пойдёт. Это же ФСБ! Они всё делают правильно — раз они решили, значит, он виновен!

— Ну, вообще-то, суд решает…

— Нет, ФСБ решает! Причём тут суд?! Я где-то (!) слышала — в делах по терроризму арестовывает и судит (!) ФСБ. Ну, закон такой или указ особый — не важно…

— ??????

Моё лицо едва не приобрело форму вопросительного знака.

— Что такое? — резко дёрнулась девушка.

— Как это?! А суд? — произнёс я, но так хотелось задать ей другой вопрос: «Ты что — дура?!»

— Причём тут суд?! Тебе же говорят — терроризм, ФСБ…

На некоторое время я мысленно покинул «летучку», эту нашу редакцию, Останкино, город Москву, Евразию, а потом и Планету…

Очнулся, когда Аида завершала собрание.

— Ребята, давайте активнее! Я же знаю — вы можете работать! Переходите на серьёзное! Ведь есть такие потрясающие темы: секс-рабыни, похищения в сексуальное рабство, изнасилования. А кто будет заниматься придуманной мною темой «Вам предлагают стать киллером»? Эльхан, хочешь?

Я отрицательно замотал головой и снова мысленно покинул Останкино.

Некоторые темы вёл индивидуально один из сотрудников редакции, а некоторые — коллективно, вдвоём или втроём. Так было легче работать. Мне — точно. Я брал на себя более или менее серьёзный эпизод, а на всякую «желтизну» находился обычно кто-нибудь из команды Аиды.

Например, в теме «Проверка документов» я разрабатывал историю Валентина Полянского. Не был уверен, что она будет в эфире, но собирался приложить все усилия для этого.

Герой России, полковник ВДВ в отставке Валентин Полянский отличился осенью 99-го в боях в районе Хасавюрта. Тогда он лично повёл в бой сводный батальон 119-го полка десантников, состоявший в основном из новобранцев, и овладел господствующей высотой у города — говорят, именно Полянский до того штурма произнёс перед своими солдатами мысль, ставшую позднее лозунгом: «Никто кроме нас это не сделает!» А поздно вечером 19 апреля 2008 года бывшего замкомандующего 106-й гвардейской воздушно-десантной дивизии избили сотрудники милиции. В вестибюле станции метро «Кожуховская» старшина УВД по охране Московского метрополитена Дмитрий Буглак попытался у него проверить документы, а офицер-десантник ответил отказом — как признавался потом Полянский, из-за грубого обращения. Героя России затолкали в комнату милиции и стали избивать — к сержанту присоединился его напарник. Когда правоохранители узнали, что их жертва офицер, да ещё и удостоен высшей воинской награды страны, стали материть Полянского, обвинять, что он «купил звезду». Избивали дубинкой и добавляли: «Ты у нас будешь не Валя, а Валечка». Потом приехало милицейское начальство, пыталось замять дело. Когда это не удалось, возбудили уголовное дело против… Валентина Полянского — якобы, он был пьян и сам избил милиционеров — по статье 318 УК (применение насилия в отношении представителя власти) и статье 319 (оскорбление представителя власти). Расследование вёл старший следователь по особо важным делам столичного управления СКП России Артём Пахомов.

Дело получилось громким. Милицейское начальство оправдывалось, избивавшие Героя России (результат — сотрясение мозга, многочисленные гематомы на лице и теле) сотрудники принесли извинения, но давление на Полянского продолжалось. В ноябре 2008 года Лефортовский суд Москвы прекратил уголовное дело в отношении Полянского в связи с примирением сторон и из-за отсутствия состава преступления.

Однако, на этом у полковника проблемы не закончились. В декабре 2008 года, когда я разрабатывал эту тему, Полянский рассказывал, что следственные органы продолжают его «доставать и ломать».

— Меня постоянно вызывают в прокуратуру. Конечно же, открыто мне это никто не говорит — но следователь делает всё, чтобы я потерял самообладание. Могут вызвать на утреннюю беседу-допрос, продержать в коридоре, а потом перенести встречу. Звонят периодически, в самое неожиданное время — чтобы, так понимаю, не расслаблялся. А главное — это как они со мной разговаривают: пытаются вывести из себя, провоцируют. Иногда высокомерно, иногда ехидно улыбаясь. Настойчиво, творчески, как профессиональные психологи — с трудом себя контролирую.

