Прощай, Аргон!
Прощай, Аргон!
Собака взяла след двух нарушителей и всю ночь уверенно вела Смолина и тревожную группу. А перед рассветом сравнительно недалеко от железной дороги вдруг Аргон фыркнул, сердито мотнул головой и остановился.
Случилось невероятное. То, чего не бывало за все девять лет пограничной жизни Аргона.
Виновато виляет хвостом, беспомощно смотрит на Смолина и жалобно повизгивает.
— Ну, что, псина, устал? Давай отдыхай.
Рукавом бушлата смахнул росную влагу с пышной густой шерсти собаки и слегка надавил ладонью на крестец.
— Сидеть!
Он сел, но скулить и зевать не перестал.
— Успокойся, дружок! Тихо! Возьми себя в лапы. Не маленький. Не хлюпик и нытик. Боевая собака. Ну! Вот так. Молодец!
Туман стлался по низинам, по луговым травам. Под толщей облаков заблестел, затеплился первый уголек утренней зари. Посвежело. От земли сильнее повеяло сыростью. Поднялся ветер. Над темным лесом на краю кеба отчетливо проступала багрово-белая полоса, будто только что извлеченная из кузнечного горна. Стали видны деревья, каждое в отдельности. Гасли и проваливались в глубину небес звезды. Первая стая журавлей снялась с глухих озер и взяла курс на юг. С немыслимых журавлиных высот доносилось печальное, хватающее за сердце курлыканье.
Смолин стоял около Аргона, смотрел в темное небо, слушал журавлей и с наслаждением отдыхал. Тяжело досталась сегодняшняя ночь. Да разве только сегодняшняя? Редко какой рассвет заставал его в постели. Чаще всего новый день он встречал на пограничной тропе, в ночном дозоре, у контрольно-следовой полосы, в бою с врагами. Или в стремительном, как теперь, преследовании нарушителей.
Говорят, ко всему человек привыкает. И правда это и неправда. До поры до времени долг и молодость, сознание и сила, соревнование с товарищами, законное желание порадовать людей и показать себя в наилучшем свете действуют безотказно. Но есть предел и выносливости. В последнее время Смолин стал с горечью замечать, что бегает без прежней легкости и скорости, быстро, через какие-нибудь пятнадцать километров преследования, начинает спотыкаться и тяжело дышать. Огрузнел крылатый следопыт. Набрался лет. Летят, летят в прошлое годы. Недавно Сашке Смолину было двадцать, а теперь за тридцать перевалило. Аргон, кажется, еще вчера щенком был, а сегодня у него серебристая холка и глаза по утрам закисают. Одиннадцать ему исполнилось, двенадцатый пошел. Пора списывать. Старик. И он тоже бегает без прежнего азарта. И на своих врагов бросается осмотрительно, осторожно. И уже не прорывается без всякого толчка извне былая жизнерадостность, озорство. Стал очень спокойным, уравновешенным, серьезным. Не томится, не скучает в одиночестве. Может часами лежать в своей будке и безучастно смотреть в одну точку. Скоро, очень скоро придется распрощаться друзьям. Страшно и подумать об этом.
Аргон ткнулся своим холодным, чуть влажным носом в руку Смолина: все, мол, передохнул, могу работать.
Следопыт тяжело вздохнул, потрепал холку собаки.
— Ну что ж, веди, если отдохнул. Ищи! След!
Аргон пригнул морду к самой земле, а след не берет. Опять фыркает, скулит, виновато поджимает хвост и беспомощно оглядывается на Смолина. В чем дело, псина? Потерял след? Нет. На росной траве даже в неясном свете утренних сумерек достаточно хорошо видны двойные отпечатки обуви нарушителей. Вероятно, след обработан какой-то химией.
Смолин опустился на корточки, понюхал отпечаток и сейчас же отдернул голову.
— Что такое, старшина? — спросил Боря Васильев. — Чего скривился, как середа на пятницу?
— Дело пахнет керосином! Слыхал такое отчаянное ругательство?
— Ну?
— Нарушители обработали следы керосином.
