СЕРГЕЙ БЕРДНИКОВ СЕРДЦЕ СОЛДАТА
СЕРГЕЙ БЕРДНИКОВ
СЕРДЦЕ СОЛДАТА
Откуда только ни приходят письма по адресу: «Челябинск, Театральный переулок, 16, кв. 52». Из Москвы и Ленинграда, из Тулы и Калуги, из Волгограда и Горького, из городов и сел Украины и Белоруссии. Бывает, что Михаил Данилович получает их до ста штук, приуроченных к какой-нибудь знаменательной дате.
Гвардии полковнику в отставке пишут сослуживцы и совсем незнакомые люди, красные следопыты-школьники. Широк круг тем и вопросов корреспондентов М. Д. Воробьева.
Особенно много писем от школьников. Вот одно — из Суровикинского района Волгоградской области. Пионеры отряда имени В. Терешковой пишут:
«Мы — следопыты хутора Верхнесолоновского, того самого хутора, который Вам пришлось освобождать в 1943 году от гитлеровских захватчиков… Мы, Ваши потомки, никогда не забудем Вашего подвига и всегда будем благодарны Вам».
У ребят из клуба «Поиск» поселка Соленое Солонянского района Днепропетровской области свои заботы:
«Мы собираем материалы для комнаты боевой славы, изучаем славный боевой путь 47-й гв. стрелковой дивизии, которая принимала участие в освобождении нашего района от немецко-фашистских захватчиков. Просим Вас прислать фотографию, воспоминания…».
Через облвоенкомат разыскал своего бывшего комполка старшина, командир отделения связи Петр Владимирович Кустов. Оказалось, живет по соседству — в Миассе. После обмена письмами встретились у Воробьева. Фронтовики не виделись больше тридцати лет, было им о чем поговорить, о чем вспомнить. Но, как выяснилось через несколько недель, далеко не все затронули они в своей задушевной беседе. На этот раз старшина писал:
«Не получил медаль «За взятие Берлина», некоторые юбилейные».
Михаил Данилович отложил дела, поехал к сослуживцу. Вместе сходили в горвоенкомат. Воробьев дал там необходимые справки, и Петр Владимирович получил все награды, которые в свое время не успел получить, кочуя по госпиталям. Замолвил солдат за солдата слово и перед руководителями напилочного завода об улучшении жилищных условий Кустову.
Так же не остался равнодушным Михаил Данилович, когда узнал, что один из однополчан — Алексей Денисович Давиденко из Днепропетровска — не смог охлопотать себе пенсию по военной инвалидности, а другой, житель Казани — Григорий Иванович Михеев, тяжело заболел и нуждается в помощи.
Не к каждому, конечно, можно обратиться, спустя десятилетия после совместной службы. А к Воробьеву обращаются.
И все эти письма — будто кадры кино, отснятого на материале его, Воробьева, жизни…
«Мы узнали, что Вы были первым комсомольцем 20-х годов…»
(Учащиеся школы-интерната, г. Шумиха, Курганская область).
Тогда он еще не был солдатом. Но уже знал, как свистят пули над головой — приближалось время коллективизации…
…Утром в Березовском сельсовете собрались члены исполкома и в полном составе — комиссия по хлебозаготовкам. Миша Воробьев здесь как член комиссии.
Разговор горячий и откровенный. Товарищи, приехавшие из Шумихинского райкома партии и райкома комсомола, не скрывают, как трудно сейчас стране. Во многих районах голод. У кулаков хлеба много, но они прячут его. Зарывают в лесу, огородах, топят в в мешках в озерах, гноят в навозе, лишь бы не дать голодающим крестьянам и рабочим.
Такой же мироед и «благодетель округи» Василий Кузьмич Шевелев. Он из того же села Воробьево, откуда Миша и добрая половина членов комиссии по хлебозаготовкам.