Полянский говорил это хотя и уставшим голосом, но спокойно, был сдержан, как настоящий офицер. Не производил впечатления сломленного человека.

— Возможно, я был тогда несдержан, — объяснял он. — Вспылил. Сказал: «Преступников проверяйте, а я человек законопослушный». А они — сразу стали меня избивать. Понимаете, я для себя привилегий не хочу, но обида очень большая.

— Обида? На страну?

— Нет, не на Родину. Только не на Родину. На людей… Систему. На эту круговую поруку.

Полянский помолчал немного. Потом его прорвало.

— Думаете, я не мог бы один с ними справиться — если бы захотел?! Я боевой офицер, меня специально обучали уничтожать противников. Хоть голыми руками. Тем более, у меня было оружие на себе в тот вечер. Но я же не воспринимал тех сотрудников как врагов, как противников! Это моя милиция! И я хочу справедливого к себе отношения! Я хочу справедливости!

Правоохранительная машина не могла простить Полянскому публичность этой истории — публичность, на которую тот принципиально пошёл — это же такой удар по имиджу Системы: если уж при проверке документов милиция избивает Героя России, то что же могут сделать с обычным гражданином. Так хозяева этой Системы понимают принцип «честь мундира»: высунулся — дожать, сломать! Чтобы другие увидели и поняли! Чтобы другим неповадно было!

— Валентин Валентинович — боевой офицер, человек по-военному резкий, где-то эмоциональный, — рассказывал тогда мне адвокат Полянского Вячеслав Макаров. — Но он же Герой России! Это же должно что-то значить! К нему подходит сотрудник милиции и грубо требует документы. Сотрудник — при исполнении! Ну, представься, вежливо извинись за беспокойство, не забывай, что власть олицетворяешь. Я это говорю не только из-за произошедшего с моим подзащитным, нет, это же болезнь человека в форме.

Эта история не очень нравилась ни нашему начальству, ни пресс-службе МВД, с которой руководство Студия спецпроектов согласовывало все темы. Аида передавала, что глава пресс-службы МВД Валерий Грибакин [2], услышав про дело Полянского, закашлялся и протянул: «Ну, что вы туда лезете. Нашли, кого выбрать в качестве героя для своей программы. Это же дело неоднозначное!» А потом добавил, что «этот военный слишком заигрался в публичность».

— Валерий Викторович (Грибакин — Э.М.) сказал, что на тему с этим Полянским он не придёт, — рассказав реакцию милицейского начальства, резюмировала Аида, и всё стало окончательно ясно.

Всё же лично я неправильно понял руководство «Активнее сотрудничайте с ментами!» Я же не против сотрудничества: у людей есть проблема, они обращаются на ТВ, почему же не контактировать, не сотрудничать с МВД, чтобы помочь пострадавшим, решить их проблемы. Если есть повод — то и с конкретных «силовиков» спросить. Но вот согласовывать каждый свой шаг с милицейскими пресс-службами… Чтобы какой-то генерал пришёл в студию и, поглаживая свой круглый живот — большой, но такой трогательно упругий и пушистый — щурился от блаженства и пиарился на всю страну, да? И чтобы я в этом участвовал? Ну, уж нет.

Последний раз с Валентином Полянским я разговаривал 30 декабря 2008 года. Ещё раз извинился, что запись программы переносится на конец января — я в это верил. И поздравил с наступающим Новым годом — пожелал ему, чтобы эта история для него поскорее закончилась победой.

— Спасибо вам, — стал он благодарить. — Спасибо, за то, что вашей программе это небезразлично, за ваш труд. Чем больше мы будем обсуждать проблемы нашего общества, тем скорее они будут решаться. Без вас, журналистов, это невозможно сделать…

В ночь на 3 января 2009 года Валентин Полянский покончил жизнь самоубийством из наградного пистолета. В оставленной им предсмертной записке он обвинил в своей смерти Артёма Пахомова — следователя, который курировал уголовное дело в отношении полковника.

