Смерть Журналиста

Смерть Журналиста

Эту главу было непросто писать. Может, я ошибаюсь в выводах. Может быть… Если не хотите, не читайте.

Для некоторых им был Леонид Парфенов, для других — Алексей Пивоваров и даже Олег Добродеев, для особых представителей профессии — Миткова. У каждого он свой. Я тоже сотворил себе кумира. Его звали Илья Зимин.

Илья был репортёром с большой буквы. Я его боготворил. В творческом отношении. Восхищался его репортажами ещё в 90-ые, когда лишь задумывался о журналистике. Он был талантлив как ребёнок.

А в 2003-м году, как я стал работать на НТВ, мы с ним познакомились. Часто общались, беседовали. Несколько раз вместе работали. Он оказался и в общении человеком одарённым — с редким неконфликтным характером, чувством юмора. Особенно этот его зажигательный жизнерадостный смех, провоцирующий на творчество и изобретательность в остроумии.

Но потом начались метаморфозы…

Летом 2005-го Илья предложил мне спродюсировать его фильм для программы «Профессия — репортёр». Это произошло в «Максе», куда он меня позвал для разговора. С нами был ещё и Илья Огнев, тогда один из руководителей программы.

— Москва как новый Вавилон, — начал объяснять Зимин главную идею проекта. — Да, и в советские годы столица была многонациональным городом. Но теперь она стала вообще местом пересечения или, вернее, перемешивания, огромного количества культур, национальных, религиозных, региональных. Но часто люди живут в своих параллельных мирах, которые только иногда пересекаются. Потому и Вавилон. Жители нового Вавилона не просто говорят на разных языках, они говорят на языке, иногда, вражды, непонимания. А чаще всего — люди просто друг друга терпят. Понимаешь?

— Ну, как в обычном московском многоквартирном здании — никто друг о друге ничего не знает, соседи часто даже не здороваются, хотя живут в нескольких метрах друг от друга. Если убрать стены люди окажутся физически ближе, чем в маленькой деревне.

— Вот, Эльхан. И в этом фильме основной упор на выходцев с юга, особенно с Кавказа. Ну, ты понимаешь.

— Ну, да. Самое наболевшее и смотрибельное.

— Ну, что согласен?

— Я только «за». Вообще, Илюха, очень рад, что именно ты берёшься за эту тему. Истории мы найдём. Но ты сделаешь так, что фильм получится не каким-то конъюнктурным, предсказуемо скандальным, а человеческим. Тема крайне деликатная, взрывная. А в таких темах ты мастер, и это не комплемент. Не с каждым пойдёшь в такую «разведку». И для меня честь поработать с таким профессионалом, как ты.

— Спасибо. Спасибо за доверие. Ну, что — надо отметить. Я пошёл заказывать, тебе что взять, Эльхан?

— Ну что? — сказал Огнев, когда Зимин отошёл. — Рад, что вы договорились. Ты, Эльхан, тему знаешь изнутри. Парень ты въедливый. А Илья — профи, как ты говорил. Профессию он любит, ещё не выдохся — ну, не устал от профессии. Всё у вас получится.

В любом жилище есть сортир. Но также есть и библиотека, и кухня, и гостиная, и детская и т. д. Как можно снять только уборную у кого-нибудь в доме, а ещё и происходящее там — уговорив добродушных и наивных хозяев — выдавать потом это за жизнь в этом доме, за полную картину действительности?! Это честно? Не понимаю. Но ещё больше не понимаю людей, которые этой картине «действительности» будут верить.

Естественно, мы с Ильёй договорились, что у нас будут разные «герои» фильма-репортажа, чтобы получился не декларативный «гимн дружбе народов» по-советски, но и не страшилка из нынешней «Комсомольской правды». У нас должны были быть и низы, и верхи, и «грязь», и хорошее. Жизнь — словно одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков. Это ведь не чёрно-белая памятка-катехизис. Книги из Библиотеки им. В.И. Ленина, из библиотеки Конгресса США и даже из центральной библиотеки Кировограда — они все о жизни, и всё равно её полностью не описали. И кавказцы в России — это не только торгаши и криминал, это и учёные, врачи, «первые учительницы», рабочие и крупный бизнес — как олигархический, так и построенный своим трудом. И это не только имам Шамиль и две чеченские войны, это ещё и двухвековая служба Отечеству во всех его войнах. И это не только вражда, непонимание — это и любовь, и взаимозависимость. Взаимозависимость!

Главное, что все герои наших журналистских материалов — люди, а понять человека иногда сложнее, чем разобраться в логике ялтинско-потсдамской системы международных отношений.

Это же так очевидно!

— Давай начнём снимать с самого сложного — негативных историй. Положительное снимать легче ведь, согласен?

Ну, что же логика в этом предложении Ильи была. У меня было припасено несколько таких историй-тем, и я, не задумываясь, отдал их Зимину.

— Какие-нибудь опустившиеся люди нужны, Эльхан.

— Вот у меня рядом с домом на Речном вокзале живёт бомж-азербайджанец. Правда, я его редко вижу.

— Оооо, во-во! Это то, что нужно! Бомж-кавказец, — загоготал Зимин.

«Стоп!», — мелькнуло у меня в голове первое предупреждение, но я отогнал сомнения.

— Ну, вообще-то, он не совсем классический бомж. Человек он гордый. Зовут его Ш., сухопарый, но крепкий, дерзкий. Среди местных бомжей — авторитет, даже менты останавливаются с ним поздороваться, переговорить. Говорит: «Пока не заработаю — не уеду. С мужчиной всякое может произойти в жизни». Поломала его жизнь. Он, кстати, образованный, просто только недавно освободился из заключения. Петрарку, Насими, Вийона[72] любит.

— Кого?

