Собака и человек

Собака и человек

В первое время на границе мы так были неустроены, так бедны, что у нас в отряде не нашлось для Джека даже будки или какого-нибудь сарайчика. Николаев привязал собаку в конюшне и, улыбаясь, сказал мне:

— Давай, Саша, опекай этого красивого кавалера, готовь к охране границы. Посмотрим, что из него получится. Боюсь, староват он, не восстановит того, что знал когда-то. Но делать нечего. На безрыбье, как говорится, и рак рыба. Действуй!

Я не просто стал опекать Джека, но прямо-таки вцепился в него. Сначала он закапризничал. Николаева сразу признал, а меня держал на расстоянии, как чужого. Будто знал, что я новичок и только поверхностно, не до костей пропитался пограничным духом. На другой день, когда я пришел в конюшню, он облаял меня, скалил зубы. Пришлось терпеливо ухаживать за ним, как и Газоном, приручать к себе с помощью кормежки, четыре дня он держал меня на расстоянии. На пятый позволил вывести себя из конюшни на выгул. На шестой стал с ним заниматься. Плохо Джек работал. Прочно забыл, как идти по следу. Смутно помнил аппортировку, не выполнял простой команды: «ко мне», «лежать», «рядом», «стоять», «ползи», «фас».

Вечером, усталый, опечаленный, пришел я к Николаеву, доложил. Лейтенант усадил меня за стол, угостил вареной картошкой с селедкой, чаем. Я ел вкусный домашний харч, от которого давно отвык, а лейтенант утешал меня.

— Не отчаивайся, Саша. Собака стоит того, чтобы с ней повозиться. Да и нет у нас другого выхода: границе нужен следопыт. И как можно скорее. Отправим тебя завтра в школу вместе с Джеком. Там он быстро восстановит дрессировку.

Долго мы не расставались в ту ночь с лейтенантом. Пили чай и говорили. И все больше о собаках. Слушать нас со стороны, наверное, было не интересно, но мы не скучали, а я — особенно. Раньше Николаев понравился мне как мягкий, доброжелательный человек. Теперь я открыл в нем любителя и друга собак. Все знает о собаках. И умеет рассказывать. Повезло мне. Слушаю его и радуюсь.

Взял он меня за руку и увел далеко-далеко от наших дней, от нашей цветущей земли — в древнекаменный век четвертичной эры. И не блуждает в потемках. Чувствует себя в доисторической эпохе по-свойски, как дома.

— Ни городов, ни деревень, ни дорог, ни железа, ни мостов, ни огня, ни хлеба, ни одежды в то время еще не было. И людей, какие мы теперь, не было. И собак не было. Были дикие животные. Но вот человек нашел способ добывать огонь — сначала веретеном, потом кресалом. И запылал огонь в пещере человека древнекаменной эры. Он и согревал моего предка, и защищал от диких зверей, и сближал его с другим человеком. Первый свой митинг люди провели у костра. Да, Саша, да! Первую радость братства испытали тоже у костра.

Щеки у лейтенанта раскраснелись, будто он и в самом деле сидит у костра. Глаза горят. Слова тоже горячие.

— Прошло время, и человек догадался приручить и своего лютого врага — волка. Сделал его домашним животным. Первым другом человека были не корова, не лошадь, не овца, не курица, не свинья, а собака. Не забывай об этом, Саша. Сорок тысяч лет дружат люди и собаки. Собака предупреждала людей о нападении хищных зверей. Помогала охотиться. Охраняла стада. Таскала тяжести во время перехода с одной кочевки на другую. Впрягалась в сани. Стояла на страже крепостных стен. Облачалась в металлический панцирь с колючим ошейником. Сопровождала египетских стрелков из лука. Нападала на врагов своих друзей и преследовала их. Шла в головной шеренге впереди рабов, впереди свободных бойцов. Охраняла обозы от нападения неприятельской конницы. И даже иногда склоняла чашу весов войны в пользу тех, кому служила. Так случилось во время войны Испании с Францией, в знаменитом сражении под Валенсией. Четыре тысячи собак-бойцов помогли Испании одержать победу.

Все армии мира, все полководцы ценили четвероногих воинов. В военных походах Петра Великого его личная собака разносила во все концы полей сражения царские приказы. Собаки сопровождали русские войска на Кавказе, в войнах с турками. Они были зачислены «на пайки от казны», как и солдаты. Сторожили. Ходили в боевые охранения. Сидели в секретах. Подносили патроны. Доставляли на командные пункты донесения. Хорошо служил собачий народ. И все-таки первый в России питомник военно-полевых собак был создан в Измайловском полку только в 1912 году. В империалистическую войну в царской армии было всего триста служебных собак. Англия, Франция и Бельгия, вместе взятые, имели столько же. А одна кайзеровская Германия бросила в бой тридцать тысяч немецких овчарок. После своего поражения Германия, согласно Версальского договора, передала странам-победительницам не только оружие, но и несколько тысяч своих овчарок.

