IV «ЖРИ ЕЕ, СОБАКА!»
IV
«ЖРИ ЕЕ, СОБАКА!»
В одном отношении между либеральным правительством и королем Фердинандом царило полное согласие: и король и Аргуэльес относились неприязненно к Риэго.
Легко понять, какие чувства внушал королю офицер, заставивший этого Бурбона склониться перед ненавистной ему конституцией. Вражду министров к Риэго питали более сложные причины.
В июне Кирога, избранный депутатом в кортесы, отбыл из Кадиса в Мадрид. Риэго стал единственным главой Армии наблюдения. С этой минуты, к великому неудовольствию правительства, политическая роль южной армии начала все возрастать. Между Риэго и вождями левого крыла либералов постепенно установились полное единомыслие и даже общая программа действий.
В своих клубах ораторы восторженных обвиняли лидеров умеренных в недальновидности и бессилии. «Аргуэльес и его коллеги, — говорили они, — почили на лаврах. Получив министерские портфели и места в кортесах, они больше не хотят двигать революцию вперед». Восторженные требовали немедленной и полной смены старой, абсолютистской администрации.
Под одобрительные крики собравшихся, жадно ловивших каждое их слово, ораторы левых призывали южную армию, которой страна обязана торжеством, революции, вмешаться в политическую жизнь. Пусть Риэго поможет патриотам сдвинуть государственную машину с мертвой точки.
Речи, раздававшиеся в Севилье и в Кадисе, перекликались с этими призывами.
Выступая в кадисском клубе восторженных, Риэго заявлял, что министерство и кортесы действуют слишком робко, что слуги старого режима все еще остаются на политической арене. От имени армии он требовал предания суду всех палачей абсолютизма — Фрейре, Кампана и многих других, продолжавших благоденствовать.
— Если министры и кортесы слишком слабы и не решаются потревожить осиное гнездо врагов свободы, — говорил Риэго, — армия готова взять на себя эту задачу!
Правительство Аргуэльеса жаждало поскорее покончить с «контролем улицы над властью» и уже подготовляло закон о роспуске патриотических обществ и политических клубов. Однако оно не решалось провести этот закон в жизнь, так как опасалось вооруженного противодействия. Поэтому-то министерство стремилось прежде всего расформировать Армию наблюдения и начать столь деликатное дело С устранения из этой армии Риэго.
Но сместить вождя революции простым правительственным распоряжением было бы опасно. Вот чем и вызывалось то по меньшей мере странное положение, что либеральные министры, недавние узники абсолютизма, стали подыгрывать королю в его интригах против Риэго.
* * *
«Bo внимание к заслугам вашим перед государством и замечательным подвигам вашим на пользу нации я решил возвести вас, дона Рафаэля дель Риэго, в звание фельдмаршала испанской армии. 4 апреля 1820 года. Я, король».
Незадолго до этого вожди армии Леона согласились между собой, что будут отказываться от всех титулов и званий, какие могут быть им предложены, и начнут «моральную революцию» против пристрастия испанцев к титулам. Кресты и ленты должны быть заменены национальной зелено-красной кокардой.
В сдержанных, но твердых выражениях Риэго отказался от высокого маршальского звания.
Однако не так легко уклониться от монаршей ласки. За дело принялся военный министр Амарильяс, передавший Риэго высочайшее пожелание: «Согласно конституции, я являюсь верховным вождем армии.
Я должен заботиться о хорошем состоянии войск. Поэтому я решил иметь в своем окружения компетентных лиц, которые должны быть в мирное и военное время моими ближайшими помощниками». Амарильяс пояснял Риэго, что ему выпала высокая честь: он назначен адъютантом короля.
Снова последовал отказ Риэго. Меньше всего борца за свободу прельщала ливрея личного слуги монарха. Его место в армии!
Но Амарильяс не унимался: «Во внимание к исключительным заслугам вашим, король решил назначить вас капитан-генералом Галисии. Его величество просит вас проследовать через Мадрид. Государь желает лично познакомиться с героем свободы, о котором он составил себе столь высокое мнение. 2 августа. Амарильяс».
Отвергнуть назначение на новый пост и остаться после этого в армии уже нельзя было, не нарушив дисциплины.
Оставалось подать в отставку, что Риэго и сделал. Но Фердинанд не принял отставки.
Не дожидаясь результатов своих маневров, Амарильяс опубликовал королевский приказ о расформировании Армии наблюдения.