Я посмотрел на Илью с сомнением и сострил:

— Ну, он называет их своими коллегами, мол, тоже были босяками. Уолта Уитмена читал. Серьёзно. Сам был поражён. Я сам люблю Уитмена.

— Уитмен кто такой?

Мне стало неприятно — Зимин спросил с пренебрежением, положительная сторона этого «героя» его не интересовала. Хотя тогда такую реакцию коллеги я объяснил себе простым незнанием упоминаемых поэтов. Да и зачем ему Уитмен нужен был? Зато коллега очень хорошо разбирался, в каком соотношении смешивать виски с колой. Таких на НТВ подавляющее большинство…

— Не важно, Илья. У него есть знакомая по имени Лена, работает продавщицей в круглосуточном ларьке у метро — такая добрая русская женщина, которая его подкармливает, постоянно горячим поит, слушает его рассказы. Чем не взаимосвязь культур.

— Вот это суперинтрига. Как бы с ним договориться, а? Подкармливает…

Через пару дней мне повезло. Поздно вечером после работы — в начале двенадцатого — встретил земляка у остановки на улице Фестивальная. Поговорив с ним, сразу звоню Зимину.

— Слушай, сейчас никак не могу. Мы здесь с ребятами в «Максе» выпиваем. А на среду в пять ему удобно?

«Упс. Приехали».

— Послушай, Илюха. Это же бомж! Он живёт по другим законам. У него нет мобильного, а также кредитной карты и ипотечного кредита. Даже потребительского — на стиральную машину — нет. Он романтик улицы, человек свободный как от прав, так и обязанностей. Ты мне предлагаешь с ним договориться о встрече? У него же даже часов нет. Давай — приезжай. И эта Лена, продавщица, тоже тут.

— А что такого?

— Слушай, ты мне пришли съёмочную группу. Сам с операторами сниму здесь всё.

— Нет, вместе поедем. Я хочу «проходку»[73] с этим бомжем сделать. Ну, договорись, Эльханчик. Очень тебя прошу. Ты же продюсер!

Величайшего американского художника, бунтаря, одного из ярких представителей абстрактного экспрессионизма Джексона Поллока (Jack Dripper /Джек Каплеметатель) долгое время не принимали, считали его творчество чем-то несерьёзным, игрой, обманом. Но вот пришло признание. Своеобразное. Слава — это же такая дура. Так вот, однажды к нему приехал журналист с камерой. Записал интервью с Поллоком, а потом попросил его поработать — для «картинки». До сих пор операторы так работают — просят ньюсмейкера одно и то же действие совершить по нескольку раз — чтобы снять процесс с разных планов, «для перспективы» и т. д. Коллега уже закончил съёмку, а художник, увлёкшись работой, рисует — разбрызгивает краски на распростёртый холст, «танцует» вокруг него, весь поглощён новой картиной, в особом состоянии вдохновения. Журналист стал его дергать: «Хватит. Хватит! Снято! Я уже не снимаю!» А в другой раз, посмотрев на часы, ещё: «Всё! Свет ушёл[74]. Хватит, Джексон! Я уже закончил. Всё чудесно!» За что проверил на себе буйный характер американского гения вначале ошарашенного, непонимающего, что происходит, а потом — придя в себя — сломавшегося и набросившегося на коллегу: «Не я шарлатан, ты — шарлатан! Не я шарлатан, ты — шарлатан!» Этот эпизод из жизни художника есть в голливудской драме «Поллок» («Pollock») режиссёра Эдварда Харриса.

Видимо Джексон Поллок думал, что этот журналист тоже художник.

Как я и предполагал, в среду в пять часов Ш. на съёмку не пришёл.

Хотя негатива мы смогли снять немало. Больше всего досталось моим землякам. Но значительную часть из запланированного не удалось реализовать. Хорошо, что многие из диаспоры оказались поумнее меня, наивного. Я-то уверен был, давал гарантии, что «это не подстава». И дело тут не в том, что мне кто-то что-то потом сделал бы — я потом сам себе что-то сделал бы. Должен был сделать. Обошлось малой кровью.

А мог подставить обычных людей. Например, проституток кавказской национальности. Ну, есть и такие. Что же теперь делать. Или одного земляка, у которого в Москве целый гарем с тремя жёнами: русская, татарка и азербайджанка, у каждой из них по ребёнку от него и по квартире в одном здании, на одном этаже. Всё это интересно, и показать в фильме можно было бы, но я не уверен, что Илья над их семейным счастьем не стал бы издеваться. Ну, может человек себе позволить, дамы не против — так Бог им судья. Бывают однополые браки, а бывают полигамные.

Кстати, об однополых… По глупости проговорился об одной небольшой компании дагестанцев и чеченцев, живущих в любви и согласии — познакомился с ними во время съёмок в московском клубе. Так вначале Зимин, а потом и Огнев меня долго упрашивали эту съёмку организовать. Так и не понял, что в этой истории такого уж показательного для серьёзного фильма про «новый Вавилон». Еле отбился. Точно вышла бы история!

Только история со злосчастным Рустамом Байбековым получилась в фильме относительно человеческой. Сама история, но не её интерпретация моим коллегой.

Этого парня 31 июля 2004 года на станции метро «Сокольники» расстрелял сотрудник правоохранительных органов за то, что тот «зайцем» прошёл через турникет. Сержант Борис Коструба завёл этого парня из Таджикистана в комнату милиции, отобрал все деньги, а потом хладнокровно выстрелил ему в голову из служебного пистолета. Просто — взял и выстрелил. Рустаму повезло — пуля вошла в рот и через шею вышла под лопаткой. А когда истекавший кровью таджик попросил вызвать «скорую», милиционер спокойно сказал: «Иди на улицу и сам звони с автомата».