Слушает выступающих Миша, а сам думает: «Какой же жадюга и кровопивец, этот Шевелев. Когда с хлебом было легче, не спешил везти зерно на базар — ждал своего часа. И дождался. Сейчас почти все воробьевцы и березовцы за кусок хлеба работают на «благодетеля»…»
Но сколько ни делалось обысков у Шевелева — никаких результатов. В амбарах и в доме у того зерна находили ровно столько, сколько надо, чтобы прокормить семью и еще, как он говорил, «помочь немного одному, другому соседу…»
Перед комиссией по хлебозаготовкам товарищи из района поставили задачу: поднять на ноги весь актив, глаз не смыкать, а найти и изъять у кулаков спрятанный хлеб.
Все чаще стали погромыхивать по ночам кулацкие обрезы. Но бедняцкий актив не поддавался на испуг.
Мише Воробьеву и его товарищам по хлебозаготовочной комиссии удалось-таки найти хлебный «схорон» Шевелева. Сначала долгими наблюдениями установили, что с некоторых пор у Василия Кузьмича появилось любимое место, для прогулок — район лесного Сухого болота. Справедливо предположили: «А уж не беспокоится ли наш «благодетель» за свой хлебный склад?» И вот Степан Камышев, секретарь березовской комсомольской организации, и Миша Воробьев, Алеша Горбунов и Степан Клещев — все трое из одного села, — вооружившись железными прутьями-щупами, метр за метром исследуют Сухое болото. В самой глухой его части их щупы, легко пройдя дернину, уткнулись в потолочный деревянный настил «схорона».
Из кулацкого тайника тогда достали более пятидесяти пудов отборнейшей пшеницы. Зернышко к зернышку.
«Вот прошло 40 лет… Пишет Вам сослуживец, бывший командир 2-го эскадрона, а Вы тогда были комэска 1-го эскадрона»
(П. М. Зайцев, г. Жлобин, Гомельская область БССР).
С Павлом Михайловичем Зайцевым они встретились в знаменитой 4-й Донской казачьей кавалерийской дивизии благодаря… английскому премьер-министру Керзону. В 1927 году этот заносчивый лорд предъявил ультиматум СССР, Англия разорвала с нами дипломатические отношения. По стране зашумели митинги протеста. Комсомольцы Шумихинского района обратились с письмом к B. К. Блюхеру:
«Просим всех зачислить в ряды РККА!»
Всех сразу зачислить было нельзя. Мишу Воробьева призвали г октябре двадцать девятого.
Сборный пункт находился в Челябинске. Сюда за призывниками приехали приемщики из Ленинградского военного округа. Семеро высоких стройных командиров-кавалеристов. Особенно выделялся старший: капитанские «шпалы» в петлицах, орден Боевого Красного Знамени на груди. Новобранцы смотрели на него влюбленными глазами. Скоро узнали: один из первых буденновцев, герой гражданской войны Федор Яковлевич Костенко.
Костенко выступил перед уральцами с зажигательной речью. Говорил, что служить им предстоит в городе, носящем имя великого Ленина, в рядах кавалерийской дивизии, которую создавал в гражданскую войну сам С. М. Буденный, водил в атаки К. Е. Ворошилов. Дивизией в разные годы командовали О. И. Городовиков, C. К. Тимошенко и другие замечательные полководцы Страны Советов.
У Миши после этой речи словно крылья за спиной выросли. Как он гордился, что будет служить в 4-й Донской! Это же просто здорово: «Шашки к бою! Марш — марш!..» Он бредил буденновскими атаками.
Костенко быстро отметил впечатлительного, старательного юношу. Подкупало еще лихого буденновца, что был Миша из семьи, можно сказать, с солдатскими традициями: пятнадцать лет прослужил солдатом его отец Данила Федорович, двадцать лет — дед Федор Иванович, двадцать пять — прадед Иван Васильевич…
Много сделал Федор Яковлевич для уральского парня Михаила Воробьева. В 1931 году дал рекомендацию в партию, поощрял, продвигал по службе. И когда в 1942 году, уже будучи заместителем командующего Юго-Западным фронтом, он погиб смертью героя в ожесточеннейшем сражении на Харьковском направлении, Михаил Данилович воспринял это как большое личное горе.
В 1936 году новый комдив 4-й Донской Г. К. Жуков назначил М. Д. Воробьева командиром 1-го эскадрона 23-го Сталинградского полка.