Риэго, уверенный в поддержке всей страны, начал оспаривать законность этого распоряжения. Офицеры Армии наблюдения направили королю адрес:
«…Кортесы только что собрались. Они еще не имели времени осуществить реформы, которых требует нация. Против этих реформ восстанут те, кто привык использовать в своих интересах общественные бедствия… Десятое марта[33] все еще не наказано. Правосудие до сих пор не настигло тех, кто в 1814 году подло обманули доверие родины, обманули и вас, ввели в заблуждение ваш рассудок до такой степени, что заставили вас отплатить пытками и казнями всем, кто был беззаветно предан вам… Тысячи насущных мероприятий не подверглись еще даже первому рассмотрению… Мы умоляем вас, государь, отнестись со всем вниманием к нашему обращению, взвесить последствия королевского приказа, сообщенного армии военным министром, отменить его и оценить министра по его действиям, могущим причинить неисчислимые беды».
Чтобы ускорить выполнение королевского приказа, Амарильяс обещал всем офицерам, переводимым в другие части, повышение в чине, увеличение жалованья и всякие иные выгоды. Но это не помогало. Тогда министр решил двинуть войска. Он направил к Сан-Фернандо 11 батальонов андалузской милиции.
Когда в столице стало известно о намерении прибегнуть к силе против Риэго, там поднялись волнения. Клубы мобилизовали все революционные элементы Мадрида. Фердинанд оказался вынужденным пожертвовать Амарильясом.
Отставка военного министра несколько успокоила страсти. Правительство не замедлило воспользоваться этим. Новый военный министр передал Риэго повторное настойчивое приглашение короля явиться в Мадрид.
Роспуск армии Леона оставит революцию беззащитной. Но отказ подчиниться королевскому распоряжению о расформировании армии неизбежно приведет к военному столкновению, к междоусобию.
На открытое возмущение теперь, после торжества конституции, Риэго идти не хотел. После долгих колебаний он решил выехать в Мадрид и там всеми доступными средствами бороться с пагубными намерениями правительства.
* * *
Желая избежать в пути шумных встреч и оваций, Риэго ехал в столицу под вымышленным именем.
В скромной мадридской гостинице он сменил штатское платье на генеральский мундир и, закутавшись в плащ, отправился с тремя своими адъютантами во дворец.
Рафаэль был сильно взволнован. В юные годы Фердинанд жил в его воображении, окруженный ореолом. Не так легко отказаться от идеалов молодости… Именем Фердинанда с четырнадцатого года творились чудовищные беззакония, пролито много невинной крови. Но виноват ли в этом он, именно он?..
Риэго пожал плечами: как, однако, сильны в испанском офицере монархические чувства! Он бросил шедшему рядом с ним Сан-Мигелю:
— А знаешь, Эваристо, Испании грозит большая опасность… Король разрешит сохранить революционную армию, а ее глава из признательности станет раболепным королевским слугою!
Шутка не очень понравилась Сан-Мигелю. Он пренебрежительно шмыгнул длинным носом:
— Если бы это зависело от твоего красноречия, разрешение не заставило бы себя ждать. Но уж поверь: быть тебе и после аудиенции нераскаянным радикалом!
Гофмейстер ввел Риэго в круглую, отделанную янтарем залу. Фердинанд поднялся из-за письменного стола и пошел навстречу.
— Наконец-то, сеньор Риэго! Добро пожаловать!.. Боже мой, сколько усилий стоило залучить вас к себе! Поверите ли, я каждый день изливал перед министрами мое восхищение доном Рафаэлем Риэго, знакомым мне лишь понаслышке… Они слали одно приглашение за другим, а вы все не жаловали. Знаете, дорогой сеньор, я готов принять это за недоброжелательство ко мне! Я догадываюсь: вас восстановили против меня. Признайтесь, ведь это так?
Риэго пытался было вставить несколько протестующих слов, но они потонули в потоке королевского красноречия. Отбросив прочь церемонии, Фердинанд взял под руку своего подданного и, прохаживаясь взад и вперед, принялся «раскрывать перед ним душу»:
— Что ж, тут я бессилен… Видно, не только рядовые люди, но и герои целой нации не могут стать выше ходячего мнения. Но вы подумайте, каково мне! Заняв трон предков, я стремился быть разумным и добрым королем. Мне приходилось и ошибаться, но ведь я слушался советников, богатых опытом!.. Увы! Люди не могут читать в сердцах… И со всех сторон только и слышится: «Деспот, тиран!» Вот и сеньор Риэго вел своих солдат против моих генералов, крича: «Долой тирана!»