Ну, что ж — кто-то скажет, что, мол, так ему и надо, «чурке нерусскому». А ведь сержант Борис Коструба коллега майора Дениса Евсюкова. Возможно, жертва Системы, возможно менее сознательный её винтик, чем последний, но всё же… Пока такие события в стране будут поводом лишь для репортажей в игриво-развлекательной подаче, а общество будет их спокойно смотреть по «ящику» — а, значит, принимать — людей в стране продолжат расстреливать из табельного оружия, как воробьёв, не делая различия в национальности.

Материал для фильма снимали даже у меня на Родине — в Азербайджане. Оказалось, чтобы показать, «куда текут кровные деньги россиян» (таким был изначальный закадровый текст у Зимина — до моей «цензуры»). Есть у нас такой регион — Шамкирский район, оттуда вышли почти все фруктовые «короли» России. Например, село ШештяпЯ, которое питерцы называют ШештОпа. Что-то наподобие Барвихи — автобаны, уличное освещение, личные «автосалоны» в каждом втором дворе; дворцы, а не дома. Люди там живут очень дерзкие — по любому поводу готовы стрелять. Четверть мужского населения погибло в криминальных разборках в России, но шештепинцы построили фруктово-овощную монополию культурной столицы — потом и кровью. По мнению питерских ментов, «Шештопа — второй по важности город после Баку».

К этим отчаянным сельским жителям я нашу съёмочную группу не рискнул везти. Поехали в соседнюю деревню Дюярли — это «москвичи». У них заслуг меньше, но люди тоже небедные, успешные.

Сделали ещё интервью с президентом страны Ильхамом Алиевым. Он в прошлом жил в Москве, учился, а потом преподавал в МГИМО. Был обычным представителем азербайджанской диаспоры в России. Разговор получился искренним. Коллеги этого не оценили и случаем не воспользовались.

А вот откровенность Эльшада Хосе (настоящая фамилия — Алиев), «хулигана и короля азербайджанского рэпа», Илье очень понравилась, хотя он её так и не понял. Один из хитов рэпера, «Русия» (Россия), это не о клёвых московских клубах, наркотиках, не о том, как «чиксы танцуют» и прочих бесцельных телодвижениях безмозглого попсо-рэпа. Эльшад ездил по России, видел в каких трудах земляки делают деньги или просто выживают, ассимилируются, растворяются, разрушая ради преходящего настоящие ценности — свои семьи, здоровье, свои души — это же обыватель-россиянин верит, что «азербайджанцам тут мёдом намазано». И, вернувшись, написал колющую сердце композицию о нации, отрывающейся от своей земли, родной культуры, своих корнях. А ведь я объяснял Зимину её смысл, переводил несколько раз…

Сидим однажды на приморском бакинском бульваре всей съёмочной группой — Илья, оператор Серёжа Вальцов, звукооператор Серёжа Самонов и я — уплетаем шашлык из осетрины по цене Биг Мака в московском «Макдональдсе».

— Чиновники мне ваши здесь не понравились, — выразил своё недовольство Илья. — На камеру руководство страны хвалят, а в приватных разговорах ругают своё начальство.

— Ты скажи спасибо, что без камеры они с тобой откровенны. В первый раз тебя видят.

— Не знаю. Это какое-то двуличие.

У меня аппетит испортился. Ну, правильно — человек приехал из самой демократической страны в мире.

— Чувствуется, что здесь нет свободы слова, — убил он меня.

Мне стало дурно. Претенциозность и высокомерие в его голосе не понравились.

— Что-то ты Илья вчера во время интервью с Алиевым был как колобок — круглый, скользкий, мягкий и рыхлый. Кокетничал, похахатывал не к месту. Я предлагал задать вопросы про политику, про политическую и экономическую эмиграцию людей из страны — в основном в Россию. Как раз — по теме фильма… Ты забыл, как отбивался, диссидент, а?!

— Это же меня не касается. Меня интересует то, что в России происходит.

— За Россию душа болит, так?

— Ну, да, — засмеялся коллега, продолжая увлечённо насиловать рыбу.

— Окей, Илья. Я здесь с ребятами, здешними коллегами, договорюсь. Позовут тебя на одно из местных ток-шоу. Тема, например, такая будет — ситуация на российском телевидении: про старое НТВ, про цензуру, про новый тренд в журналистике — инфотеймент, стёб и несерьёзность, про инструкции из Кремля, про чёрные списки. Ты согласен? Свободе слова туземцев научишь…

Зимин загрустил. Тоже оставил осетрину в покое.

— Мы вообще-то не за этим сюда приехали, Эльхан.

Вечером звонит на мобильный.

— Ты не обижайся. Я, наверное, был неправ. Пошли в какой-нибудь клуб. Мне здесь в гостинице скучно.

Я стал отказываться, и тут он меня в лоб спрашивает.

— Ладно, а где здесь мальчиков можно найти?

— Что?

— Ну, парней активных, понимаешь?

— Илья, это тебе кто сказал?

— Это мне В. сказал. Приезжал сюда, говорит, хорошие парни здесь есть.

— Ну, тогда звони В. и проси у него контакты. Это не ко мне.

— Ну, помоги. Ты же продюсер, — услышал я смех Зимина.

— Я тебе что — сутенёр? Я вообще-то не за этим сюда приехал, — вспомнил я.

Перед отъездом в Москву Зимин меня проинформировал:

— А мне не понравилось. Да, люди тут больше улыбаются, чем в Москве. Но вот не хватало здесь того кавказского праздника. Радушия, песен, чтобы расстилаться (!) перед такими (!!) гостями из России (!!!).

— Илья, это не сюда — это в соседнюю страну, — неполиткорректно ответил я и поймал себя на мысли, что становлюсь мизантропом.