— Ну и что?
— Все! Аргон вышел из строя.
— Почему? Разве он не чует керосина?
— Чует. Слишком даже чует. И нос воротит. Раздражитель чересчур сильный, чересчур грубый. И опасный. Придется нам с тобой, Боря, исполнять собачьи обязанности. Держи! — Он передал солдату поводок. — Отойди с Аргоном подальше и наблюдай.
Включил электрический фонарик, пригнулся к самой земле и медленно, ориентируясь по слабым, еле видным отпечаткам, пошел вперед. В некоторых местах, на твердой земле отпечатков вовсе не было. Приходилось искать в разных направлениях.
А время шло. Нарушители отрывались все дальше и дальше.
Скорость преследования резко упала.
Рассвело. Всходило солнце. Просыпался и начинал свою утреннюю жизнь лес.
Смолин, против обыкновения, не слышал песен птиц, не видел красок нарождающегося дня. Не до того. Продвигался вперед со скоростью черепахи, а нарушители… Если такими темпами будет продолжаться преследование, нарушители на два-три часа раньше пограничников доберутся до железной дороги, сядут на поезд — и поминай как звали.
Послышался топот лошади. Смолин обернулся. В желто-зеленой лесной прорези показался белый конь. На нем лихо, чуть-чуть боком, с фуражкой набекрень, со спущенным на подбородок ремешком, как настоящий казак, сидел начальник заставы капитан Шавров. Подскакал к следопыту, круто, картинно осадил жеребца, так, что тот на дыбы взвился. Спрыгнул на землю и веселыми глазами посмотрел на следопыта.
— Ну как, старшина, все в порядке?
— Нет, товарищ капитан.
— Потеряли след?
— Нет. Стоим на следу, но…
— В чем же дело?
Огонь потух в глазах у капитана, а вместе с ним и веселость.
— В чем дело, старшина? — властно повторил он.
— Дело пахнет керосином.
— Бросьте балагурить. Отвечайте толком, что случилось.
— Нарушители обработали следы керосином. Аргон отказывается брать. Я вот вместо него работаю.
— Ну и ну! Смотрите, до чего додумался! Смех и грех.
— Ничего смешного в этом не вижу, товарищ капитан. Керосин, как вы знаете, чересчур сильный раздражитель для Аргона.
— Смотрите, пожалуйста, какой он у тебя нежный! Где воспитывался? В пансионе благородных девиц или в пограничном собачьем питомнике? Ладно, хватит дискутировать. Давай, ставь своего Аргона на след. Дорога каждая секунда.
— Слушаюсь, товарищ капитан. Я в точности выполню ваш приказ, но и предупреждаю: керосиновый запах очень опасен для собаки, можно сказать, губительный.
— Вот так новость сообщил! На всей границе всегда и везде опасно служить. Опасность — это повседневная жизнь пограничника. Неужели вы этого не усвоили до сих пор, старшина?
— Пропадет собака, товарищ капитан, А я и без нее задержу этих нарушителей.
Начальник заставы как будто дрогнул. Лицо утратило упрямство и решительность.
— Так время же идет, голова! Упустим врага.
— Вы не беспокойтесь, товарищ капитан. Я все сделаю как надо.
— Да как же мне не беспокоиться? Я собственной жизнью и честью отвечаю за охрану границы.
— И я, товарищ капитан!
— Так чего ж ты рассусоливаешь?
— Я хочу задержать нарушителей без всяких потерь с нашей стороны. На час позже, но схватим. Даю вам слово, товарищ капитан. Не уйдут! Поезжайте на заставу или куда-нибудь еще и ждите моего сигнала.
— Ты не указывай, где мне быть во время боевой обстановки! Ставь собаку на след!
— Есть ставить собаку на след. Давай, Боря.
Васильев с Аргоном подбежали к Смолину. Следопыт взял скомканный поводок, и делая вид, что распутывает его, не глядя на разгневанного капитана, сделал еще одну отчаянную попытку спасти своего друга.
