Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Владимир Высоцкий: эпизоды творческой судьбы

Фоторепродукция И. Данилова Проба Высоцкого к фильму «Андрей Рублев».

Борис Акимов, Олег Терентьев

Фотография, опубликованная на этой странице, появилась благодаря выступлению А. Макарова в ДК имени Ленина Ленинграда в декабре 1984 года, стенограмма которого опубликована в книге «Живая жизнь» (М., «Московский рабочий», 1988):

«...Тарковский Володю очень любил как актера. В «Рублеве» Володя должен был играть ту роль, которую сыграл Граббе — сотника, этого «ослепителя». Хорошая роль /.../. Тарковский во всем, что касается его профессиональной работы, человек невероятно ревностный /.../, а Володя запил перед пробами. Это был второй случай. А первый произошел тогда, когда Андрей на радио делал спектакль по рассказу Фолкнера

«Полный поворот кругом», который мы очень любили. Володя невероятно хотел играть в этом спектакле. Точнее, быть в нем чтецом-ведущим. И тоже подвел. Андрей сказал ему (это было при мне): «Володя, не будем говорить о следующих работах. Я с тобой никогда больше не стану работать, извини»...»

Что здесь смутило? Дело в том, что у фильма «Андрей Рублев» очень сложная судьба. Снятый в 1966 году, он вышел на экран только в 1971-м. Но мытарства его начались значительно раньше:

«...1962 г. 23 января — обсуждение заявки; 2 февраля — подписан сценарный договор /.../; 29 декабря — авторами сдан 1-й вариант литературного сценария; 1963 г. 18 января — обсуждение 1-го варианта (Предложено доработать: велик по объему, по содержанию); 23 апреля — обсуждение 2-го варианта; 9 августа — сдан 3-й вариант /.../; 23 декабря — последнее заключение худсовета /.../; 1964 г. 24 апреля — письмо Комитета по делам кинематографии о включении картины в план к/с «Мосфильм» на 1965 год; 1 мая — подписан приказ о запуске фильма в режиссерскую разработку с 26 мая...»

(Винокурова Т. «Дело» об Андрее.— «Советский фильм» многотиражная газета к/с «Мосфильм», 1988, 18 июля).

С этого момента и начинается непосредственная работа над картиной, в частности, фото- и кинопробы, которые проходили до самого начала съемок — 15 апреля 1965 года. Неужто один срыв перечеркнул весь замысел работы Высоцкого в фильме? А может быть, пробы все-таки состоялись?

Исходя из этих соображений мы и начали выяснение. Результат вы видите на снимке. Впрочем, предоставим слово режиссеру киностудии «Мосфильм» Игорю Дмитриевичу Петрову, работавшему вторым режиссером на этой картине.

«Я попал в съемочную группу Тарковского летом 1964 года. К тому времени уже шел подбор актеров — проходили пробы. Но Высоцкий «пробовался» еще до моего прихода. И, кстати говоря, других проб на эту роль — сотника — мы не проводили. Андрей просто не видел, да и не желал других претендентов.

С Высоцким у него были очень теплые, дружеские отношения. Они тесно общались. Владимир часто заходил на студию, интересовался, как идут дела, что-то обсуждал с Андреем. Он тогда еще не работал в театре у Любимова, но когда туда поступил — тоже заходил, переживал за нашу работу.

Затем что-то произошло, кажется, в начале следующего года. Оказалось, что Высоцкий не сможет участвовать в съемках. По каким-то причинам его сроки не совпадали с нашими. Андрей был страшно огорчен этим обстоятельством, но ничего сделать было нельзя — время съемок уже определилось. Пришлось искать другого актера. Мы начали переговоры с Граббе...»

Эпизоды с предполагаемым участием Высоцкого снимались 9—12 июня в 70 километрах от Владимира, 1 — 14 июля и с 28 сентября по 3 ноября в Суздале, в январе и марте 1966 года во Владимире.

О несовпадении сроков съемок картины с расписанием Высоцкого рассказал нам и Вадим Иванович Юсов — главный оператор фильма.