И мир не перевернулся.

Уголовного преследования Артём Пахомов избежал. Более того, пошёл на повышение — стал заместителем руководителя Следственным отделом по расследованию преступлений на метрополитене, особо режимных объектах и в экологической сфере СУ СКП по Москве. Среди коллег этот успешный следователь-карьерист завоевал репутацию самодура — может кричать на подчинённых, издеваться над ними, унижать, а может, закатив скандал, кататься в истерике по полу и выпускать пену изо рта…

Мир не перевернулся.

Бывший адвокат Полянского Вячеслав Макаров даже спустя полтора года рассказывал мне, что дело намеренно развалили. И особенно, указывал на «заслуги» следователя.

— Пахомов вёл себя неадекватно. Препятствовал мне в работе адвоката. Но главное — его грубое, недопустимое поведение в отношении Валентина Валентиновича. Было и психологическое давление, и применение физической силы. Почему для Пахомова это прошло безнаказанно? Я тоже хочу получить ответ на этот вопрос!

На мой вопрос: «Почему всё-таки Полянский пошёл на такой шаг, как самоубийство?», адвокат ответил после паузы, подбирая слова:

— Думаю, всё-таки из-за предвзятого, грубого отношения следствия к нему. Мало того, что милиционеры, его оскорбившие, нарушившие закон, не понесли наказание, так самому Полянскому пришлось оправдываться. Он говорил мне, что собирается покончить жизнь самоубийством. Конечно, я не мог поверить, не ожидал. Наверное, он думал, хоть так им отомстить что ли…

В январе 2009-го, сразу после новогодних праздников у нас была большая «летучка», общая. Тему «Проверка документов» стали обсуждать не сразу. Но как только Аида произнесла: «Эльхан, тебе придётся искать другого героя для этого эпизода в теме», вдруг половина собравшихся — больше не в силах себя сдерживать — захохотала.

— А что тут смешного? — удивился я.

Хохот стал ещё сильнее.

— Ну, как же? — еле произнесла Юля Данилова. — Да у тебя постоянно «герои» коньки отбрасывают. Вот как с теми твоими ветеранами. Опасный ты человек.

Это такой модный «профессиональный цинизм». Якобы, чем ты циничнее, тем профессиональнее. Мол, сочувствие — это удел идеалистов, а идеалистами бывают лишь стажёры и ещё неопытные студенты журфака.

Я был в растерянности. Оглядываюсь по сторонам — вся наша «оппозиция» сидит с вытянутыми, застывшими лицами. Из противоположного лагеря также не все смеялись. Но очень хорошо запомнил: больше всех — отважный мальчик Влад Каменовский.

— Ребята, он же Герой России! — тихо поразился я.

Смех прекратился — профессионалов не поняли.

Тогда я пережил сильное потрясение. Потом часто об этом задумывался. Поразительно, в этой гогочущей толпе, я — азербайджанец, кавказец, защищал Героя России. Это и есть полная девальвация ценностей в обществе. Даже государственнических ценностей. Потому что в государственнической идеологии, на приверженность к которой в своей пропаганде намекает Кремль, основанием, ключевым элементом является воин, завоеватель, если говорить откровенно. Защиту государства он, страж, осуществляет, а не толстожопые бюрократы в погонах, не рафинированные дамочки или мягкотелые мальчики пидерастического склада души, представляющие интересы чокнутой пригламуренной части аудитории Первого канала.

Конечно, перед законом все равны, все. Но иногда… Исходя из заслуг. Нет, я не о том, что Путину или Эрнсту можно делать то, что нельзя другим, я не о блатных. Но вот гениальный поэт — Михаил Юрьевич Лермонтов. Современники признавались, что у него был скверный характер — задиристый, мелочный, бескомпромиссный. Для многих — такой пустой фрондёр и насмешник. И, кстати, большинство его с Николаем Мартыновым сослуживцев, общих друзей поддержали последнего — мол, поделом Лермонтову, этому несносному задире, выпросившему себе издёвками над «простодушным майором» смертельную пулю.