Вообще, распространенное явление — многие новые отечественные «белые воротнички», только заимев пару тысяч долларов на «кредитке», подхватили «заразу неоколониста». Как многие иностранцы в начале 90-х, приезжая в Россию, ожидали увидеть — и требовали — «от этих отсталых советских медведей» шумный туземный рай с бочками чёрной икры, потешных скоморохов на улицах и в правительственных кабинетах, да и вообще — дешёвый сексуальный праздник, а ещё удивлялись, что аборигены обучены грамоте. Такой комплекс представителя страны — по мнению самого представителя — «золотого миллиарда». Он, видите ли, соблаговолил прийти посмотреть — словно, обыватель в зоопарке или масквич в глубинке — на другую культуру, другой мир, часто красочный, интересный, забавный, но, при этом, первобытный — ну, не совсем полноценный, «недотягивающий» что ли. «А ну — подавай шабаш за мою мятую потную стодолларовую купюру!» Такое отношение утончённого европейца-колонизатора, возможно, любознательного, уже якобы не злого, уже не кровожадного и — премного благодарны! — без охотничьей винтовки, шорт и пробкового шлема, но никак не человека, мыслящего критически. Более того, в глубине души продолжающего оставаться снобистским европоцентристом. Такие люди и такое отношение провоцируют в сверхвпечатлительных обществах появление новых гитлеров и путиных, а также своих больных «заразой неоколониста», а в адекватных обществах — усмешку и сочувствие. По-моему, внутренний мир бушмена из джунглей, туарега из Сахары, алтайского сельчанина или ковбоя из американских прерий более многогранен, более естественен, и, потому, всегда более интересен, чем внутренняя философия сытого и прыщавого «белого воротничка» из Лондона, Москвы, Берлина или Буэнос-Айреса. Да хоть из Баку.

Ещё одна история, которую мы хотели отснять для фильма — про похищение невест. Это старый кавказский обычай, ещё из домусульманской традиции, с которым не смогли справиться ни Ислам, ни Советская власть. Это не романтические небылицы, а современное явление.

Девушку могут похитить просто на улице, могут — ночью из отчего дома, верхом на лошадях или на старой «копейке», а могут своровать непосредственно перед женитьбой на нелюбимом человеке прямо в свадебном платье. Иногда бывают и курьёзные случаи — когда я подростком жил в Баку, парень-сосед с третьего этажа нашего подъезда «похитил» дочку других соседей с первого этажа — та зашла поболтать с его сестрой, своей подружкой, а обратно её не выпустили. Было, что одну и ту же девушку дважды крал один и тот же парень, но это редкостный форс-мажор.

Главное — доставить невесту до дома жениха. Так как после этого просто вернуться в родительский дом — без негативных последствий для своей репутации — девушка не может. Вот если её отобьют во время кражи, или до того, как она попадёт в дом молодого человека — здесь претензий к ней общественное мнение не имеет.

Чаще всего такое «похищение» происходит по обоюдному согласию молодых, когда родители — обычно родители девушки — не согласны на их брак. Спустя несколько дней молодые идут к ним за родительским благословением, которое предки вынуждены дать. Бывает, что это заранее обговоренная между родителями невесты и жениха акция. Дело в том, что после похищения и последующего примирения пышные свадьбы не проводят. А раньше люди жили очень бедно, даже мясо ели редко. В горах жизнь, вообще, суровая, да и сейчас не все на Рублевке живут. Так вот, чтобы не тратить колоссальные деньги на свадебную церемонию, оба дома договариваются об инсценировке. Ещё бывает, что кража невесты — просто исполнение красивого обряда. Ну, так принято. Особенно, у наших грузинских азербайджанцев.

Но вот реальное похищение невесты на Кавказе всегда порицалось. Это когда парень с дружками может запихать в машину — и тем самым сломать ей жизнь — приглянувшуюся ему девушку, а она даже никогда не подозревала о чувствах, а, может, даже о существовании пылкого Ромео. С девушкой поступают как с вещью, отказывая ей в собственном выборе и воле. Может, она и не против, чтобы её похитили, но чтобы это сделал всё-таки её избранник. Я сам участвовал в этом обряде два раза. В одном из них мы выкрали девушку прямо из отчего дома — получилась такая молниеносная спецоперация со стрельбой в воздух. Но в обоих случаях — по обоюдному согласию молодых. А вот мои двоюродные племянники за похищение невесты, которая не собиралась таковой стать, получили реальные сроки. Есть похищения невесты, а есть похищение человека — преступление. И громкими становятся именно такие кражи невест. В последнее время в северокавказском регионе России это стало социальным бедствием. Родители боятся отпускать дочерей из дому без охраны. Девушки уже с 16-ти лет не могут спокойно куда-то пойти. Местные власти пытаются как-то законодательно бороться, но пока даже вмешательство старейшин не всегда помогает. Когда происходит ломка или даже кризис традиционной системы, в первую очередь девальвируются положительные правила и обычаи.

Но каждый случай надо разбирать отдельно. Не так ли? Представить этот обычай, как дикий средневековый обряд диких кавказцев, свалив все случаи в одну кучу — вот, мол, мало того, что в Москву понаехали, так ещё и свои уставы притащили — это разве честная исследовательская работа? Не на каком-то интернет-форуме сказать, не в кругу друзей, а в эфире федерального телеканала?

Об этом похищении сообщали многие московские СМИ — в январе 2004 года в Юго-Восточном округе Москвы на улице Коновалова 16-летнюю школьницу-азербайджанку Г., во время прогулки со своей младшей сестрой, затолкали в чёрную «десятку» с тонированными стёклами и замазанными номерами. Кто это сделал, родители Г. догадались сразу — несколько месяцев до этого их 25-летний сосед сватался к девушке, но они ему отказали — слишком молода, да и парня она не знала. А вот лихому джигиту просто приспичило — взял и украл.