Что же в действительности могло помешать Высоцкому сняться в картине «Андрей Рублев»? Вероятнее всего, занятость в театре. Ведь трудно предположить, что он заранее знал о будущих работах у В. Турова и в «Стряпухе». Начало съемок у Тарковского намечалось на апрель, а мы знаем, что в апреле театр планировал гастроли в Ленинграде. Кроме того, роли в «Антимирах», работа над «10 днями...» (премьера в марте), «Павшие и живые»... А если вспомнить, что сезон 1965 года закончился только в середине июля, станет понятно: лишь крайне напряженная работа в театре явилась препятствием для съемок.

На этом можно было поставить точку, если бы не одно обстоятельство. По некоторым (документальным) данным, полученным в самый последний момент перед сдачей материала в номер,— пробы актеров на роли начались лишь в октябре 1964 года. А пробы на натуре и кинопробы в Андронниковском монастыре, где, в частности, сделан и опубликованный снимок, проходили начиная с 16 декабря 1964 года, то есть зимой. Как это увязать с рассказом И. Д. Петрова о летних пробах Высоцкого до его поступления на Таганку и с тем, что один из снимков этой серии явно указывает на летнюю съемку,— мы пока не знаем. Поиск будет продолжаться. У нас есть просьба ко всем, кто может что-либо вспомнить об этих событиях: откликнитесь! Ведь даже незначительные, казалось бы, свидетельства людей, знавших Высоцкого, помогают раскрыть различные стороны его творческой биографии. Мы благодарны Артуру Сергеевичу Макарову за его воспоминания. Пользуясь случаем, хотим поблагодарить также Татьяну Викторовну Винокурову — заведующую архивом киностудии «Мосфильм» и наших читателей: Л. Н. Фурмана из г. Хмельницкого и москвича В. Дузь-Крятченко за помощь в работе над повестью.

А теперь — небольшое пояснение. В адрес редакции приходит много писем, в которых люди делятся своими мыслями, впечатлениями, воспоминаниями. Одно из них мы решили предложить вниманию читателей. Его автор — литератор, киносценарист Елена Владимировна Щербиновская.

Из нашей юности

Сейчас, когда о Владимире Высоцком опубликовано огромное количество воспоминаний, размышлений, статей, очень трудно заставить себя написать о нем. Да и надо ли это делать вообще? Наверное, я никогда и не решилась бы написать об этом, если бы все чаще и чаще не стали появляться в книгах, а сначала в журнале «Студенческий меридиан», фотографии моей двоюродной сестры Людмилы Абрамовой.

Сейчас —1989 год, совсем скоро десять лет будет, как его не стало... Но мы отмотаем ленту времени не на десять, а почти на тридцать лет назад, к 1961 году...

1961 год. Это наша ранняя юность, почти детство. Сейчас никому не надо рассказывать, что это было за время. Мы тогда без ума были от песен Окуджавы, почти все их знали наизусть. Правда, на концерт его удалось попасть только раз... Но и этого было достаточно, это явилось настоящим откровением. Песни его запоминали на слух, переписывали на листочки бумаги, магнитофонов не было...

В 1961 году Людмила вернулась со съемок из Ленинграда не одна. Я пришла к ней на Беговую, она провела меня в свою комнату, вернее — в закуток, выгороженный в двухкомнатной квартире, где жили тогда бабушка с дедушкой, родители Люси, и познакомила с молодым человеком, актером, с которым они вместе снимались в фильме — с Володей Высоцким. Он держался очень просто, одет был бедно: старенький свитер, простенький пиджачок. Он играл на гитаре и пел «Вагончик тронется.,,». Пел здорово — мурашки по коже! Общаться с ним оказалось сразу очень легко, так, словно давно уже мы знакомы. Я поняла, что этот человек очень дорог моей сестре, и это с первой же встречи определило мое к нему отношение. Он не был тогда ни знаменит, ни богат, напротив — испытывал трудности, неудачи. С работой было плохо, песни сочинять только-только начинал: блатные, жаргонные — пел их лихо. Говорил простым, отнюдь не литературным языком, казался немного грубоватым, чем поначалу шокировал нашу «профессорскую» семью (дед наш был профессором-энтомологом, почитал культуру Востока, верил в благородство людей и терпеть не мог Маяковского).

