О портретах и портретистах

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О портретах и портретистах

Чей же это портрет?

Портрет персонажа, особенно если это персонаж первого плана, персонаж главенствующий в данном произведении, — одна из трудных и сложных проблем писательского дела, писательского искусства и писательского ремесла. Уже по одному этому, хотя и не только по одному этому, стоит повнимательней присмотреться к тому, как различные мастера слова черта за чертой вырисовывают этот портрет, в каких своих чертах он особенно нужен и важен автору, в каких выражает идею произведения и характеризует самого автора.

Для начала познакомимся с общеизвестным «Портретом Дориана Грея» Оскара Уайльда, во многих отношениях весьма примечательного и для нашего задания весьма интересного.

Поскольку почти всё, что происходит в романе Уайльда, разыгрывается в аристократических салонах Англии прошлого столетия, то прежде всего заглянем в один из них, в котором ведут изысканную беседу, напоминающую, урок фехтования, герцогиня Глэдис Монмоут, лорд Генри Уоттон и центральный персонаж повествования Дориан Грей.

Беседу начинает лорд Генри, который, подойдя к герцогине и Дориану, объявляет о своей идее «заново окрестить все вещи».

« — Это печальная истина, но мы утратили способность давать вещам красивые названия. Название — это всё. Я никогда не спорю о поступках. Я только спорю против слов. Вот почему я ненавижу реализм в литературе. Человек, называющий лопату лопатой, должен быть обречён всю жизнь работать ею. Это единственное, на что он годится.

— В таком случае, какое же имя мы должны дать вам, Гарри? — спросила герцогиня.

— Его имя — Принц Парадокс, — сказал Дориан.

— Вот это подходящее имя! — воскликнула герцогиня.

— Я и слышать об этом не желаю, — засмеялся лорд Генри, опускаясь в кресло. — От ярлыка нет спасения нигде. Я отказываюсь от титула.

— Короли не вправе отрекаться, — сорвалось, как предостережение, с прекрасных уст.

— Вы хотите, чтобы я защищал свой трон?

— Да.

— Я не говорю парадоксов, я предрекаю грядущие истины.

— По-моему, современные заблуждения лучше, — отозвалась она.

— Вы меня обезоруживаете, Глэдис! — воскликнул он, заражаясь её своенравным настроением.

— Я отнимаю у вас щит, Гарри, но не ваше копьё.

— Я никогда не сражаюсь с красотой, — проговорил он, делая лёгкое движение рукой.

— В этом ваша ошибка, Гарри, поверьте мне. Вы слишком высоко цените красоту!

— Как вы можете это говорить! Правда, я допускаю, что лучше быть красивым, чем добродетельным. Но, с другой стороны, по-моему, лучше уж быть добродетельным, чем некрасивым.

— Так, значит, уродство — один из семи смертных грехов! — воскликнула герцогиня. — Куда же делось ваше сравнение с орхидеей?

— Уродство — одна из семи смертных добродетелей».

Словесно-фехтовальный поединок между герцогиней Монмоут и лордом Генри внезапно и прихотливо меняет свою направленность. Заговорили об Англии. Герцогиня утверждает:

« — Она ещё может развиваться.

— Упадок меня больше привлекает.

— Ну а искусство? — спросила она.

— Оно — болезнь.

— А любовь?

— Иллюзия.

— А религия?

— Модная замена веры.

— Вы — скептик.

— Никогда! Скептицизм — начало веры.

— Что же вы такое?

— Определить — значит ограничить.

— Дайте мне хоть нить.

— Нити всегда обрываются. Вы бы заблудились в лабиринте.

— Вы меня пугаете, поговорим о чём-нибудь другом».

Снова прихотливый извив, и разговор соскальзывает на дамские шляпки. Герцогиня говорит, что все хорошие шляпки делаются из ничего.

« — Как и все хорошие репутации, Глэдис, — вставил лорд Генри. — Каждый успех в обществе порождает врага. Надо быть посредственностью, чтобы заслужить популярность...»

Я прошу извинить меня за длинную цитату. Но, увы, она необходима, ибо без неё вы не получили бы представления об атмосфере романа. А теперь вы, по крайней мере, вспомнили хотя бы отчасти, в какой обстановке живут и действуют персонажи «Портрета Дориана Грея».

Что касается главного героя, этот милый, обаятельный, изысканный, прелестный, вечно юный красавец Дориан Грей, покоряющий всех окружающих своей пленительной привлекательностью, своим изяществом, тактом, аристократизмом, на самом деле предаётся втайне самым мерзким порокам, переодевшись в платье простолюдина, посещает самые гнусные притоны, курит гашиш. Ведя двойную жизнь, он обманывает и своих друзей, и своих слуг, и своих врагов. Чтобы скрыть одно из своих чёрных дел, он выгоняет из дому слугу, который верой и правдой прослужил в доме десятки лет.