— Высшая нервная деятельность собаки может быть сорвана непосильной задачей. При чрезмерном напряжении раздражительного и тормозных процессов у розыскной собаки развивается невроз. Так черным по белому написано академиком Павловым. Аргон испортится после работы по керосиновому следу. Никогда больше не возьмет индивидуальный запах. Спишут его с границы.
— Смотрите пожалуйста, какой у нас высокообразованный следопыт!
— Товарищ капитан, такие вещи теперь знает всякий инструктор службы собак. Это азбука. И вы знаете, но почему-то…
Капитан Шавров вдруг обнял Смолина и сказал мягко:
— Знаю, Саша, все знаю. И тем не менее… Надо схватить лазутчиков как можно скорее. Надо! Понимаешь? Любой ценой. Переступи через жалость к Аргону.
— Товарищ капитан, поставить Аргона на след я могу, а от остального увольте. — Он резко дернул поводок и во весь голос, чем удивил собаку, приказал:
— Ищи! След!
Аргон потянул морду к земле, фыркнул, беспомощно заскулил.
Смолин не стал терять времени и доказывать капитану свою правоту. Сам стал на след, благо он хорошо был заметен, и помчался как спринтер. При такой скорости никаких отпечатков, конечно, не увидишь. Он больше на свое следопытское чутье и догадку полагался, чем на глаза. Аргон некоторое время бежал позади. Но такая позиция была для него непривычна, и он обогнал своего друга и, превозмогая отвращение к керосиновому запаху, фыркая, визжа, мотая головой, довольно неуверенно затрусил впереди. Несколько раз сбивался со следа, забирал круто вправо и влево. Смолин, не останавливаясь, на ходу, энергичной командой возвращал его на место.
Капитан Шавров сел на лошадь и рысью следовал за пограничниками. Никого не торопил. Молчал. Прекрасно сам видел, как тяжело достается и собаке и Смолину каждый шаг.
Пробежали около километра, и вдруг керосиновый запах пропал. Как ни принюхивался Смолин, его нет и нет. Выветрился? Или нарушители посчитали, что нет необходимости обрабатывать дальше след керосином? Скорее всего — последнее.
Смолин по инерции пробежал еще немного, Остановился. Перевел дух. Смахнул с лица пот. Погладил по голове Аргона. Подъехавшему капитану не стал объяснять, как обстановка резко изменилась к лучшему. Сам увидит, если захочет.
— Ищи! След! — скомандовал он.
Теперь сразу, как в лучшие времена, Аргон взял след верхним чутьем и повел. Солдаты не успевали за следопытом. Отстали. Капитан рысил позади и чуть сбоку. Он снова стал молодым, счастливым, дружелюбным. Поторапливал тревожную группу. Подбадривал следопыта:
— Вышли на прямую, Саша!.. «Горячий» след!.. Свежайший! Поднатужься! Скоро схватим.
Нарушителей накрыли в кладке железнодорожных противозаносных щитов. Они были вооружены, но не оказали сопротивления. Умаявшись за ночь, к тому же еще изрядно выпив, оба крепко спали. Среди вещей, отобранных у диверсантов, была фляга с керосином и черные, с крепкими тесемками, большого размера тапочки. Эти самодельные суконные лапти, смоченные в керосине, легко надевались на сапоги, зашнуровывались.
Нарушителей сковали наручниками, повели на заставу. Смолин с Аргоном шли позади. К ним присоединился спешившийся капитан.
— Не пропал, Саша, твой красавец и умница Аргон. Цел и невредим. Еще повоюет.
— Перестраховщик я, товарищ капитан. За широкую спину академика Павлова спрятался.
— Ну, это ты наговариваешь на себя. Правильно боялся за Аргона. И вовремя, в самый раз вспомнил академика Павлова. Розыскная собака — тонкая нервная штука. С ней надо бережно обращаться.
— Но и не держать под тепличным колпаком. Всегда и везде должна работать розыскная собака, товарищ капитан.
Начальник заставы с удивлением посмотрел на следопыта, засмеялся:
— Мы, кажется, поменялись с тобой ролями… Теперь я защищаю Аргона, а ты нападаешь на него.