 В. Высоцкий и Е. Е. Абрамова на даче.Станция «Отдых», лето 1963 года.

Мы с Люсей, несмотря на разницу в возрасте, дружили с детства. Семья наша жила просто, почти бедно. Время было трудное, послевоенное. Типичная московская коммуналка... И наша замечательная бабушка, которую любили и уважали все соседи, читала нам Гумилева, переводила с листа Киплинга... Люся, учась еще в старших классах школы, ходила в литературное объединение «Юность», писала интересные стихи. А в 1959 году поступила во ВГИК на актерский факультет. Училась у М. И. Ромма (это был его единственный актерский набор). В институте царила творческая, интересная атмосфера. Я бывала тогда во ВГИКе почти на всех спектаклях — зачетных, курсовых. Люся играла в инсценировках Хемингуэя, в «Сей-лемских ведьмах» А. Миллера, играла Федру... Преподаватель ВГИКа, известный балетмейстер А. Румнев, организовал тогда первый театр пантомимы, в который вошел весь курс, где училась Люся. Спектакли театра пантомимы были ярки и необычны... Когда Люся была на третьем курсе, ее неожиданно пригласили сниматься на «Ленфильм» в картине «713-й просит посадку». До этого она работала как представитель ВГИКа на первом Московском кинофестивале. Однажды ее избрали «Мисс ВГИК»... Конечно, за красоту, но не только. Она училась блестяще, увлекалась философией и эстетикой; ей предлагали всерьез заняться режиссурой, звали сразу после защиты диплома в аспирантуру. ВГИК она закончила с отличием.

И сама Людмила — яркий человек, остроумный рассказчик, и все ее окружение, ее вгиковские друзья, и атмосфера в доме, в семье, где она выросла,— семье типичной московской интеллигенции,— все это не могло, наверное, не привлечь тогда такого человека, каким был в то время Владимир Высоцкий, совсем еще молодой, начинающий, не очень удачливый актер...

С момента его появления вся наша жизнь пошла по-другому. Володя сочинял песню за песней на наших глазах, мы ждали этих песен, мы буквально жили ими. И сам он менялся — рос духовно, культурно, творчески тоже у нас на глазах. Позже, вспоминая этот период, Люся говорила, что неудачи в актерской Володиной жизни тогда в большой степени становились стимулом для создания песен. Потребность в реализации была огромная, но она не находила выхода ни на сцене театра, ни в кино. В песнях же он выкладывался и как автор, и как актер.

Для Люси все, что касалось Володи — и его песни, и его трудности в театре (несколько раз выгоняли из Пушкинского!), и его многочисленные поездки с концертными бригадами по стране ради заработка, и его переживания, связанные с приглашениями сниматься в кино и следовавшими за этим отказами по труднообъяснимым причинам,— все это становилось главным содержанием ее жизни. В 1962 году у них родился Аркаша, еще через два года — Никита. Володю забота о детях, в общем-то, не обременила; хотя он и радовался их появлению, и любил их, и думал о них, и всегда повсюду возил с собой их фотографии, но его жизнь, собственная творческая, мало изменилась после рождения детей. Он так же был свободен, так же уезжал на съемки, на концерты, на гастроли. Люся с самого начала все заботы о детях взяла на себя, и Володя был благодарен ей за это. Вообще, я очень хорошо это помню, он всегда с гордостью говорил о своей жене. Она читала ему Гумилева, Ахматову, Цветаеву, Мандельштама... Они вместе размышляли о Булгакове и Льве Толстом, о Рерихе и Дали...

Фото Е. Щербиновской  В. Высоцкий. Снимок в квартире на ул. Вавилова. 1964 г.