Некоторым простительно… Ладно, может и был Полянский навеселе, но он же — Герой страны. Так нет, его тоже надо затравить, дожать, сломать до конца. В представлении аппаратчиков и останкинских интриганов бить лежачего — это нормально. Даже если у него есть реальные, не придуманные заслуги. Более того, этот факт их ещё больше будет бесить — они-то знают, что сами не способны на такое.

Холодным утром в понедельник 22 декабря на «летучку» прибежала Аида. Одета она была не по-зимнему легко, похожа была на спринтера — в лёгких «балетках», тонкой футболке, волосы подобраны в тугой хвостик.

— Всё! Ура! Состояние «Готовность № 1»! Запись «Участка» — в этот четверг! Ура! Ура!

Мы сделали вид, что всё понимаем — как обычно. Правда, не особо скрывая, что делаем вид.

— Нет, вы не поняли, — вдруг она зло оглядела нас. — Я сказала — в этот четверг!

По ажиотажу начальства стало понятно, что на этот раз всё серьёзно. Планировалось записать сразу три выпуска: около часа дня тему «Похищения», в 16:00 — «Самооборона», а ещё позже, примерно в 18:00 — «Проверка документов». Мои истории были в первой и в третьей теме. Надо было обзвонить героев и их адвокатов, экспертов — получить подтверждения их участия, выписать всем пропуска. Для некоторых из них назначенная дата — 25 декабря — оказалась неудобной: предпраздничные дни, у многих планы, кто-то отсутствует в Москве. Начались уговоры, объяснения, поиск других участников вместо тех, кто не сможет приехать.

Но работа шла — мы ведь так долго этого ждали, изголодались. Все три выпуска поручили нашей «оппозиции». Дескать, команда Аиды делала тогда другую программу — «Закрытый показ». Также прикрепили к нам Инну Панкову, бывшего редактора «Пусть говорят» — мол, «будет помогать». Они ждали провала, они были уверены — ток-шоу нам не по зубам…

Вечером в понедельник руководство решило, что в четверг будет запись ещё одной темы — «Увольнения». И, возможно, также и моя тема «Телефонный терроризм».

Во вторник утром — новые указания. Время записи тем может быть изменено. И, возможно, всё-таки их будет не четыре, а три.

Это разозлило — у нас ведь договорённости, люди изменили планы, пошли нам на встречу. Если ещё о переносе времени можно переговорить, то как объяснить — почему отменяется запись, к чему нужны были эти уговоры…

Днём через Олега начальники сообщают — записывать будут точно три темы, а не четыре. Но какие именно — пока сами толком толи не знают, толи ещё не решили. В редакции сложилась предреволюционная обстановка.

Вечером заявляется наша девушка. Довольная, счастливая.

— Надо сделать всё хорошо! Никонова будет присутствовать в четверг. А Эрнст…

Тут она почему-то аппетитно сглотнула слюну.

— …а Константин Львович не придёт, но потом, естественно, самолично ознакомится с записью программы. Смотрите у меня — не подведите нас!

Эта девушка, которой я не доверил бы даже поручение принести кассеты из видеотеки, уже считала себя большой начальницей. Видимо, ей дали понять это. Даже сигарету Аида теперь держала по-другому: медленно протягивает руку в сторону пепельницы и замирает, фиксирует руку в таком положении — ждёт, чтобы ей поднесли блюдце. А как стряхнёт пепел, благосклонно кивает. Пепельница рядом с нею, а она — опять за своё…

Спрашиваем, какие темы будут. И о точном времени записи каждой из них — ведь уже вечер вторника. Мол, что людям говорить.

Теперь нам демонстрировали роль оракула.

— Ещё не ясно. Ещё не решили там, — и указывает пальцем в потолок. — Думают!

Я уже не мог спокойно наблюдать этот хип-хоп.

— Почему, Аида? Почему утром одно, вечером — другое? То говорят — делайте четыре темы, а теперь — делайте три.