Незадолго до начала Великой Отечественной войны знаменитая кавалерийская часть была преобразована в 210-ю мотострелковую дивизию. Михаил Данилович возглавил в ней бригадную школу младших командиров.
«Малиновки в настоящее время нет. Жители ее погибли. Установил, что действительно до войны и в первые дни войны в деревне, а точнее в поселке Малиновка, жил местный лесник Демидович Тимофей Никифорович со своей женой Лукерьей Родионовной. У них было восемь дочерей… Я лично имел встречу и беседу с Катей и Аней. Вот что они сообщили мне: Демидович Т. Н. укрывал 16 человек советских воинов. Среди них был и «казак Миша» (так якобы звали Вас…)».
(Из письма учителя М. М. Ярчака, г. Кировск, Могилевская область, БССР)
Недалеко от Березины, на шоссе Минск — Бобруйск 210-я дала жестокий бой 46-му танковому корпусу противника, участвовавшему в захвате столицы Белоруссии. Но вынуждена была отходить, Комдив генерал Ф. А. Пархоменко вызвал в штаб дивизии начальника бригадной школы младших командиров М. Д. Воробьева.
— Вот что, капитан, — сказал. — Прикроешь отход дивизии. Стоять, пока хватит сил.
И солдаты Воробьева стояли. Даже когда остались без снарядов и патронов. У деревни Погост немцы пошли на них психической атакой. Начальник школы повел молодых бойцов в штыковую.
Многие из них полегли у той деревни. Но многие и пробились к своим. Только оставили на поле боя командира…
Тяжелораненого, без сознания, капитана Воробьева отыскали ночью местные жители. Несколько дней выхаживали, потом переправили в военный госпиталь, продвигавшийся лесами на восток. Но капитан был настолько плох, что в деревне Малиновка, в пятидесяти километрах от Бобруйска, его пришлось оставить у лесника Демидовича.
За «казаком Мишей», как Воробьева окрестили дети лесника, и еще пятнадцатью ранеными бойцами и командирами ухаживали врач Мария, жительница Бобруйска, и Анна Никитична Шрубова, тоже медработник, жившая по соседству с Демидовичами. А обшивали и обстирывали их Лукерья Родионовна со старшими дочерьми Катей и Ниной…
Но вот прибегает запыхавшаяся темнокосая Катя.
— Бида, батя: нимци в сили!
Тимофей Никифорович смял в отчаянии большую бороду в пятерне. Однако скоро понял: мешкать нельзя, уходит время.
Он таскал раненых то в погреб, то в баню, то на сеновал стоявшего на лесной опушке сарая…
В щели на сеновале хорошо просматривался двор, забитый штабными немецкими машинами, часовой на крыльце дома лесника. Воробьев видел, как иногда на крыльцо выходил Тимофей Никифорович, иногда — его жена Лукерья Родионовна или старшая дочь Катя. Украдкой бросали тревожные взгляды на сеновал. Но стоило им отойти от крыльца, как раздавался лающий окрик часового:
— Вохин? (Куда?)
И так — несколько дней. А на сеновале, кроме Воробьева, — еще шесть раненых офицеров.
Две недели простоял у Демидовичей штаб немецкой части. Еду дети лесника еще ухитрялись доставлять на сеновал. Но была нужна и медицинская помощь. Двое раненых не выдержали, умерли.
Когда немцы оставили Малиновку, Тимофей Никифорович сделал все, чтобы все скрывавшиеся у него бойцы и командиры как можно быстрее оказались на ногах и смогли двинуться на восток.
…Куда только ни кидала потом война М. Д. Воробьева — под Тулу и Калугу, под Сталинград и на юг Украины, в чужие земли. Но где бы ни был он, никогда не забывал своих белорусских спасителей, искал возможность встретиться, чтобы сказать свое сердечное спасибо.
И в сентябре 1944 года представилась такая возможность. 47-я гвардейская стрелковая дивизия стояла тогда на Магнушевском плацдарме, южнее Варшавы.