Володя сочинял часто по ночам, и каждую песню обязательно пропевал, проигрывал Люсе. Он ценил ее мнение, ее советы, дорожил ее оценкой своего творчества. А Люся беззаветно, безоглядно помогала ему, вкладывая в это свой ум, талант, знания, вкус... Ей почти всегда все нравилось. И хотя ранние Володины песни, с точки зрения поэтической, далеки от совершенства, даже в этих песнях Люся выделяла всегда яркие, неожиданные, удачные образы и обороты, восхищалась этими удачами, о недостатках говорила тактично, чтобы, не дай бог, не задеть самолюбие, не обидеть. И хвалила, не жалея чувств и слов, потому что считала, что человеку творческому совершенно необходимо, чтобы его хвалили, чтобы то, что он делает, восхищало окружающих, особенно тогда, когда так трудно все дается, когда не снимают, не публикуют, пластинок не издают. И я думаю, такая вера в Володин талант, в неминуемый успех, которая была у Люси и которую она внушала ему, сильно помогла Володе в те трудные годы, помогла выстоять и стать в итоге тем Высоцким, которого узнал весь мир. Кроме того, само общение с Люсей очень способствовало его творческому росту.

К 1964 году, к тому моменту, когда Ю. П. Любимов зачислил его в труппу своего театра, Высоцкий написал уже довольно много песен, среди них — «Большой Каретный», «Тот, кто раньше с нею был», «Серебряные струны»; были уже «Штрафные батальоны» и «Бал-маскарад», «Звезды» и «Марш физиков», и многое другое. Чуть позже появились «Братские могилы», «Подводная лодка», «В холода, в холода...», потом песни к фильму «Вертикаль». Люся восхищалась образом: «лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал...» Мне кажется, она тогда видела в этих песнях даже больше, чем сам Володя; она находила в них и глубину, и образность, и подтекст, и незаметно, ненавязчиво подталкивала его к тому, чтобы он писал еще лучше, точнее, поэтичнее. Это мое мнение, потому что Люся всегда считала, что Володя все создает сам, что никто ему не нужен — ни редактор, ни соавтор, ни советчик. Но — со стороны виднее, особенно когда все это происходит у тебя на глазах. Я хорошо помню Володины интонации, когда он говорил: «Правда, Люся?» или «Правда, Люсечка?», полушутливо-полусерьезно советуясь с ней. В те годы очень многие Володины друзья, так же как и он, восхищались его женой — ее умом, красотой, образованностью, и конечно, видели, какое влияние оказывает она на самого Володю, на его творчество, и говорили об этом, но теперь почему-то все об этом забыли...

Люся, занятая детьми, домашними заботами, успевала и слушать новые песни, и высказывать свое мнение о них, и советовать, и помогать, и — обязательно — сидеть на спектаклях Таганки в первом ряду, чтобы и Володя, и другие артисты — его товарищи по сцене, по ее реакции могли оценить уровень своей работы... Бывало, что Люся плакала, глядя на сцену, и, видя ее искреннюю, эмоциональную реакцию, а иногда — слезы, актеры чувствовали, что играют хорошо, и старались «выложиться до конца». Об этих Люсиных глазах в первом ряду знал весь театр, знал и Любимов. Помню, тогда мне Люся говорила, что Юрий Петрович предлагал ей работать в театре. Хотел этого и Володя. Любимов тогда относился к ней с большой теплотой — и как к верной жене и надежному другу Володи, и как к интересной актрисе. Тогда ее очень часто приглашали сниматься в кино, но она упорно отказывалась, боясь оставить дома детей, боясь не оказаться рядом с Володей в нужный момент. Позже она снялась еще в нескольких фильмах: «Восточный коридор» («Беларусь-фильм»), «Не жить мне без тебя, Юсте» (ЦТ) и других, но в конце концов отказалась от актерской карьеры и сменила профессию.

В то время Люся иногда выезжала с Володей на гастроли, даже играла в некоторых спектаклях. Потом она стала появляться в театре все реже, и наконец ее совсем перестали видеть там, Я не знаю, что послужило тому причиной, не берусь судить об этом, но в одном уверена: если бы Люся работала тогда в театре, рядом с Володей, и была не только его женой, но и партнером на сцене, вся их жизнь могла бы сложиться совсем по-другому... К сожалению, судьба распорядилась иначе...