— На себя я нападаю, товарищ капитан. Уважал я, любил Аргона, но все-таки не так как надо. Недооценивал. Он делает все, что делают лучшие собаки. И еще сверх этого столько же, чего другие сделать не могут.
— Смотри, брат, не перехвали, не сглазь.
— Ничего с ним не сделается. Он у меня железный.
Свой почтенный возраст, какие бы у тебя ни были природные данные, далеко не спрячешь.
Раньше всех заметил перемены в Аргоне майор Николаев, старый друг и первый учитель следопыта Смолина. Раньше он не мог без восторга, без широчайшей улыбки смотреть на Аргона. Ходит, бывало, вокруг и неудержимо нахваливает собаку. Теперь, увидев Аргона, сразу же нахмурился. Внимательно, придирчиво осмотрел его, покачал головой, вздохнул.
— Н-да! Эх, Аргон, Аргон!
— Что такое, Александр Михайлович?
— Ничего особенного на первый взгляд.
— А не на первый?
— Время есть время. Оно неумолимо движется. Нет силы, способной остановить его.
Смолин хорошо знал характер Николаева. Если уж он, великий оптимист, самый доброжелательный человек, так заговорил, что Аргон действительно выглядит худо.
— Александр Михайлович, вы думаете, сдал наш герой?
— А ты сам не видишь? Привык? Пригляделся? Считаешь вечно молодым, бессмертным?
— Да чем он вам не понравился? Даже керосиновый след на днях проработал. Не каждая собака способна на это.
Майор грустными глазами смотрел на Аргона.
— Смотри, Саша, можешь остаться на мели. Ищи, пока есть время. Собаки в возрасте Аргона выходят в тираж внезапно. Сейчас его нервы напрягаются даже после короткой работы по следу. Срыв может произойти в любой момент.
— Какой там срыв! Нервы у Аргона железные.
— Тебе, конечно, виднее, но мой долг предупредить тебя. Не нагружай его сверх всякой меры. Пусть работает по свежему следу.
— Напрасно вы беспокоитесь, Аргон не такой как все. Сверхсобака.
— Сам себя уговариваешь, Саша!
Положение Смолина было сложное. Он, по существу, спорил не только с Николаевым, но и с самим собой. В глубине души прекрасно понимал, что пробил последний час Аргона. С честью и славой отслужил он свой двойной срок. Пора ему уходить. Трудно, чертовски трудно Смолину отказываться от своего друга.
— Мы еще задержим с ним не менее дюжины голубчиков. Вот увидите.
— Может, задержите, может, нет. Бабушка надвое гадала. На всякий случай, Саша, я подобрал подходящего наследника Аргону. Есть на примете один щенок-симпатяга. Еще года нет, а ростом уже как Аргон. И масть такая. И хватка. И восприимчивость. Как две капли воды похожи, отец и сын. Да, да, это прямое потомство Аргона и Ласки. Знаешь, как мы назвали его? Грозный!
— Александр Михайлович, не надо мне наследника. Даже Грозного. Пока! А там видно будет.
— Надо, Саша, надо! Молчи, брат! Начальство не любит возражений.
Нарушитель прорвался через КСП темным вечером, во время сильного дождя. Вода сейчас же заполнила глубокие вмятины на рыхлой земле. Ночью ливень перестал. Ветер расчистил склоны гор, заваленные тяжелыми тучами, и угнал непогоду вниз, в долины. На рассвете небо прояснилось. Выступили по-зимнему яркие звезды. Резко похолодало. К утру грязь окаменела. Застыли все лужи, и побелели зеленые еще травы. И только в это время, уже при свете дня, пограничный наряд обнаружил на КСП под ледяной коркой отпечатки сапог рослого, увесистого, пудов на шесть-семь нарушителя. Такого здесь еще не бывало. Всю ночь не ведали пограничники о том, что нарушитель устремился в наш тыл.