Мы с Ильёй решили эту тему раскопать. Планировалось, что, сняв для фильма эту историю — девушку, парня, её родителей, то, как всё происходило, как в дальнейшем сложилась судьба этих молодых людей — используем её в качестве информационного повода, чтобы рассказать об этом горском обычае, ставшим культурным явлением главного мегаполиса страны. Добросовестно рассказать — с интервью с этнографами, с противоположными экспертными точками зрения, но с нейтральным закадровым текстом.

И тут наш с Ильёй творческий союз не выдержал испытания. После упорных поисков нашёл я отца этой девушки. Оказалось, что та история закончилась очень нехорошо — похищенная Г. не собиралась отвечать взаимностью малознакомому ей парню, постоянно плакала, отказывалась от еды, и раздосадованный парень, продержав её несколько дней, но так и не добившись своего, просто вернул её. А потом скрылся, даже прощения не попросил у семьи девушки. Здесь уже был вопрос чести — найти парня и, как минимум, дать по шее: для любого нормального отца дочки — это же святое, кто их ещё защитит, кроме него. И брата, если он есть.

— Илюха, я вообще-то могу их семью уговорить на съёмку, но ведь им придётся перед всей страной «раздеться». Правда, обидно, что столько усилий было потрачено на поиски.

— Да ты что?! С ума сошёл?! Звони скорее — договаривайся. Такая тема!

— Не понял. Ей, вообще-то, ещё и замуж выходить…

— А нам какое до этого дело?! Мы на её примере покажем всё про это варварство, — дважды проговорился Илья.

— Теперь понял. Я эту семью больше трогать не буду! И всё!

Зимин минуту молча меня изучал:

— Ты что — боишься их? Они какие-то крутые?

— Да причём тут это, а? Крутые или нет… Я не знаю. Но, мы людей подставим. Представь себя на месте отца этой девушки.

— Эльхан, это же лишние эмоции! Это же непрофессионально!

«Оооо! Понятно. Это школа Николая Картозия. Его дрессировка. Я-то знаю».

— Ну, тогда согласен: я не профессионал. Так всем и скажешь, хорошо?

Я собрался уходить.

— Ты же мне обещал эту тему с похищениями невест.

Договорился со знакомыми актёрами-чеченцами, чтобы мы сняли так называемую теле-реконструкцию — чтобы показать, как это обычно происходит. Роль невесты играла заслуженная артистка Ингушетии и Чеченской Республики, всегда внешне юная Роза Банкурова. Сам обряд очень красивый, динамичный, с сочной «картинкой» — то, что «любит» телевизионная камера. Да и ребята отработали отлично. Съёмку проводили на Воробьёвых горах в аллее у здания МГУ.

Самого Ильи не было. Вместо него приехал один из продюсеров программы «Профессия — репортёр» Евгений Баламутенко, как оказалось, с особым заданием. После того, как актёры уехали, он заволновался, схватил нтвшный микрофон и стал приставать к прохожим и отдыхающим на Смотровой площадке Воробьёвых гор с неприличными вопросами.

— Как вы кавказцев воспринимаете? Особенно, такой кавказский обряд как похищение невест — ну, что они свои порядки у нас в Москве насаждают? Только у меня просьба: когда мы начнём писать — скажите, что к кавказцам плохо относитесь, что нельзя допускать такие их нравы и порядки. Ну, что это как киднеппинг, одно и тоже с похищением человека и так далее? Что если хотят, пусть у себя там, в горах и похищают друг друга? Можете? Пожалуйста? Так надо…

Отвёл коллегу в сторону от нормальных людей.

— Ты что, Женя, ох. л? — не понял я его «юмора».

— Ой, Эльханчик, это Илюха попросил — нужно снять недовольных граждан. Ну, чтобы показать «негатив», глас народа. В фильме надо вставить слова москвичей — ну, таких ошарашенных якобы этим обрядом на улице города. Девушек каких-нибудь — ну, они, мол, видели это, недовольны. Вмонтируем после видео с похищением.

— Зимин так и сказал? Значит, глас народа, да?

— Ну, да, сказал, что нужны «синхроны», где люди будут говорить: «Мочить надо кавказцев», «Пусть убираются отсюда» и т. д. Вот. Поможешь мне уговорить людей?

— Ты что, Женя, ох. л? — повторил я вопрос для тех, кто в «танке». — Прямо при мне людей на такие ответы провоцировать. Хотя бы подождал, пока я уйду.

— Ой, Эльханчик, ты что? — замахал руками адресат моего вопроса. — Ты же профессионал! Ты же знаешь — как я к тебе отношусь? Ты что — обиделся?

— Ага, обиделся, сейчас заплачу. Плевать мне на вашу работу!

— Ну, что я сделаю, а? Меня вы. бут если я этого не сделаю, — закричал мне вслед профессионал. — Я же не специально…

Кстати, никто из опрашиваемых так и не сказал «нужного». Может, не там спрашивали. Интеллигенты университетские.

Это было слишком. Ни одного положительного, жизнеутверждающего эпизода для фильма не было отснято. На всякий случай, я сделал последнюю попытку — решил устроить ему проверку, грубую, прямолинейную. В тот же день позвонил Зимину.

— Илья, есть одна семья с классической азербайджанской фамилией М. Живут в провинции. Муж — азербайджанец, жена — русская. Своих двоих детей они воспитали, вырастили. Теперь решили взять в опекунство несколько брошенных детей — из неблагополучных русских семей.

Зимин «завис» на другом конце провода и о чём-то думал:

— Но это же не в Москве, — вдруг придумал он. — У нас ведь московские истории.

— Слушай, мы пол-Баку сняли — ты забыл? Но если проблема в географии, то у меня есть история про азербайджанскую семью из Подмосковья. Они очень, кстати, состоятельные, но не могут иметь детей, а им уже далеко за 30-ть. Потому взяли троих из интерната: девочку и двух пацанов. Пока под патронат. Говорят, искали своих, азербайджанских, но получилось, что дети славяне. Судьба, говорят. Там история закрученная, интересная. Дети, кстати, не мелкие! Возраст для таких семей — это очень важный момент, ты понимаешь? Потому что они хотят усыновить всех троих. Младшему 5 лет, другим…

— В принципе, уже достаточно отснятого материала, — устал притворяться Илья и перебил меня.