Воспользовавшись затишьем, Воробьев обратился к комдиву генерал-майору С. У. Рахимову, у которого был заместителем по тылу, с просьбой разрешить отпуск для поездки к Демидовичам. Рахимов не возражал. Дал «добро» на поездку и командующий 8-й гвардейской армией генерал-полковник В. И. Чуйков.
Но доехать Воробьеву до Малиновки тогда не удалось — не хватило горючего для автомашины. Зато в Бобруйске встретил докторшу Марию. От нее и узнал печальную весть о трагической судьбе семьи Демидовичей.
А ей люди рассказывали: Тимофея Никифоровича и, как будто, старшую дочь Катю каратели взяли сразу после ухода раненых и казнили, а Малиновку сожгли. Обезумевшую от горя Лукерью Родионовну с остальными дочерьми приютили партизаны.
Мария же помогла найти старика, знавшего, где теперь жила вдова Демидович. Воробьев дал ему для передачи Лукерье Родионовне продуктов и денег.
Впоследствии удалось наладить и переписку с Демидович. Но в 1954 году она оборвалась.
Что стало с семьей героя-лесника?
Но куда ни писал Михаил Данилович, получал один ответ:
«Ничего неизвестно».
Наконец, незадолго до 30-летия Победы, получил письмо из Белоруссии:
«Здравствуйте, многоуважаемый, часто нами вспоминаемый дорогой человек Михаил Данилович и в Вашем лице Ваша жена и детки! С глубоким уважением к Вам знакомые. Вами не забытые такие долгие годы после Великой Отечественной войны дети Тимофея Никифоровича…»
Дальше Анна Тимофеевна Гайдук (это была одна из дочерей Демидовича), рассказывала, как к ней на работу пришел общественный корреспондент районной газеты «Кировец» учитель-пенсионер Ярчак Михаил Михайлович, как показал ей фотокарточку его, Воробьева…
Чтобы разрешить окончательно сомнения, если они возникнут у Михаила Даниловича, Анна Тимофеевна писала:
«Ежели Вы разыскиваете семью Демидовича Тимофея Никифоровича, который проживал в поселке Малиновке, то это мы».
В письме были некоторые сведения о семье:
«Живы мы остались после войны все, помимо отца. В 1958 году умерла мать, в 1965 году умерла сестра Нина…»
Пришло письмо и от Михаила Михайловича Ярчака. Потом — снова от Анны Тимофеевны. Она приглашала приехать в гости.
Поехали: Михаил Данилович, его жена Нина Андреевна, сын Вячеслав, офицер Советской Армии, с женой Тамарой.
В селе Добрица, где Анна Тимофеевна работала в бухгалтерии колхоза имени А. М. Горького, встречали семейство Воробьевых почти все жители. Объятия, поцелуи, слезы…
Не удалось тогда увидеть Михаилу Даниловичу только Таню — она живет в Карелии, и не смогла приехать из Гурьева самая младшая из сестер — Фроня.
В эту поездку Михаил Данилович узнал подробности гибели Тимофея Никифоровича и о том, что земля с пепелища Малиновки вместе с пеплом 136 других белорусских деревень, сожженных фашистскими палачами, помещена в мемориальный комплекс «Хатынь».
В Хатыни Михаил Данилович тоже побывал, отыскал мраморное надгробие со священным для него пеплом Малиновки.
Было это уже позднее, в 1976 году. Белорусское телевидение готовило фильм «Мальчишки, мальчишки…» Фильм о «полку орлят» — детях, которых жестокая война сделала солдатами. На съемки пригласили супругов Воробьевых — в их 142-м гвардейском тоже был сын полка.
Часть эпизодов снималась в районе Хатыни. Как мог Михаил Данилович не посетить этот мемориал: пепел Малиновки стучал в сердце солдата…
«Видела я Сережу в киножурнале… Для меня это было так неожиданно, что я не выдержала и вскрикнула на весь зал: «Сережа!» А потом уже опомнилась…»
(Из письма однополчанки В. А. Яковлевой, г. Псков).
Сережа в 510-м стрелковом полку, ставшем затем 142-м гвардейским, появился в августе сорок второго.