И мы, как ты знаешь, в эту войну заставляем работать собак на победу. Наши четвероногие друзья ищут мины, спрятанную взрывчатку, тайные склады оружия. Охраняют военные объекты. Вытаскивают с передовых раненых. Такова, Саша, краткая история боевых собак. Вспоминай ее почаще, работая с Джеком.

На другой день меня и Джека отправили в школу. Были мы там сравнительно недолго. Мой Джек в считанные дни восстановил угасшие рефлексы. По учебному следу стал ходить так, что удивлял даже бывалых инструкторов. Через два месяца мы вернулись домой высокообразованными, зная самые новейшие ухищрения, к которым прибегали нарушители границы.

Николаев встретил нас со своей неизменной улыбкой.

— Ну, школьники, как дела?

— Лучше всех, товарищ лейтенант. Любое испытание выдержим.

— Проверим!

Приказал одному солдату обмундироваться в дрессировочный костюм и проложить слепой след на пять километров. Лесом. Полем. Оврагом. По болоту. Пересечь не менее трех раз какую-нибудь речушку. Зайти в село. Побывать в доме. Выйти. Скрыться где-нибудь в надежном месте и ждать.

Солдат ушел в четыре часа дня, а Николаев отправил нас работать только в шесть. Усложнил задачу. Ничего. Джек не оскандалился. Даже все острые, тупые и прямые углы брал верхним чутьем, на хорошей скорости.

Хитроумные петли, сделанные солдатом, проскакивал и брал прямую линию следа. Не отчаивался, не паниковал, не мельтешил, когда подходил к речке. Уверенно входил в воду и на той стороне быстро брал след. В деревне, среди людей, животных и множества посторонних запахов не отвлекался от цели, не терял ее, шел прямо к ней. В общем, нашел «нарушителя», потрепал его как следует за ватный рукав, удовлетворил свою злобу. Я не рассказываю подробно об этом показательном поиске потому, что впереди у нас много всамделишних, с выстрелами, с боем, с кровью.

Николаев все пять километров бежал вместе со мной, чуть сзади, контролировал нас с Джеком и ни одним словом не подбадривал, хотя мы работали на совесть. Не очень похвалил нас и на финише. Раньше, до школы он был добрее.

— Ничего пока работает собачка. Весело. Посмотрим, как она в настоящих условиях во время боевой тревоги на границе поведет себя. Это и к вам, Смолин, относится. Так что настоящее испытание впереди. На границе.

Вот и граница. Ночь. Небо низкое, темное. Ни одной звезды. Деревья черные, мохнатые. Накрапывает дождь. Ни человека вокруг, ни огонька, ни искорки. Сырой ветер позванивает колючей проволокой, гудит в телеграфных проводах нашей пограничной линии. Прямо напротив куста, под которым лежу я, мой помощник, солдат-первогодок и Джек, на той стороне узкой вспаханной полосы — чужая сопредельная земля. Оттуда мы ждем появления нарушителя. Самое удобное место для перехода границы. Лощина с ручьем. Кустарник. Камни. Сусликовые курганчики. Заросли бурьяна. Ждем час, два, три. Молчим. Не шелохнемся. Не курим, конечно, хотя и хочется — уши даже опухли. Смотрим и смотрим на запад. До того взгляд напряжен, а слух обострен, что в глазах двоится и чьи-то шаги слышатся, шорох какой-то, перешептывание. Один раз примстилось даже клацанье затвора. Пора перевести дыхание. Я нажимаю на плечо товарища, отдаю тихо команду:

— Перекур!

Опрокидываемся на спину, лицом к небу. Автоматы кладем на грудь. Джек несет службу, слушает, вглядывается в темень, а мы преспокойно отдыхаем. Хорошо! Славно. От головы отливает кровь. Руки и ноги стали легкими. Свободнее, радостнее бьется сердце. Не шумит в башке.

Тот, кто не служил на границе, не лежал вот так в ночном наряде, в своем первом наряде, сливаясь с землей, с травой, с ночью, тот и представить себе не может, как утомительна эта тихая работа. Тяжести таскать легче, честное слово. Весь напряжен как струна: зрением, слухом, обонянием, ожиданием. Каждое мгновение ждешь появления врага. Все время сжимаешь автомат. Все время готов стрелять и преследовать. Лежишь и бежишь. Заглядываешь вперед, что может произойти: какую позицию ты займешь, а какую враг, что он сделает и чем ты ему ответишь. В общем, переживаний хватало. Иной раз сердце так колотилось, что на той стороне, за границей, казалось, было слышно.

Первая моя ночь на границе, самая длинная, самая трудная. Вторая будет не такой трудной и длинной. Сотая покажется легкой. Тысячная пролетит незаметно.

Ничего не произошло в первую ночь. Не было даже ложной тревоги. Но почему же она так памятна мне, так запала в душу? И поныне слышу тревожный, глухой гул ветра. И поныне шумит своими влажными листьями ракитовый куст. И поныне чувствую теплоту плеча напарника. И поныне слышу его шепот:

— Ползет, кажется. Смотри, смотри!..

Первая любовь, первая работа, первая тревога, первое самостоятельное дело никогда не забываются.