Но я делаю самую последнюю попытку — последнюю. Однако даже великий и легендарный Фарман Салманов — первооткрыватель сибирской нефти тогда был ещё жив — коллегу тоже не интересовал. Я уже даже не обижался на его слова: «А этот — что за перец?.. Ааа… Ну, что за скукота?!» Даа… А ведь этот «перец» не боялся идти против Системы и доказывать свою правоту, не покупался за статус «блатного» и бонусы в виде кредитов, удостоверения НТВ, колы с виски в «Максе». Потому что жил идеей…

— Ты мне лучше найди какого-нибудь кавказца-«бомбилу», лучше — армянина. Мне по композиции фильма армянин нужен, который скажет «на камеру» то, что нужно, с характерным акцентом. Ну, такой типаж — нагловатый, неопрятно одетый, с максимально «убитой» машиной — в какой обычно ездят «бомбилы». Поездим с ним по Москве. Надо — денег дадим.

— И чтобы говорил, что нужно? Да? Ты сам скажешь ему, что говорить. Да?

— Да, да, да.

— Нет, дружище — не смогу найти!

— То есть?

— А вот так! Я уже не продюсер этого фильма. Умываю руки с этим говном.

— Ты что?

— Понимаешь, Илья… Дело не в том, что я какой-то суперпринципиальный. Но я не собираюсь тратить жизнь на бульварщину. Тебе нравится — флаг тебе в руки. Но это не значит, что я отстраняюсь от текстовой работы над теми съёмками, которые я продюсировал. Надеюсь, конечный закадровый текст перед монтажом ты мне сам покажешь…

Наши споры с Ильёй продолжались вплоть до эфира. Как я и ожидал, реконструкцию кражи невесты, сыгранной актёрами, Зимин преподносил в фильме, как реальное похищение.

— Поменяй эту фразу: «Дикий горский обряд в центре Москвы». А это что такое? «Чеченец с дружками похищает приглянувшуюся ему девушку — будут держать взаперти, пока не смирится… А ведь завтра на месте этой девушки может оказаться любая из этих москвичек. Говорить открыто о том, что сейчас видели своими глазами, они уже боятся». Ты что — упал, Илья?! Ты в программе «Русский дом» работаешь? Убери это! Пожалуйста! И это «похищение» не на Арбате было, дружок…

Визирование текста ньюсмейкером — это когда, интервьюируемый или участвовавший в съёмках герой репортажа даёт согласие на конечный вариант материала — не всегда мотивировано. Я сам, например, не люблю этого делать. Но в данной ситуации у меня разгорелась такая злость, которой позавидовал бы любой цензор.

— Ладно, выдернул из контекста ответ президента Ильхама Алиева — пусть. Его никто не тянул за язык с таким живым образом: «Россия — это огромный рынок. Который, по существу, может принять любой товар, любую продукцию — даже иногда не соответствующую мировым стандартам…»

— Этот синхрон менять не буду! Хоть режь. Картозия[75] сам выбирал. Ему очень понравилось, — загорелись глаза у коллеги. — Сам будешь с ним разбираться.

— Вижу, тебе тоже очень понравилось. А там в Баку во время интервью с Алиевым рассыпался в комплиментах ему, отказался от предложенных мною жёстких вопросов. Забыл? Облизывал его.

Блеск в глазах исчез сразу же.

— Это твои грехи. Тебе и отвечать. Ты мне скажи. Вот мы парня-бизнесмена в Москве снимали — моего знакомого. Что же ты пишешь здесь, что «в Москве Максад на русский манер стал Максом». Что за чушь? Он же тебе говорил, что Макс — это его прозвище ещё со школы в Азербайджане. Ты про него и про его братьев тут пишешь «вкалывали по-чёрному». Молодец, Зимин! Какой красивый оборот, блять! Какой ты блять на. уй умный! Молодец! А вот этот стёб про его родителей, живущих на родине, ты можешь не убирать из текста — но увижу в эфире, сам тебя убью. Убью и сяду. Какое ты имеешь право издеваться над чужими родителями? Кто тебе право на это дал?

— Уберу, уберу это.

— Блин, Зимин, историю с парнями, которые обрезание внуку хозяйке снимаемой ими квартиры сделали, вообще, с ног на голову перевернул. Эта бабушка ведь говорила, мол, так даже лучше. Ты же её тоже обрезал… Ты что — в газете «Жизнь» работаешь? Давай так — мою фамилию из титров убери. Не хочу участвовать в этом цирке. Договорились?

В фильме были ещё две истории, который были чистыми постановками — любой коллега определит — с оплаченными актёрами. Про новорусского армянина, «с немосковским произношением и манерами», нагло предъявляющего претензии на квартиру с видом на Кремль: «Поломать можно здесь все?» И про дагестанцев, разделывающих барана в обычном московском дворе и «качавших права» во время разделки туши — по закадровому тексту, «такое естественно в горном ауле, а жители среднерусской возвышенности — пугаются». Ну, и конечно же — видно невооружённым глазом — сочинённая по шаблону, стереотипу история «блондинки» Кати, которой «в любом брюнете мерещится сексуальный маньяк». Не знаю, с кем Илья придумал и снял это высокое искусство. Мне всё это было уже неважно. Обзвонил «своих» ньюсмейкеров и попросил у них прощения до эфира фильма.