…В их маленькую деревеньку Грынь, что недалеко от Козельска, ворвались каратели. Убили брата Петю, убили маму — за связь с партизанами. Затем подожгли деревню. Сережу схватила за руку тетя Настя, и они побежали в лес. А каратели вслед открыли стрельбу.
Когда под кустом нашли Сережу разведчики 510-го полка 154-й стрелковой дивизии, он был настолько худ, что совсем в пятилетнем мальчике не ощущался вес. Одежда на нем порвалась за время скитаний в лесу, чудом только уцелела на голове кубанка. Тело все было исцарапано сучьями и исхлестано ветками, в коростах…
В блиндаж заместителя командира полка Воробьева принес мальчика ординарец Валей Шаяхметов. Полк в тот день уже отбил восемь атак врага, готовился отбивать девятую. Поэтому Михаил Данилович считал, что оставлять найденыша он не имеет права — волны атакующих уже не раз докатывались до дверей блиндажа. И замкомполка распорядился отправить к медикам маленького Алешкина — так назвался мальчик (несколько месяцев спустя уточнили у его односельчан: фамилия его была Алешков).
Судьба Сережи всех потрясла в полку. Медики Аня Зайцева, Нина Бедова, Соня Латухина и Маруся Васильева покоя себе не знали, пока не вывели с тела мальчонки царапины и коросты. Полковые портные сшили малышке гимнастерку и пилотку, сапожники стачали сапоги…
— Трудные вела бои наша 154-я в августе сорок второго, — вспоминает Михаил Данилович. — Немцы тогда начали операцию «Смерч», рвались в направлении Козельска к Москве. И все равно выкраивал я время, чтобы навестить Сережу. Привязались мы друг к другу, словами не расскажешь…
И вот однажды майор Воробьев сказал Сереже: «Хочешь быть моим сыном?» — «А это можно?» — Худенькое его тельце так и потянулось к Михаилу Даниловичу.
И когда майор произнес: «Можно», он бросился к нему на шею, вцепился ручонками.
А спустя некоторое время двое мужчин — большой и маленький — обсуждали, где им взять маму. Ведь как ни хорошо вдвоем, а без мамы нельзя.
— А я нашел! — сказал Сережа. — В мамы возьмем старшину Нину.
Вот и говори после этого, что пятилетний человечек несмышленыш. Сережа точно подметил, к кому был неравнодушен заместитель командира полка…
— Но это не так просто, Сережа, — вздохнул майор. — Мы еще не знаем, захочет ли старшина Нина стать твоей мамой.
И услышал от названого сына:
— А ты прикажи ей, товарищ майор…
Но оказалось, старшина Нина Бедова была не против.
Так среди крови и каждодневной смерти родилась необычная семья…
Маленький солдат разносил письма, еду и боеприпасы, участвовал в концертах художественной самодеятельности…
Был он не по годам серьезен, но по-детски тщеславен. Считал себя не просто сыном полка, но и адъютантом майора Воробьева. А поскольку все адъютанты — офицеры, то потребовал и себе звездочки на погоны.
Его шутя «произвели» в младшие лейтенанты, но он воспринял это как должное. Однажды, явившись утром «на службу» в блиндаж отца, ставшего к тому времени командиром полка, увидел рядом с ним комдива генерала Ф. А. Осташенко.
И спустя годы Федор Афанасьевич еще сомневался, не разыграли ли тогда его в 142-м гвардейском…
Сережа ничуть не растерялся перед генералом. Попросив у него разрешения, обратился к отцу, вскинув руку к пилотке:
— Товарищ гвардии майор, какое сегодня дадите мне задание?
В боях гвардейцы поизносились, а дивизионное начальство не очень-то было щедрым. Но комполка в ту минуту совсем не думал о каком-то «дипломатическом» ходе. Просто у него вырвалось само собой:
— Отправляйтесь в роту автоматчиков, проверьте состояние обмундирования и снаряжения.
Вечером уже во всех подразделениях знали, как Сережа выполнял «приказ».