Риэго воспользовался тем, что его царственный собеседник переводил дыхание:
— Ваше величество, никогда ни я и ни один из патриотов не посягали на священные права…
Но не было еще человека, который сумел бы заставить Фердинанда слушать себя. С присущей ему легкостью в мыслях он уже перескочил на другое:
— Ай, ай, дон Рафаэль, дон Рафаэль!.. Вы не пожелали угодить мне даже в малом!
Риэго недоумевал, почему король не сводит укоризненного взгляда с его плеча. Наконец Фердинанд пропищал патетическим фальцетом:
— Генерал Риэго, где ваши аксельбанты королевского адъютанта?
— Государь, общее решение офицеров…
— Полноте, полноте! Генерал Риэго, я мог бы приказать, как высший ваш начальник. Но забудем об этом. Я настаиваю на аксельбантах… Я прошу вас, во имя наших будущих добрых отношений: при следующем же визите во дворец… завтра же быть в форме моего военного помощника. Повторяю: прошу во имя добрых отношений!
Риэго отвесил глубокий поклон:
— Повинуюсь вашему величеству!.. Вы напомнили мне, государь… На августейшее ваше, верховного главнокомандующего, рассмотрение Армия наблюдения решила представить вопрос о ее существовании.
— Но ведь он решен моим недавним приказом!
— Ваше величество было введено в заблуждение…
— Вопрос разрешался совместно с министерством.
— Государь, я не дипломат и не политик… Позвольте мне со всей откровенностью солдата, без обиняков, изложить вам мнение армии по поводу этого злосчастного приказа.
— Злосчастного?! Прекрасно… Но прежде прошу вас, генерал, отдать должное этим прелестным виргинским сигарильям!
Фердинанд обнял Риэго за талию, подвел к глубокому креслу у своего стола и сам расположился напротив.
— Итак?
— Общее мнение испанцев приписывало все беды страны не вам, государь, а камарилье.
— Ка-ма-ри-лье?! Подумайте…
— Окружавшим вас, государь, людям. А вот теперь конституционные министры убедили ваше величество расформировать южные войска… Бывшие узники абсолютизма поступают как злейшие враги свободы! Мы в армии не можем без, негодования говорить об этом старике — Аргуэльесе… Пребывание в тюрьме, должно быть, притупило его разум. Ему бы украшать своей особой сады Прадо! Но почему этот выживший из ума человек распоряжается судьбами нации?
Фердинанда корчило от сдерживаемого смеха. При последних словах он разразился хохотом:
— О. господи! Выживший из ума старик пусть с палочкой ковыляет по Прадо… Ха-ха-ха!.. Прекрасно, сеньор Риэго, очаровательно! Вот-то порадую сегодня дона Агустина![34] Ведь это голос армии, сделавшей революцию… Ха-ха-ха!..
Рафаэль насторожился. Он почувствовал в словах короля злобную радость от представившегося случая «стравить обе своры».
— Армия наблюдения подробно высказала в своем адресе вашему величеству мотивы, по каким ее упразднение опасно, гибельно для страны и еще не окрепшего политического режима! Все — офицеры и солдаты — убеждены, что интересы вашего величества, интересы династии неразрывно связаны с конституционным образом правления.
— Благодарю… От души благодарю! Как приятно сознавать, что армия правильно оценивает положение!
— Если это так, государь, то одно ваше слово избавит тысячи патриотов от состояния неуверенности и тревоги, в котором они пребывают вот уже месяц. Выкажите себя, государь, другом новой Испании! Благоволите отменить произвольное решение, подсказанное вашему величеству злонамеренными или неспособными советниками.
— Увы! То, что предлагает мне генерал Риэго, было бы величайшим нарушением закона. Величайшим! Конституционный король обязан согласовать все дела со своими министрами, не так ли?.. Поэтому постарайтесь убедить министров. Все теперь зависит от вашего свидания с Аргуэльесом и его коллегами. Добейтесь, пересмотра решения сегодня же! Я отпускаю вас, генерал, до завтра и буду ждать вас с добрыми вестями.
* * *
В тот же вечер, 31 августа, Риэго был приглашен на заседание срочно созванного кабинета.