Начальник заставы прекрасно понимал, как трудно было наряду в сплошную темень, при ливне, секущем и заливающем землю, обнаружить прорыв неизвестного. Еще труднее стало потом, когда ударил мороз и скрыл почти все следы нарушителя. Не было никаких оснований обвинить наряд в том, что он проглядел, прозевал, не проявил оперативной сообразительности и т. д. Тяжелейшее и редчайшее стечение обстоятельств, счастливых для преступника и несчастливых для пограничников, создали на границе сложную обстановку. И все же капитан Шавров не мог удержаться, чтобы не устроить старшему и младшему наряда разнос. И был уверен, что поступил правильно. Пограничник по призванию и подготовке должен безотказно и точно действовать в самых труднейших условиях непогоды, преследования, схватки с нарушителем. Должен любую сложнейшую обстановку превращать для себя в простую, а для врага — в безвыходную.
Капитан Шавров, Смолин с Аргоном и несколько солдат из поисковой группы стояли на государственном рубеже и сосредоточенно рассматривали отпечатки. Тревогу выражали их лица. Не может пограничник спокойно смотреть на КСП, оскверненную врагом. Контрольно-следовая полоса — это святая святых каждой заставы, чистейшее зеркало, в котором отражается ежедневный труд, воинская выучка и бдительность большого коллектива. Пограничники и днем и ночью холят КСП: выпалывают и одинокую травинку, вскапывают, рыхлят бороной и граблями, разминают руками каждый комок, присыпают скалистые склоны толщей мягкой земли, убирают камни крупнее грецкого ореха, сейчас же заделывают следы лося, козы, медведя, орла, галки или зайца.
Капитан Шавров осторожно разбил застекленный отпечаток, выбросил все льдинки, посмотрел на Смолина.
— По-моему, след двенадцатичасовой давности. А ты как думаешь, Саша?
— Не меньше. Если не больше.
— Ситуация! За двенадцать часов можно далеко уйти. Нарушитель, может быть, завтракает в Киеве или Дрогобыче. Не исключено, что к Москве подлетает или Харькову.
— Нет, товарищ капитан, так далеко он не мог оторваться.
— Почему? В его распоряжении была уйма времени.
— Если бы он это знал! Ни один нарушитель, переступая границу, не бывает уверенным в удаче. Каждый ждет погони и принимает меры., чтобы скрыть следы. И этот тоже.
— Может, и так. Тебе, Саша, видней. Сколько на твоем счету нарушителей?
— За сотню перевалило.
— Ну, а я за пятнадцать лет и десятерых не схватил. Да, ситуация! Первый раз в жизни сталкиваюсь с такой. Непременно попадет в учебник.
Он разбивал ледок на отпечатках и размышлял вслух.
— Мужик здоровенный, увесистый. Навьючен грузом. Вооружен.
— Если навьючен, значит, далеко не ушел, — подсказал Смолин.
— А может, ему и не надо далеко уходить? Может, у него явка в Стрые или Дрогобыче или поближе где-нибудь? Ну, ладно. Возьмет или не возьмет Аргон след такой давности? Впрочем, зачем я спрашиваю. Я ведь знаю, что наша окружная школа-питомник посылает собак за границу для службы, если они способны брать след полуторачасовой давности. А собака, прорабатывающая трехчасовой след, считается выдающейся. Ведь так?
— Так, товарищ капитан. Беда не только в том, что след давний. Он еще льдом покрыт. В таких условиях и Аргон бессилен.
— Да, ты прав, Саша. Будем искать без собаки. Я уже сообщил в отряд. Там принимаются меры для блокирования.
Если бы начальник заставы настаивал, как в прошлый раз, Смолин, возможно, проявил упорство. Но Шавров сейчас был необыкновенно мягок, терпелив, щадил Аргона, целиком полагался на опыт следопыта.
— Товарищ капитан, давайте заставим поработать Аргона, — сказал Смолин.
— Рискованно. На днях был у меня разговор с майором Николаевым. Он умолял маня щадить старика Аргона. Может сорваться собака от перенапряжения.
— И мне он говорил. Разуверился в Аргоне. Попробуем, товарищ капитан! Ничего с ним не станется.
— Нет и нет! Николаев специально предупредил меня.