Придя в роту автоматчиков, находившуюся на отдыхе, он обратился к ее командиру Мещерякову:
— Немедленно постройте бойцов для проверки.
Мещеряков рассмеялся, ласково привлек мальчика за плечи. Но тот решительно отстранился:
— Я выполняю приказ командира полка.
Рота была построена. Сережа скомандовал:
— У кого рваные сапоги — три шага вперед!
Вышли многие. Стольких не запомнишь… Сережа достал из планшета блокнот и карандаш, подошел к правофланговому. Чтобы никто не слыхал, тихо спросил:
— Скажи, ты умеешь писать?
Получив утвердительный ответ, поручил бойцу:
— Запиши фамилии…
Когда маленький солдат возвратился от автоматчиков, генерал Осташенко еще был у Воробьева. Посмеялся, оказавшись свидетелем рапорта «адъютанта» комполка. А перед уходом все же сказал:
— Давай, майор, свою заявку на обмундирование, так уж и быть подпишу…
В другой раз комполка шел с названым сыном на свой КП. И были уже недалеко от цели, как налетели «юнкерсы».
— Сережа, быстро в щель! — скомандовал Воробьев. А сам перебежками — к блиндажу.
Самолеты еще не отбомбились, а Сережа уже был у КП. Он видел, как бомба ударила в блиндаж, как в воздух поднялись земля и обломки бревен.
Он пробовал сдвинуть с места обрушившуюся балку, преградившую вход в блиндаж. Но слишком мало было у него силы…
Мальчик бросился к саперам.
— Там, — еле переведя дух, крикнул он, — папа!..
Саперы побежали к блиндажу командного пункта. Откопали Михаила Даниловича, он был ранен и контужен.
За спасение командира полка комдив вручил Сереже медаль «За боевые заслуги». Было это 27 апреля 1943 года и шел тогда солдату-гвардейцу седьмой год…
Фронтовой путь юного солдата закончился на Магнушевском плацдарме, в Польше.
По случаю вручения Сталинградской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова гвардейского знамени состоялся торжественный обед. Были тосты, песни и отчаянные пляски. К воспитаннику 142-го гвардейского полка Сереже Алешкову подошел командующий армией.
— Что же мы спляшем с тобой, герой?
— Сесетку, — ответил Сережа.
Он еще плохо выговаривал отдельные буквы, но плясал тогда с прославленным генералом, по отзывам однополчан, отменно. И тогда же Василий Иванович Чуйков подарил ему маленький браунинг системы «Вальтер». И еще распорядился командующий армией послать воспитанника полка в суворовское училище в город, где родилась его названая мать Нина Андреевна и который защищала вместе с Михаилом Даниловичем, в Тулу.
…И началась учеба. Сначала в суворовском училище, потом в военном, затем в Харьковском юридическом институте…
Юрисконсульта объединения Челябоблтрикотажсбыт «Уралочка» Сергея Андреевича Алешкова я встретил, когда отмечали семидесятилетие его отца.
— Дорогой папа!..
Был его тост самым длинным в тот праздничный вечер, а выслушан с затаенным дыханием.
«Я очень рад, что мне выпала великая честь в генеральном наступлении на Берлин принимать участие в боях, управляя грозным огнем 2-го дивизиона, 416-го минометного полка, который был оперативно подчинен Вам, товарищ полковник Воробьев…»
(Из письма капитана запаса А. А. Скорописи, г. Вознесенск, Николаевская область, УССР.)
Превратности боев… 1 августа 1944 года 8-я гвардейская армия генерал-полковника В. И. Чуйкова передовыми подразделениями форсировала Вислу южнее Варшавы. Так появился Магнушевский плацдарм. Образование его ставило под угрозу раскола варшавскую группировку противника. Поэтому гитлеровское командование отвело войска с правого берега Вислы и бросило свои главные силы против чуйковцев.
Бои с каждым днем принимали все более ожесточенный характер. Расход боеприпасов во всех частях был большим. А в 47-й гвардейской, пожалуй, в особенности: дивизия, как всегда, находилась на трудном, решающем участке.