Он предаёт на каждом шагу своих друзей, развращает самых молодых из них, доводит двоих из них до самоубийства. Так же доводит он до самоубийства и страстно любящую его актрису Сибиллу Вэн, а позже бесстыдно обманывает её брата, которого вслед за тем во время охоты в поместье Дориана убивают.

При виде трупа этого человека, которого Дориан погубил, как погубил его сестру, «крик радости сорвался с его губ».

К слову сказать, в объяснении с Сибиллой Вэи, предшествовавшем её самоубийству, Дориан показал самое мерзкое бездушие — холодное, эгоистичное, безапелляционное, высокомерное.

Впрочем, это ещё далеко не последняя мерзость, на какую способен обаятельный красавец Дориан. Он совершает дела и похуже: собственноручно убивает своего друга — художника Бэзила Холлуорда, который обожал его и который написал блестящий его портрет.

Нанеся другу смертельный удар ножом в шею, Дориан затем в ярости буквально исколол труп тем же ножом. Совершив своё подлое и зверское убийство, Дориан хитроумно обставляет дело так, чтобы его, Дориана, никак не могли заподозрить в преступлении.

Он с холодной расчётливостью заметает следы своего преступления, а затем идёт к себе в спальню, ложится в свою изящную, роскошную, душистую постель и спокойно засыпает. А назавтра он приглашает запиской своего давнего товарища Алана Кэмпбелла, который занимается химией и анатомией, дожидаясь его, читает «Нежные стансы о Венеции» Готье, а дождавшись, шантажирует Алана и заставляет уничтожить мертвеца. Вскоре Кэмпбелл, не выдержав угрызений совести, кончает жизнь самоубийством, но это нимало не смущает Дориана, а, напротив, радует, так как последний свидетель убийства устранён.

Совершая свои пакостные дела, Дориан после каждого из них поглядывает в зеркало (конечно, в изящной рамке из слоновой кости и искусной ювелирной работы). При этом он убеждается, что ни время, ни совершаемые им подлые дела не накладывают никаких уличающих примет, не оставляют никаких следов на его лице, которое остаётся всё таким же прекрасным, чистым, безмятежно спокойным, гармоничным и молодым. Годы идут, и Дориану уже тридцать восемь, а он выглядит всё тем же восемнадцатилетним непорочным юношей, каким был двадцать лет назад, когда позировал, убитому им другу своему — художнику Бэзилу Холлуорду.

Но те следы его преступлений, те перемены, которые накладывает на лицо человеческое время, ничего не изменяя в лице и фигуре живого Дориана Грея, изменяют в силу неведомого волшебства портрет его.

Лицо на портрете постепенно стареет, в углах рта ложатся складки жестокости, глаза тускнеют. Весь облик портрета свидетельствует о. тех мерзостях, какие гнездятся в душе Дориана, в его натуре. С каждой новой подлостью, какую совершает живой Дориан, его портрет становится всё более отталкивающим и всё более обличает живого Дориана в его грязи и подлости. Уже и на руках портрета проступает кровь, которую пролил убийца Бэзила Холлуорда и других. Портрет становится грозным обличителем. И если на первых порах Дориан ограничивается тем, что прячет портрет в отдалённой пустой комнате, бывшей своей детской, ключ от которой всегда носит с собой, то в конце концов Дориан решается ещё на одно убийство. Он решает убить своего обличителя, свидетельствующего о его чёрных тайных делах, решает убить... портрет, уничтожить его, как уничтожил художника, напасавшего его. Однажды, прокравшись в тайное убежище, где находился портрет, и стоя перед ним, он увидел лежащий рядом на столе нож, тот самый нож, который он вонзил в тело художника... Дориан хватает нож и кидается с ним на портрет, чтобы искромсать, изрезать его, а потом уничтожить лоскутья изрезанного полотна...

Подробностей того, что происходит дальше, мы не знаем и никогда не узнаем тайн волшебства, обратившего жизнь человека на его портрет. Знаем мы только конечный результат происшедшего. Когда, разбуженные страшным криком в верхнем этаже, где находилась таинственная комната, слуги сбежались к её дверям, а позже с помощью вызванного полисмена взломали дверь и вошли внутрь, «они увидели на стене великолепный портрет своего господина, каким они видели его в последний раз, во всём сиянии его дивной юности и красоты. А на полу, во фраке, лежал какой-то мертвец, и в сердце у него был нож. Его лицо было сморщенное, увядшее, гадкое. И только по кольцам у него на руках слуги узнали его».

Итак, вы, как я вправе предположить, более или менее основательно познакомились и с Дорианом Греем и с его портретом.

Но и этим вопрос о портретах; ещё не исчерпан, и, в сущности говоря, следует говорить о двух портретах в одном «Портрете Дориана Грея»: о портрете Дориана и... о портрете Уайльда, ибо сам Уайльд, на мой взгляд, глядит настолько явственно с «Портрета Дориана Грея», что сомнений в том, что перед нами два портрета, быть, как мне кажется, не может. Но портрет Уайльда — это уже особый разговор, и я оставлю его до следующей главы.