Но до сих пор стыдно за эту работу. Даже название шальное Зимин с Колей Картозия придумали — «Южный централ»[76]. Точно — эти люди закусывают коньяк гнилыми помидорами. Прямо в рабочее время. Как по-другому объяснить причину отсутствия у них профессиональной совести, а? Зачем это им нужно? Этим людям без роду и племени? Кто такой сам Зимин? Кто Картозия? Иногда мигрел, иногда грузин, иногда «ну, возможно, тбилисский еврей», а иногда просто — «советский русский человек»?

Сами можете посмотреть этот скандальный фильм, он есть в Интернете. Эфир от 22 октября 2005 года.

За этот «информационный» продукт, где намеренно проводится грань «свой-чужой», работающая, настоящая судебная система должна была возбудить не одно уголовное дело против нескольких сотрудников НТВ, начиная с гендиректора. Работающая! Настоящая! Судебная машина! Справедливая!

В богатейшей разными культурами и субкультурами — национальными, конфессиональными, социальными и т. д. — стране, люди остаются коммуникативно разобщёнными. В лучшем случае, россияне не владеют информацией друг о друге (и граждане одной страны напоминают тех самых жителей многоэтажки из спального района Москвы, в которой обычно имена друг друга знают или здороваются соседи, живущие на одной площадке), в худшем — относятся к своим же согражданам враждебно. Что знает обычный рязанец о тунгусе, лакце, а сочинец об алтайце? Много-много меньше, чем о взаимоотношениях Пугачёвой и Галкина и других бульварных «героях». Период, который сейчас переживает страна, можно определить как «информационная, лёгкая гражданская война» («soft civil war»).

А ведь культура-цивилизация есть устоявшаяся система ценностей того или иного сообщества людей, объединенных на этнической (или религиозной, или региональной и т. д.) основе, способ ориентации этих людей в своей и в окружающей действительности, их взаимоотношения с ней. А потому каждая культура-цивилизация является багажом конкретных знаний. Знаний, которые помимо эмоционального, культурологического, научного интереса могут принести и практическую пользу. Если грамотно пользоваться этими знаниями, ценить их, то поликультурность любой страны, и в России в частности, это почти одни плюсы. Чем сложнее системы, тем они устойчивее.

И конечно поликультурность Кавказа. Например, тот же опыт «кавказской демократии» — институт джамаатов (где-то всё ещё сохранившийся) интересен как современным политикам, так и всему обществу в России. И, прежде чем начинать реформу местного самоуправления (хотя бы на Кавказе) — в которой прописано много красивых целей и определений — однозначно, стоило изучить и эту многовековую кавказскую традицию.

Или же традиция кавказской межобщинной, межнациональной дипломатии — например, история сожительства множества местных этносов. Регион всегда был населён бОльшим количеством людей, чем ближайшие равнины, бОльшим, чем мог прокормить вдоволь своими ограниченными ресурсами. И история совместного проживания — как через конфликты, так и мирные договорённости, через признание чужой и завоевание права на свою систему ценностей — разве не интересна современникам? Не может быть полезна? Или многосерийные страдания героев из какой-нибудь отечественной «мыльной оперы» или тупого «боевика» важнее?

Я понимаю останкинских слабоумных «профессионалов» — надо делать скандальную передачу, репортаж. Клёво! Потом гоготать. Раскатисто. Ну, да ТВ же не для серьёзных, скучных программ. Должно быть весело — кто-то кого-то резал, насиловал, бил по голове. Вот это — конечно! — профессионализм.

В «Максе» всё началось, и в этом первом круге останкинского ада всё и закончилось.

Это было где-то в конце ноября того года. Я проходил мимо, а он там сидит. И пьёт виски. В одиночестве. Хотел пройти, сделав вид, что не заметил. Но Илья встал и позвал:

— Можно тебя, Эльхан? На минуту.

Поздоровались. Не глядя в глаза друг другу. Слово за слово, разговорились. Снова упёрлись рогами. Снова разругались.

— Не обижайся на меня. Ты пойми, друг. Я не националист какой-то. Если бы я так думал, то с тобой бы не дружил.

Согласен. По-другому бы всё было. Есть же на НТВ люди, которые не скрывают это своё отношение. Но с них и спрос другой.

— Знаешь, Илья. В конце концов националист с какого-то ДПНИ ТВ поступает честнее — он хотя бы ради идеи… Не ради стёба над людьми. А у вас детский сад.

Зимин пил и слушал.

— Понимаешь, Илья. Я же не за прилизанный репортаж про толерантность, которые делают для отработки европейских грантов. Я за умное телевидение, пытающееся найти решение общих проблем.

— Не стоит так серьёзно относиться к нашей работе. Всё уже — был эфир. Конец! Что ты паришься?

— А я хочу париться. Хочу. А как по-другому. Меня так учили. Что главное качество журналиста — париться. Слышал такое — «Чужое вмиг почувствовать своим». Смотри, как Катя Гордеева работает? О Кате, вообще, все думают — девушка-пантера, где влезешь, там и слезешь. Но это всё внешнее. Иммунитет против останкинского террариума зла и агрессии. А Андрюха Лошак? Они не разучились сострадать. Сопереживают. Главное — остаться человеком в профессии.

— У меня ситуация другая. Мне до сих пор историю с ТВС припоминают.[77] У меня обстоятельства…

Это было очень обидно слышать. Я-то ещё надеялся, что он, возможно, просто не любит и боится кавказцев.

— Ага. Поплачься ещё. Я же тебе верил. Как ты, ты, Илья Зимин, можешь вот так зло и безответственно изгаляться над людьми. Я понимаю — возможно! от ситуации! — лёгкий дружеский стёб. А это что? Это лучший телерепортаж? Один из лучших репортёров страны делает такой предсказуемый, коньюктурный материал. Постановка одна. Загубил такую тему.

— Ну, только часть съёмок постановочные.

— Нет, Илья, не в этом дело. Весь этот фильм — постановка. Ложь. Про власть духу не хватит подобное сделать.

— Не учи меня, Эльхан. Пожалуйста, — вяло оборонялся Илья. — Давай лучше выпьем.