Теперь для заместителя комдива по тылу полковника Воробьева не было задачи важнее, чем бесперебойное обеспечение полков снарядами и патронами. Но армейские тылы безнадежно отстали.
Воробьев обратился за помощью к члену Военного Совета армии генералу Семенову, отвечавшему за состояние армейского тылового хозяйства. Он ответил:
— Сейчас все наши склады в Люблине. А транспорта под рукой нет. Если организуете свой, я напишу записку начальнику артиллерийского снабжения; пусть отпустит боеприпасы в любом количестве, на всю заявку дивизии.
Такую записку член Военного Совета действительно написал. Воробьев с ней — к комдиву полковнику Шугаеву:
— Василий Минаевич, разрешите взять часть «студебеккеров» под боеприпасы, а то что я на ЗИС-5 вывезу…
Комдив задумался. «Студебеккеры» использовались в качестве артиллерийских тягачей. А что, если немцы снова нажмут? Без тягачей тогда придется туго.
— До Люблина километров сто, обернуться мы можем быстро. К тому же противник ведет себя сносно, — убеждал Воробьев.
И комдив разрешил забрать «студебеккеры».
Случилось, однако, то, чего опасались: немцы вдруг снова полезли. Да так — невзирая на потери…
Гвардейцы сорок седьмой стояли мужественно, враг ничего не мог поделать с ними. Но вот у правого соседа — подразделений 1-й Польской армии — создалось тяжелое положение.
Командарм распорядился перебросить часть тяжелых орудий в помощь польским дивизиям. А некоторые орудия — без тягачей…
Когда об этом стало известно командующему армией, тот возмутился. Вызвал виновников — заместителя комдива 47-й по тылу полковника Воробьева и начальника артиллерии полковника Казакова. Офицеров наверняка ждали неприятности.
Но утром, как и рассчитывал Воробьев, пришли машины с боеприпасами. Соседи 47-й и справа и слева: «Дайте снарядов!» Сорок седьмая не жалела, выручала. Немцев отбросили на всех участках плацдарма.
Воробьева и Казакова снова вызвали к командующему армией. Но теперь уже — за получением наград. Обоим были вручены ордена Отечественной войны первой степени — за инициативу, военную предусмотрительность…
16 апреля началась Берлинская операция. 8-я гвардейская очень скоро уткнулась в «замок Берлина», как геббельсовская пропаганда называла Зееловские высоты.
Они стояли сплошной стеной, эти высоты, труднодоступные и для танков, и для пехоты. Крутые скаты высот были изрыты траншеями и окопами, залиты бетоном.
— После боев на пятидесятиметровую вершину Зеелова попробовал я как-то взобраться налегке, — рассказывает Михаил Данилович, — и до чего же оказалось это делом трудным! И удивился: а мы ведь поднимались бросками под шквалом огня…
Уж как-то в традицию вошло, что замкомдива по тылу постоянно шефствовал над бывшим своим 142-м гвардейским полком. То Воробьева посылали туда, чтобы заменил выбывшего из строя командира, то он сам шел в критические минуты боя. На Зееловских высотах он тоже был в боевых порядках родного полка.
Утром 18 апреля «замок Берлина» рухнул. Одно за другим гвардейцы Чуйкова брали предместья вражеской столицы. А 23 апреля 47-я стрелковая форсировала Шпрее и вскоре завязала бои непосредственно в Берлине. В ночь на 1 мая она уже в самом центре вражеской столицы форсировала Ландвер-канал и повела наступление на Тиргартен.
Железное кольцо советских войск неумолимо сжималось, и теперь даже командование берлинского гарнизона задумывалось о бессмысленности дальнейшего сопротивления. В 0 часов 40 минут 2 мая радиостанция 79-й гвардейской стрелковой дивизии перехватила радиограмму на русском языке с таким текстом:
«Алло! Алло! Говорит 56-й германский танковый корпус. Просим прекратить огонь. К 0.50 минут ночи по берлинскому времени высылаем парламентеров на Потсдамский мост. Опознавательный знак — белый флаг, на его фоне красный крест».