— Беру ответственность на себя. Горячие пышки — вам, а мне — шишки. Ну, товарищ капитан?!
— Соблазн, конечно, велик, но… Нет, я не хочу, чтобы ты потом вспоминал меня плохо. Отставить Аргона! Сами как умеем пойдем по следу. — Капитан, как и майор, убежден, что Аргон старик, кандидат в отставники.
И Смолину захотелось доказать, что они ошибаются, что молод Аргон в свои одиннадцать, что еще любая работа ему по плечу.
— Товарищ капитан, я прошу вас!.. Очень прошу.
— Ну, если просишь… Давай тащи сюда старикана. Может, и в самом деле получится.
Смолин подбежал к сидящей в стороне от КСП, скучающей собаке. Потрепал по загривку, поцеловал в холодный нос.
— Ну, псина, работай. Или пропал, или… коронная победа.
Аргон лизнул своего друга в щеку, возбужденно завизжал, запрыгал вокруг. Рад предстоящей работе.
— След! Ищи!
Аргон дольше, чем обычно, обнюхивал лунки, сделанные тяжелыми следами нарушителя, запоминал слабый, еле уловимый запах.
«Бери, милый, бери! — мысленно умолял Смолин. — Поднатужься, дорогой! Ну! Еще! Пожалуйста, еще!»
— Хорошо, Аргон, хорошо! — произнес он вслух дрожащим, срывающимся голосом. — След! Ищи!
Аргон покинул КСП и побежал по целинной земле, вплотную примыкавшей к границе. Тут, на густой побелевшей траве кое-где отчетливо темнели отпечатки. Но дальше, в поле, на оледеневшей стерне Аргон резко сбавил и, наконец, застопорил. След пропал. Скрыт льдом, не источает запаха. Туда-сюда мечется собака, крутится вокруг собственной оси. Визжит, скулит, глаза полны страдания.
Страдал и Смолин.
— Сидеть, Аргон! Отдохни.
Послушался, сел. Но не отдыхает. Продолжает страдать. На какое-то мгновение Смолину стало страшно за Аргона. Двенадцатичасовой след — неимоверно трудная, почти непосильная задача. Может быть сорвана высшая нервная деятельность и тем самым вся условно-рефлекторная работоспособность собаки.
Много хороших мыслей приходит нам. Но не всегда мы успеваем превратить их в доброе дело. Внутренний голос предупреждает в критические минуты поступать так, а не этак, но мы часто глухи к нему, И чем больше побед и удач, тем менее мы осторожны.
Аргон просился в бой, и Смолин поднял его, бросил вперед. Отдохнувшее обоняние действовало недолго. Уже через километр собака снова заметалась, завертелась на месте, заскулила, была необычно возбуждена. И в движениях пропала разумная расчетливость, они стали хаотичными. Возьмет след и сейчас же потеряет, мечется вперед и назад. Измучила и себя и Смолина. К счастью, начался лес. Здесь нет льда, лужи не замерзли и отпечатки хорошо сохранились на сырой земле и прелых листьях.
Последние километры Аргон пробежал резво, уверенно, как в лучшие дни. След вывел на железнодорожную станцию, на глухие запасные пути. Нарушителя извлекли из кучи старых шпал. Странно вел себя Аргон во время задержания. Раньше он остервенело бросался на пойманного. Теперь и не приблизился. Беззлобный, поджав хвост и сложив уши, остановился метрах в трех и не собирался идти дальше. Вроде был скован страхом.
Смолин так был встревожен переменой в Аргоне, что тоже не проявил интереса к нарушителю, доставившему ему столько хлопот. Сдал конвоирам — и забыл. Все внимание Аргону. Жалко ему было смотреть на пса. Дрожит от напряжения. Много раз поощрял его Смолин командой «хорошо», усаживал, давал отдохнуть, гладил, успокаивал — ничего не помогало, Не угасала возбужденность, будто защемило, заклинило какой-то тормоз.