Прожили они вместе семь лет. Скажу, что знаю достоверно. Это были очень трудные годы для них. Во-первых, потому, что жизнь с таким человеком, как Владимир Высоцкий, не могла быть спокойной, размеренной, благополучной. Не таков он был по своей натуре... Кроме того, жить им было, в общем-то, и негде, и не на что. Жили они то у Нины Максимовны на Рижской, в комнате, в огромной коммуналке, то у Семена Владимировича и Евгении Степановны на Кировской, в небольшой двухкомнатной квартирке, то у Люсиных родителей на Беговой в большой, но очень густонаселенной квартире, то у друзей, но все это было временным жильем. Володя всегда чувствовал, что где бы он ни существовал, как бы его ни любили, он всегда обязывает, заставляет всех придерживаться собственного графика жизни, своего режима, что он — человек неудобный, ночной, и все идут на это, любя его, но испытывают при этом большие неудобства.

В те годы Володя очень часто бывал у нас на улице Вавилова, где жили мы с моей мамой, родной тетей Людмилы. В этой квартире он любил петь, чувствуя себя совершенно свободным. Не донимали соседи, можно было спокойно отбивать ритм ногой по полу — благо первый этаж. Можно было ночью, поздно возвращаясь из театра, запрыгнуть прямо в окно моей комнаты, где мы с Люсей ждали его. Иной раз, когда он пел у нас ночью, соседи тихо выходили из своих квартир, собирались под дверью и слушали, но никто не врывался с претензиями. Делились впечатлениями с нами они уже на другой день. Бывало, что Люся с Володей жили у нас по нескольку дней, а то и недель. Это было интересное, веселое время. Конечно, мы слушали Володю — его песни, его замечательные устные рассказы, полные юмора, и Люсины устные рассказы, не менее остроумные; мы много разговаривали, играли в разные игры — в шарады, например, или сочиняли коллективно всевозможные рассказы и стихи, в которых действовали все присутствующие; играли в «ассоциации», задумывая друг друга и общих друзей и разгадывая, кто именно задуман, по ассоциативному ряду вопросов.

Позже, когда появилась квартира в Новых Черемушках, двухкомнатная «клетушка» на четвертом этаже пятиэтажной «хрущевки» — большое достижение по тем временам,— новоселье тоже решили отпраздновать у нас на Вавилова. Нина Максимовна согласилась остаться с детьми в новой квартире, а гости ненадолго заходили туда «на экскурсию» и отправлялись к нам, иначе бы все просто не разместились.

Володя любил праздники, любил готовиться к ним. Помню, как он жарил цыплят табака, стоя одной ногой на табуретке, а другой прижимая крышку сковородки. Он считал такой способ наиболее эффективным.

Праздники и игры, конечно, скрашивали жизнь, отвлекали от неприятностей, но они проходили, кончались, оставаясь в памяти отдельными небольшими эпизодами трудной, тревожной жизни. А жизнь была не просто трудной — это была жизнь в постоянном напряжении, в постоянной тревоге, жизнь, в которой Людмиле приходилось проявлять большое терпение и мужество. В этой жизни было много настоящих радостей и настоящего горя, и трудно сейчас сказать, чего больше. Но тем не менее именно эти годы во многом определили его дальнейшую творческую судьбу, потому что это было время поиска, взаимного духовного обогащения, творческого роста; горизонты расширялись, формировалась гражданская позиция... Уголовно-блатной, дворовый репертуар отходил в прошлое. Мысли и душу его заполняли новые, ставшие теперь необходимыми ему темы.

«Фотошутка». Ноябрь 1965 года.

Фото Е. Щербиновской 

К тому моменту, когда судьба развела нас с Владимиром Высоцким, он был уже очень известным актером, одним из ведущих в Театре на Таганке, он сыграл немало ярких ролей в кино, он написал многие из знаменитых своих песен и был любим самой широкой публикой, он стал вполне сформировавшейся творческой личностью с активной гражданской позицией. Короче говоря, он очень далеко ушел вперед от того начинающего актера с грубоватым жаргоном, в потертом пиджачке, которого мы впервые увидели в 1961 году...