Семь министров сидели с замкнутыми, нахмуренными лицами, в то время как Риэго, не стесняясь в выражениях, изливал накопившийся в нем гнев:
— Армия не желала подобных порядков, и она не допустит их и в дальнейшем! Я спрашиваю вас от ее имени, почему до сих пор на свободе Фрейре, О’Доннель, Кампана? Почему вы медлите с судом над Элио? Апостолическая хунта через своих агентов открыто призывает в деревнях к герилье против конституционного режима… Вам со всех сторон указывают, на виновных. Но до сих пор не наказан ни один из этих бандитов! Как можете вы управлять страной, если повсюду в провинциях старые чиновники препятствуют осуществлению установленных вами же законов? Тысячи молодых патриотов не могут получить должности, потому что все места заняты тунеядцами и враждебными революции людьми. Армия самым решительным образом осуждает эти вопиющие непорядки! Она недовольна также медлительностью кортесов. Время тратится на парадные речи. Вот уже два месяца, как начались парламентские заседания, а еще не рассмотрен ни один из основных законов. И при таких обстоятельствах вы убеждаете короля расформировать Армию наблюдения!
Аргуэльес резко оборвал говорившего:
— Королевский указ о роспуске не подлежит ни обсуждению, ни пересмотру!
Риэго повысил голос:
— Но сегодня его величество сказал мне, что он желал бы нового обсуждения в министерстве!
Тут вскочил Мануэль Геррерос — министр, наиболее благосклонный к восторженным и их вождю. Он подошел к Риэго. Послышался взволнованный шепот:
— Это непостижимо! Черт знает, что такое!.. Так можно поступать, только преследуя темные цели… Вы должны знать, генерал, что не только министерство, но и король… понимаете — король!., взявший на себя почин в этом деле, не желает пересмотра. Не далее как сегодня он повторил это дону Агустину… Если во дворце вам говорили другое, то это свидетельствует о… (последовала красноречивая пауза) о величайшей забывчивости государя!
— Сеньоры конституционные министры! — раздраженно заговорил Риэго. — Моя популярность в народе тревожит многих. Видимо, я являюсь помехой и для вас… Что ж, я готов оставить армию, уйти из общественной жизни, поселиться в глухой деревне или даже вовсе покинуть Испанию. Но сделаю это при одном лишь условии: если вы отмените указ о роспуске Армии наблюдения! Наша сделка…
Законник Аргуэльес не мог спустить подобной дерзости:
— Генерал, в вашем воображении здесь ведут переговоры две равные стороны. Только так можно объяснить вашу неловкую фразу. Сделка!.. О какой сделке может быть речь между советом королевских министров и генералом армии?! Отношения между нами ясны: вы должны беспрекословно подчиняться приказам правительства. К этому вас обязывает не только воинская дисциплина, но и долг патриота! Огромные услуги, оказанные вами Испании, лишь усугубляют эту простую истину… Мы просим вас немедля выехать в Галисию и занять ваш новый почетный пост! Что касается Армии наблюдения, то ни его величество, ни кабинет министров не имеют оснований отказаться от раз принятого решения. После королевского указа эта армия должна рассматриваться как уже несуществующая, находящаяся в состоянии расформирования.
— Сеньоры министры, вы не оставляете мне выбора! Отныне всеми доступными мне средствами я буду противиться не только этому указу, но и всей вашей политике. Я обращусь к кортесам, армии, наконец, к главному судье между мною и вами — народу!
* * *
Как ни старался Риэго скрыть от мадридцев свое пребывание в столице, весть о приезде героя Кабесаса быстро облетела город. И сразу же его окружило восторженное преклонение тех, кто хотел «двигать революцию».
Часами стояли мадридцы, ожидая его появления на улице. Как только Рафаэль показывался, толпа встречала его. овацией, бежала за ним.
На другой день после свидания с министрами Риэго снова отправился во дворец. Провожавшая его народная свита запрудила дворцовую площадь.
Во время короткой второй аудиенции Фердинанду было не до притворства. С трудом скрывая мучивший его страх, он говорил раздраженно:
— Сеньор Риэго, вам надо поскорее направиться в Сантьяго.
— Но, государь, конституция оставляет за мною право апеллировать к кортесам!
Фердинанд подошел к окну и приоткрыл его. С площади ворвались возбужденные крики:
— Да здравствует Риэго! Смерть врагам героя!
Короля передернуло:
— Генерал, ваше дальнейшее пребывание в столице невозможно. Вы видите, как взбудоражена мадридская чернь!
Риэго различает лучше, чем накануне, подлинное настроение своего государя и не может отказать себе в полновесной реплике:
— На дворцовой площади, ваше величество, собрались родные братья тех, кто прогнал французов и затем покончил с деспотизмом!