Нарушитель пойман, а собака все еще скулит, визжит, мечется, плохо воспринимает команду. Вот, кажется, и случилось то, о чем предупреждал майор Николаев и во что не хотел верить Смолин.
Да он и сейчас не верил в непоправимую беду. Нет никакого нервного срыва. Просто переусердствовал Аргон, устал. Через день, два войдет в норму.
Прошло три недели, а собака не только не вошла в норму, но сильнее страдала. Невроз развивался катастрофически. Двигательная возбудимость приняла хаотический характер. Аргон беспрерывно порывался куда-то бежать, вертелся на месте. Вставал на задние лапы, бросался на ограду питомника. Когда Смолин подвигал ему кормушку, пес или отворачивался, или скрывался в будке. Когда же убирал кормушку, собака вдруг вспоминала, что голодна, и тянулась к пище.
Аргон, всегда такой общительный, любивший раньше во время походов спать с солдатами на сеновале, теперь чуждался людей. Как подойдет кто-нибудь из пограничников, он поджимает хвост и убегает в будку.
Через два месяца приступы невроза стали затихать. Но он стал терять слух. И было от чего. Сколько раз бандеровцы били его прикладами автоматов по голове! Сколько нервных нагрузок вынес мозг собаки!
Смолину приходилось отдавать команды собаке криком. Но скоро и крик перестал доходить до ушей Аргона. Понимал только жесты. Потом стало отказывать и зрение. В пяти шагах стоит от своего друга — и не узнает.
Целыми днями, спрятав голову, дремлет в будке. Выйдет, поест — и опять в свое убежище.
Все ясно, но Смолин не мог и подумать о расставании с Аргоном. Он числится на пограничной службе, получает все необходимое.
Тем временем на заставе появился Грозный.
Лишь однажды помолодел Аргон, оживился, обрел как будто слух, зрение, обоняние.
Дело было так. На заставе объявили тревогу: был поднят весь личный состав. В общую работу включился по приказанию начальника и Смолин. Назначая его старшим поисковой группы, капитан Шавров сказал:
— На этот раз, Саша, тебе придется поработать в качестве чистого следопыта. Можешь взять Грозного, если есть охота. Пусть щенок обнюхает границу, приучается к работе и к тебе.
Смолин рассматривал носки своих сапог и молчал.
— Ты что, старшина, задумался?
— Виноват, товарищ капитан. Разрешите выполнять ваше приказание?
— В чем дело, Саша? Тебя что-то тревожит?
— Все в порядке, товарищ капитан. Готов преследовать нарушителя.
— А если честно?
— А если честно, то, товарищ капитан, мне очень тяжело. Первый раз за девять лет буду без Аргона работать.
— Так, может, останешься на заставе?
— Нет, пойду со всеми.
Капитан помолчал, посмотрел в сторону питомника, где лаяли возбужденные тревогой собаки. И Аргон присоединил свой хриплый голос к общему хору.
— Я бы на твоем месте забежал сейчас с Грозным к папаше Аргону, попросил «благословения».
Начальник заставы улыбнулся. Но Смолин ответил ему совершенно серьезно.
— Я так и сделаю, товарищ капитан!
Побежал в питомник, взял Грозного, зашел в выгон Аргона. Старик выскочил из будки, обнюхал щенка, тронул его, дружелюбно оскалил желтые изъеденные зубы. Вызывал на игру. Молодому сильному Грозному было скучно со стариком. Не отозвался. Запросился на волю. Туда, куда устремилась вся застава. Смолин погладил своего старого друга и сказал:
— Идем на поиск, Аргон. Пожелай нам удачи.
Закрывая дверь, оглянулся. Аргон стоял посреди загородки. Морда опущена. Обыкновенная собачья морда. Но глаза вдруг обрели человеческую выразительность и до краев были полны смертной тоской и печалью. Смолину стало страшно.
— Прощай, Аргон! — дрогнувшим голосом сказал он и побежал на заставу.
Грозный помчался следом. Щенок возбужденно лаял и легонько хватал следопыта за полу бушлата.
Там, где остался Аргон, послышался протяжный вой. Но Смолин уже не обернулся: не было сил.