О радиограмме доложили командующему армией В. И. Чуйкову, и он отдал приказ:
«Штурм прекратить на участке встречи парламентеров».
В 0.50 в штаб 47-й гвардейской дивизии позвонил командир 137-го гвардейского стрелкового полка полковник Власенко. Трубку взял полковник И. В. Семченко, заменявший на посту комдива раненого В. И. Шугаева.
— На участке моего полка, — докладывал Иван Афанасьевич Власенко, — линию фронта перешел немецкий полковник, назвавшийся начальником штаба 56-го танкового корпуса, и с ним два майора.
Семченко распорядился доставить всю группу в штаб дивизии. Вскоре парламентеры прибыли. Старший группы представился:
— Полковник фон Дуфвинг, начальник штаба 56-го танкового корпуса.
От этого фон Дуфвинга Воробьев и услышал, что покончили жизнь самоубийством Гитлер и Геббельс и что командующий обороной Берлина командир 56-го танкового корпуса генерал Вейдлинг просит советское командование начать переговоры о перемирии.
Комдив позвонил Чуйкову и доложил о выходе в расположение 47-й гвардейской дивизии немецких парламентеров. Тот приказал:
— Полковника фон Дуфвинга отправить обратно к генералу Вейдлингу с заявлением о принятии капитуляции, а двух немецких майоров оставить у себя.
Приказ был выполнен. А примерно около 5 часов утра в штабе дивизии появился среднего роста, худощавый старик в генеральском мундире. В очках. Тяжело дышал.
— Назовите себя, генерал, — обратился к нему полковник Семченко.
Сидевший перед ним гитлеровский генерал оживился.
— Вейдлинг, — сказал он, — генерал артиллерии, командир 56-го танкового корпуса, с некоторых пор командующий обороной города Берлина.
Он попросил полковника Семченко организовать ему встречу с представителями высшего командования Красной Армии.
— Я уже отдал части моих сил приказ о капитуляции. Полагаю, он будет встречен одобрительно…
Собравшихся в штабе 47-й стрелковой дивизии удивило тогда поведение немецкого генерала. Он все обводил взглядом комнату, то и дело вертел головой, словно ожидал кого-то здесь встретить.
Объяснилось все у командарма В. И. Чуйкова. Вейдлинг посетовал ему:
— Да будет вам известно, генерал, что полчаса тому назад ваш полковник, будто по злой иронии судьбы, имел неповторимый случай допрашивать меня в моем родовом доме, в моем личном рабочем кабинете. Каково?
Командарм, предварительно посоветовавшись с маршалом Г. К. Жуковым, предложил Вейдлингу написать приказ ко всему гарнизону Берлина о прекращении бессмысленного сопротивления. Приказ вскоре появился:
«30 апреля фюрер покончил жизнь самоубийством и нас, присягавших ему на верность, оставил одних. Согласно приказу фюрера вы должны продолжать борьбу за Берлин, несмотря на недостаток в тяжелом оружии и боеприпасах, несмотря на общее положение, которое делает борьбу явно бессмысленной. Каждый час продолжения борьбы удлиняет ужасные страдания гражданского населения Берлина и наших раненых. Каждый, кто падет в борьбе за Берлин, принесет напрасную жертву. По согласованию с Верховным командованием советских войск, требую немедленного прекращения борьбы.
Вейдлинг, генерал артиллерии, командующий обороной города Берлина»
2 мая началась капитуляция. Части фашистской армии строились в колонны и в назначенных пунктах бросали в кучу оружие…
— А наши солдаты и офицеры идут к рейхстагу, пойдем! — предложил Михаил Данилович жене.
— Конечно! — живо отозвалась Нина Андреевна. — Только сниму форму. Надоела за столько лет. Да и лучше прочувствуешь в цивильном платье, какой он, этот день без войны…
Она так и фотографировалась в тот первый мирный день рядом с мужем и товарищами по оружию — в легком цветастом платье.
Об этом чудесном майском дне и вспоминает Алексей Акимович Скоропись из города Вознесенска, поздравляя с семидесятилетием своего боевого товарища, гвардии полковника в отставке Михаила Даниловича Воробьева.