Иваново поле

Иваново поле

Завтра я уезжаю. Еще раз перечитываю свои записи. Так ли я понял все, что здесь произошло?

Напоследок осталось у меня одно несделанное — сходить в Заячий лог, на Иваново поле. Кузин назывался в провожатые, но мне надо побыть одному.

Ровная белопесчаная дорога сперва шла прямиком, через поле, потом обогнула Горькое озеро, пахнущее гнилью, потом опять прямо и прямо по затухающим кострищам березняков и осинников. Сбрасывая листву, лес как бы уменьшился в размерах: летом каждая рощица кажется огромной, теперь же с одного края ее хорошо просматривается другой край. Вот так и с журавлевской жизнью. Она проста и сложна. А происшествие в Заячьем логу — лишь случай, один из вероятных. Это могло произойти когда угодно и где угодно, и он, Журавлев, поступил бы только так и никак иначе.

Иваново поле уже вспахано. Черный покров его, напитанный осенними дождями, уныл и величав. Я обошел Заячий лог по закраине, увязая в хрусткой листве, добрел до той сосновой посадки, половина которой желта и мертва. Здесь развлекался Козелков и упустил огонь в сухую давно не кошенную траву. Теперь я почти вижу, как жарко горела податливая хвоя, как гонимый ветром и жадностью огонь прополз по траве и валежинам на поле и кинулся на выжаренный солнцем хлеб.

Метрах в сорока от края поля оставлен маленький невспаханный ромбик с выгоревшей дотла стерней. Тут журавлевские ребята поставили знак о пожаре. К обугленному на костре столбику болтами прикручен плужный лемех, окрашенный в цвет огня. Черной краской сделана надпись:

«Спасая хлеб от пожара, здесь погиб тракторист колхоза «Труд» И. М. Журавлев».

И все. Как мало нужно слов, чтобы подвести итог человеческой жизни и выразить ее суть.

Тут меня застал Захар Петрович Кузин. Или подумал, что я могу заблудиться, или не хотел надолго оставлять меня одного. Он подошел, остановился рядом, медленно снял фуражку.

Когда мы шли обратно, одолевая вязкую пахоту, Кузин глухо сказал — мне и себе:

— Вот так оно и получается… Козелкова уже к следователю вызывали. И мне повестка придет. Или сам пойду… Половина деревни ни со мной, ни с Гришкой не здоровается, плюются при встрече и обходят стороной, как заразных… Как жить? Ивана они мне не простят. Ни под каким видом.

Сверху упал на землю протяжный журавлиный крик. В разрыве между облаками на полдень медленно удалялся ровный птичий строй.

— Вон журавли летят, — сказал я.

— Вижу, — ответил Захар Петрович, но головы не поднял, смотрел в землю.