— Да, всё с ног на голову. Это ты меня учить должен. А получается наоборот…

Посидели в молчании некоторое время. У меня на душе было противно. Обидно. Даже пить не мог.

— Одного не понимаю — что же ты мне работу над этим предложил? Я что — Иуда?

— Знал бы, что ты так рефлексируешь — не предложил бы, — засмеялся Зимин.

— Наверное, это не рефлексии. Я вырос в традиционном обществе. Это тяжело. У нас есть такая пословица: «Мужчина умирает, но имя его остаётся». У меня тоже не получается по этой формуле жить. Боюсь, что рано или поздно за всё придётся отвечать. Мне или моим детям. Моей семье. А семья — это главное.

— А это тебе зачем? У тебя же нет семьи, детей — радуйся. Зачем тебе это нужно?

И т. д.

Это по-разному можно называть. Парфёновщина, митковщина, картозовщина, комплекс останкинского небожителя. Родственен комплексу Татьяны Толстой. Терпеть не могу. Раздражает их претензия на просвещённый элитаризм. Дескать, они — закрытая каста. Им можно то, что нельзя другим, зрителю, обывателю, плебсу. Тишина в студии — они сейчас вещать будут. Этот сектантизм, пародия на масонскую таинственность. В обычной жизни, в обычном человеческом общении нормальные люди. А вот только дорвутся до эфира — и начинается. Прямо беги от этого снобизма, прямо вой от абсурда.

Знаете, почему с них резьба соскочила?

Это болото безнаказанности и безответственности засосало. Я это понял. В морду никто не даёт, потому и изгаляются. Был когда-то у них абсолютный комплекс полноценности. Им Кремль по рукам дал, они стали паиньками. По отношению к Кремлю. Вот даст им по рукам обычный зритель, затаскает по судам, в лицо плюнет, встретив у главного останкинского подъезда, голову проломит — станут паиньками и по отношению к обществу.

Телевидение — может быть полезным источником информации о происходящем в окружающем мире, а может стать страшнейшим оружием в руках безответственного человека или группы лиц. Поверьте, ТВ — страшнее гранатомёта. И даже танка. Кто согласится на то, чтобы в его родном городе, у его подъезда, где играют родные детки, разъезжал Т-90АК, экипаж у которого — команда программы «Чистосердечное признание на НТВ»? Ну, давайте рискнём и дадим этим парням «чёрный чемоданчик». А Дирекцию праймового вещания НТВ разместим на новой АПЛ «Северодвинск»[78]. Кто согласится? Да они за несколько часов превратят окружающий мир в «горячую» тему для наполнения эфира ближайшего выпуска программы. Что вы хотите от субъектов, называющих людей, зрителей, граждан дисфемистически — пипл.

Но не только безответственность причина.

Здесь еще и несерьёзность в восприятии происходящего, баловство. А оно происходит из-за отсутствия настоящей жизненной мотивации. От нравственного босячества. Бывают бомжи явные, а бывают бомжи нравственные. Внутренняя пустота приводит к пустоте жизненного результата. Без внутренней нормы, без нравственного страха жизнь превратится во временной отрезок, не наполненный смыслом. Самая большая проблема в современном мире — девальвация, обесценивание этого страха.

Они думают, что над другими стебутся… Нет, над собой стебутся. Они же себя «мочат».

А «гости с юга»… Вот США, которые мы в приказном порядке стали ненавидеть. А у них любой труд уважаем. Потому что труд! Или, думаете, «гости с юга» без труда на хлеб зарабатывают? Этот труд кто-нибудь на себя готов взвалить? Лично среди моих земляков в Москве сильны чемоданные настроения. Даже у тех, кто имеет российское подданство. Москва — не тот Град Китеж.

И, вообще, с мигрантами делать ничего не надо. Вернее, надо ничего не делать: не реформировать общественную и административно-правовую систему, не волноваться судьбой своей страны — просто жить имитацией. И все уедут — и мигранты, и остальные. Никого не останется.

В последний раз я видел Илью в начале февраля 2006 года перед моей командировкой в Иран. Короткий разговор получился, пока ехали в лифте.

Он тогда был какой-то собранный, бодрый что ли, с весёлым настроением. И первым со мной поздоровался.

— Ну, и как дела? — вяло поинтересовался я. Из-за нашего последнего разговора. Но он не обиделся.

— Ты знаешь — всё очень хорошо. Даже боюсь сглазить.

На третьем этаже кто-то вышел. Дальше поехали одни.

— А ты был прав, — неожиданно удивил он меня.

Я не стал конкретизировать. Вернее, не успел. Даже не понял до конца — о чём он, как лифт остановился на восьмом этаже. Стали прощаться.

— Ну, удачи тебе, Илюха, — вырвалось у меня.

— Тебе тоже. До скорого.

Двери закрывались, и он вдруг крикнул.

— Да-да. Спасибо тебе.

И поехал наверх, на девятый этаж.

Честно, у меня остались благодарные воспоминания о том нашем последнем разговоре в лифте. Уверен — он выкарабкался бы… Наверное…

Не успел. Илью убили.[79] Глупая смерть. Я в этой истории тому парню не судья. Сам дрался в таких ситуациях.

У Зимина не было детей. В Хабаровске у него остались мама и папа. Бедные родители — был единственным сыном в семье. Такая вот жизнь. Такая вот трагедия. Себя загубил! САМ! Разве можно не ужаснуться, когда творчески сильный человек тратит жизнь просто на мелочь и вялость, на баловство. Наверное, в жизни надо всегда торопиться. Возможно — торопиться делать ошибки, чтобы успеть исправить их. Можно не успеть.

И всё же Илья для меня был одним из тех, из-за кого я пошёл в профессию.

Source URL: http://ostankino2013.com/smert-zhurnalista.html