Недовольно выдохнула свой ментол, потом состроила брезгливую мину, но ответила:

— Пришлось бы первую запись начинать в 10 утра. А ведущая не может так рано приехать. Кстати! Я забыла сказать, ведущая — Анастасия Мельникова. Ну, та, которая из сериала про ментов. Да… Кто-нибудь займитесь бронированием билетов для неё из Питера, она сама не может. И о машине ей на вокзал договоритесь.

Она задумалась и добавила:

— Но, может, и не она будет ведущей. Посмотрим…

— Как так? Как это — она или не она? — хором заволновались коллеги. — Если не понравится — снова будем писать, снова этих героев приглашать? Что же это такое?!

— Вы же не даёте мне сказать! — закричала Аида. — Это будет запись, но не для эфира. Мы вчера так постановили (!) — это будет «пилот» [3], проба. Надо оценить ведущую — как она держится в студии, получится ли у неё вести ток-шоу или нет. Кроме того, проверим, как смотрится программа. Руководство потом изучит запись и решит…

Мы сидели молча — не могли поверить.

— Работать будем в студии программы «Пусть говорят», с их декорациями. Всё! — поднялась и стала уходить, но у выхода резко обернулась. — Смотрите — не подведите нас!

Может, от этого кому-то станет смешно, но мне не стыдно — ту ночь я не спал, не смог. Понимал, что не сдержу слова — не промолчу. Сколько раз ругал себя, пытался заставить. Дескать, особенно сейчас — во время кризиса…

Утром в среду коллеги тоже не выглядели отдохнувшими. Собрались: эмоции, риторические вопросы, мат. Даже Инна Панкова загорелась нашей оппозиционностью. Решили — надо поговорить с Никоновой. О чём будет разговор — не обсуждали, но всем было понятно.

Руководитель Студии спецпроектов перевела стрелки на Аиду — грубая игра. А та к нам не торопится, важные дела у неё. Ощущение, что ожидали нашего бунта — просчитывали.

Заявилась лишь вечером. Настроение у неё боевое — амплуа воспитательницы, растягивающей показательную казнь над группой детсадовцев за бойкот киселя и макарон с сыром. Видно — роль репетировала.

Села среди нас и ждёт.

Я начинаю:

— Слушай, Аида! Почему в вашей репетиции с ведущей должны участвовать герои с реальными историями?..

И она закричала:

— Аааа! Аха! Вы специально ждали последнего дня! Ааа!

— Ты можешь понять — они реальные люди с реальными историями. Сейчас они должны бросить все свои дела и в студии вам подыгрывать?

— Мне плевать! Мне плевать! Я сказала — всех зовите! Сама Никонова будет на записи. А Эрнст потом смотреть будет. Нам плевать!

Олег сделал попытку.

— Но почему нельзя записать вместо героев каких-нибудь редакторов. Подыграют — это же репетиция, проверка.

— Нет! Нет! Мы так решили! Всё!

Он сделал вторую попытку:

— Но герои не придут, если будут знать, что это «пилот».

— А почему вы им должны говорить про пилот?! — ещё сильнее закричала она, разрушая связки. — Зачем говорить про пилот? Вы что… вы что… эээммм… б. яяяяять! Б. яяяяять! Говорите им, что будет реальная запись программы, а тут их уговорите! Дожмёте!

Я стал смеяться.

— Аида! Это обман и подстава!

— Плевать! Не учите меня работать. Я такие ток-шоу, знаете, сколько сделала?! Зови своих героев! Этих похитителей и своего военного, которого в метро избили. Как его?

— Валентин Полянский.

— Ну!

— Нет! Не собираюсь!

Она не ожидала этого. Опешила. Теперь она не наступала, а пыталась защищаться.

— Как это так?

— А так! Аида, это люди, а не мыши. У людей и так травмы из-за их дел и историй, а тут ещё мы над ними будем издеваться?

Лично я для себя решил ещё утром — обзвонил участников по моим историям и извинился за беспокойство. Было очень неприятно, но лучше оправдываться сейчас, чем после этого «пилота» бегать от них и от себя. Я уже настроился — знал, на что иду.