Наши с сестрой личные судьбы складывались по-разному, но всегда оставалась теплота отношений, взаимная привязанность; мы часто встречались, иногда жили вместе подолгу, и очень многим эпизодам из жизни Людмилы я невольно оказывалась свидетелем. Я знаю, что сама Люся никогда не публиковала своих воспоминаний, не давала интервью и навряд ли станет делать это... И не только в силу необычайной скромности, врожденного такта. У нее давно уже сложилась своя, совсем иная жизнь. Ее муж Юрий Овчаренко, человек сложной, интересной судьбы, инженер по образованию, пробовавший себя в разных профессиях, в том числе и в журналистике, много поездивший и повидавший, помог Людмиле вырастить и воспитать двух ее сыновей. Их дочери Серафиме недавно исполнилось 16 лет. Все трое детей очень любят друг друга, дорожат друг другом... Но для нас, в конце концов, важно узнать не лишние подробности о частной жизни Владимира Высоцкого или Людмилы Абрамовой. Самое важное то, в какое время Высоцкий жил среди нас и творил и что и какой ценой он сумел создать в это свое (наше) время... Ведь славу ему принесла именно эта его жизнь, в те годы,— с начала шестидесятых до начала семидесятых, когда немыслимым образом песни его, нигде не изданные, более того — запрещенные, знал весь народ...

Ах, родная сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю —

Лобным местом ты красна

Да веревкой склизкою...

...Здесь не вой, не плачь, а смейся —

Слез-то нынче не простят.

 Сколь веревочка ни вейся —

Все равно укоротят.

И нас хотя расстрелы не косили,

Но жили мы, поднять не смея глаз,—

Мы тоже дети страшных лет России,

Безвременье вливало водку в нас.

Затраты духовных и творческих сил в то его (наше) время — сравнимы ли они с Парижем, Голливудом, которые были потом!..

[Цитируемые песни написаны позднее. А из тех лет дошли до нас такие — зачеркнутые автором в рукописи — строки:

Подымайте руки, в урны суйте

Бюллетени, даже не читав...

Помереть со скуки! Голосуйте,

Только, чур, меня не приплюсуйте —

Я не разделяю ваш Устав! — Авт.]

...В 1965 году, приехав летом в Москву со съемок «Стряпухи», Володя — рыжий, крашеный — на мой день рождения подарил мне гитару. Я на гитаре не играю. Он и сказал, что дарит ее для того, чтобы всегда, приходя к нам в дом, мог играть на ней и петь. С тех пор гитара висела на почетном месте, и никому не разрешалось к ней прикасаться, кроме Володи.

И вот в 70-м году, когда мы с Люсей вместе жили на Беговой, вдруг кто-то позвонил по телефону и сказал, что во французских газетах опубликовано официальное сообщение о женитьбе В. Высоцкого и М. Влади. Не помня себя, я схватила со стены его гитару и разбила ее в щепки. Жалобно застонали порванные «серебряные струны»... Через минуту я пожалела о том, что сделала. Но поступить иначе я тогда не могла!

Он уходил от нас, уходил навсегда, уходил в огромный, неведомый нам, чужой мир. Конечно, были встречи и потом, но короткие, случайные, в аэропорту «Адлер» или в Доме кино. Но это — уже не то... Мы поняли, что потеряли его навсегда, и теперь сможем только издалека, из нашего общего прошлого, из нашей общей юности, которая нам была так дорога, следить за ним, наблюдать его — в кино, по телевизору, слышать его песни, но все уже — издалека... И тогда мы не знали и не думали, что еще одна встреча нам предстоит — в раскаленный день 25 июля 1980 года, в квартире на Малой Грузинской...

Мы с Люсей приехали туда, до последнего момента не веря, что то, что произошло — произошло на самом деле. Оставалась какая-то слабая надежда на чудо, на то, что это опять — слух, что это неправда... Мы приехали рано. Народ стал толпиться у дома позже. Была тишина. В квартире соседки, за незапертой дверью, сидела Нина Максимовна и растерянно повторяла одну и ту же фразу: «Ну как же это? Девочки, ну как же это?..» Стало страшно. Да, это была правда... Потом мы увидели Семена Владимировича — молчаливого, почерневшего лицом. Он провел нас в ту комнату, где на большой широкой застеленной кровати — весь в черном — лежал Володя... Это была наша последняя встреча. Кто-то еще был в квартире, приходили другие люди, плохо помню. Наверное, это были его друзья последних лет, люди ему близкие. Но все это в каком-то тумане... Год или два потом песни его слушать было невозможно — ком застревал в горле...

Сейчас, в бесчисленном потоке воспоминаний, публикаций, фильмов и передач о нем становится все труднее разглядеть облик живого человека, отделить правду от неправды, истину от вымысла. Но я позволю себе здесь процитировать одно выражение, которое часто произносит Булат Шалвович Окуджава: «Время все расставит на свои места...» Хочется верить в это.

Примечания

«Экспресс Москва — Варшава...» — печатается по черновому автографу, сохранившемуся на форзаце альманаха «Фантастика-1965», выпуск 3. М.: Молодая гвардия, 1965 (из архива В. В. Абрамова). Судя по дате подписания в печать —1 декабря 1965 года — в руки Высоцкому эта книга могла попасть не раньше весны 1966 года.

Песня не закончена, и неизвестно, предполагались ли строки 5 — 8 в качестве припева.

«Вот что: жизнь прекрасна, товарищи!..» — финальная песня для к/ф «Последний жулик». Печатается по единственному известному авторскому исполнению (конец 1966 года). В картине 1-я строка звучит так: «Вот что: в жизни много прекрасного...» В квадратных скобках — строка 12-я — дополнение, звучащее в фильме. На наш взгляд, оправданное, так как иначе нарушается размер строки. 3-й куплет (строки 21—30) в фильме не исполняется.

* * *

Экспресс Москва — Варшава. Тринадцатое место.

В приметы я не верю, приметы — ни при чем.

Ведь я всего до Минска, майор — всего до Бреста.

Толкуем мы с майором, и каждый — о своем.

Я ему про свои неполадки, Но ему незнакома печаль:

Материально — он в полном порядке,

А морально — плевать на мораль.

Майор неразговорчив — кончал войну солдатом.

Но я ему от сердца — и потеплел майор;

И через час мы оба пошли ругаться матом,

И получился очень конкретный разговор.

Майор чуть-чуть не плакал, что снова уезжает,

Что снова под Берлином еще на целый год.

Ему без этих немцев своих забот хватает:

Хотя бы воевали, а то наоборот.

Майор сентиментален — не выдержали нервы

(Жена ведь провожала, я с нею говорил)...

Майор сказал мне после:

«Сейчас не сорок первый,

А я — поверишь, парень,— как снова пережил».

* * *

Вот что: жизнь прекрасна, товарищи.

И она удивительна, и она коротка —

Это самое-самое главное.

Этого в фильме прямо не сказано.

Может, вы не заметили

И решили, что не было

самого-самого главного.

Может быть, в самом деле и не было —

Было только желание.

Значит...

значит, это для вас

Будет в следующий раз.

И вот что:

человек человечеству —

Друг, товарищ и брат [у нас],

друг, товарищ и брат —

Это самое-самое главное.

Труд нас должен облагораживать,

Он из всех из нас сделает

Настоящих людей —

это самое-самое главное.

Правда вот,

в фильме этого не было —

Было только желание.

Значит...

значит, это для вас

Будет в следующий раз.

Мир наш — колыбель человечества,

Но не век находиться нам в колыбели своей —

Циолковский сказал еще.

Скоро даже звезды далекие

Человечество сделает

Достояньем людей —

это самое-самое главное.

Этого в фильме прямо не сказано —

Было только желание.

Значит... значит, это для вас

Будет в следующий раз.

(1966)

Сериал о Высоцком в 1989 году

Более трех тысяч писем получила редакция в поддержку сериала. Учитывая мнение читателей, мы продолжим знакомить Вас с эпизодами творческой судьбы В. Высоцкого (будущие 12 глав расскажут о работе актера в конце 60-х — начале 70-х годов).

Главы документального повествования будут дополнены текстами песен Высоцкого. И вот здесь нам нужен еще один ваш совет. Вы заметили, что пока мы помещаем только те тексты, которые не попали на страницы сборников В. Высоцкого «Нерв», «Четыре четверти пути», «Я, конечно, вернусь...».

Но доступны ли они широкому читателю или осели в библиотеках собирателей?

Напишите нам об этом. Правильно ли мы делаем, предлагая вашему вниманию только не публиковавшиеся ранее тексты песен?