Теперь слова Фердинанда дышали откровенной ненавистью:
— Вы заблуждаетесь, если рассчитываете второй раз преуспеть в неповиновении. Приказываю вам, генерал, покинуть Мадрид немедленно. Я располагаю достаточным выбором дисциплинарных мер, чтобы заставить выполнить свой долг даже тех, кому успех вскружил голову! Когда вы намерены отбыть в Галисию?
— После ближайшего заседания кортесов.
* * *
Из дворца Риэго направился на площадь Пуэрта дель Соль. Там его ждали друзья, чтобы принять участие в торжественном шествии, которое устраивали восторженные в честь национального героя.
Было бы неразумным уклоняться долее от таких народных празднеств. Только в народе революция могла найти себе опору и защиту.
По пути Рафаэль поделился с Сан-Мигелем своими чувствами:
Ты, Эваристо, хорошо предвидел! Из королевских покоев я ухожу отнюдь не раболепным поклонником нашего Фернандо… И знаешь, что мне приходит на мысль: так ли уж плоха была бы испанская республика? Тс-с, Рафаэль!.. Для политика золотое правило — не говорить всего, что думаешь. Подумай, как испанский мужик благоговеет перед Желанным! Наша республика, не успев родиться, повиснет на крестьянских вилах… И не забывай о Священном союзе! Не для того император Александр осчастливил Францию Бурбонами, чтобы терпеть республику у нас!
После триумфального шествия по улицам столицы клуб «Золотой ручей» устроил банкет в честь народного любимца. В огромном зале собрались политические вожди и ораторы, вся радикальная молодежь. Среди общего радостного возбуждения провозглашен был тост за Героя, Свободу и Конституцию. Лились страстные речи. Раздавались призывы положить конец проискам реакции — вывести народ на улицу и добиться отставки «семи спящих красавиц».
* * *
«Общество авторов театра Принца имеет честь предоставить в распоряжение бессмертного Рафаэля Риэго ложу номер пять своего театра на спектакль «Энрике III», который состоится сегодня, 1 сентября 1820 года. От имени общества — автор Антонио Гонсалес».
Мадридцы заполнили театр задолго до начала представления. Публика галерей и стоячих мест нетерпеливо ждет прихода вождя.
И вот оглушительный плеск ладоней, крики приветствий, сливающиеся в общий гул и рев, потрясли старые стены: в ложе появился Риэго. Полетели в воздух цветы, шляпы, мантильи.
Зал стоя поет «Гимн Риэго».
Кажется, что энтузиазм собравшихся уже иссяк. Но на галерее снова затягивают слова гимна, и зал опять дрожит от восторженных криков.
Политический начальник Мадрида, получивший от правительства строгие инструкции, тщетно пытается прекратить овации. Скрепя сердце он принимает решение… Все видят, как он зашел в ложу номер пять и просит Риэго призвать публику к спокойствию. Ставленник правительства как бы сознается в своем бессилии.
Риэго взмахнул рукой — и зал мгновенно стих.
Спектакль прошел без инцидентов. Но как только занавес упал в последний раз, волнение снова охватило собравшихся. Еще раз слова гимна смешались с восторженными возгласами. Мадридцы не хотели расходиться.
«Пора переходить в атаку!.. — решил Риэго. — Начнем-ка, по доброму армейскому обычаю, песней!»
Он подошел к барьеру и жестом попросил тишины. Зал замер в ожидании речи. Но из уст Риэго полилась задорная, острая песня:
Пусть ты не хочешь —
Но мы ее жаждем:
Нам конституция
Счастье дала!
Жри ее, жри ее,
Лопай, собака!
Эй, толстопузый,
Холоп презренный!
Ты ненавидишь
Закон твоих братьев:
Ведь обратил он
В горечь и слезы
Сладкие яства
И развлеченья.
Пусть ты не хочешь —
Но мы ее жаждем:
Нам конституция
Счастье дала!
Жри ее, жри ее,
Лопай, собака!
Вопишь ты, что песня
Тебя оскорбляет?
Но она ранит
Лишь раболепных!
Жить пока будут
Эти канальи,
Петь нашу песню
Не перестанем!
Простой мелодии после второго куплета подпевали уже все. Веселый смех, аплодисменты, и снова, и снова: «Трагала, трагала, трагала, перро!»[35]
«В вихре танца» (Г. Доре)
«Деревенские пастухи» (Г. Доре).
Блюститель политического благочиния ввел в зал солдат и опять бросился к Риэго:
— Требую, генерал, немедленно прекратите это безобразие! И прошу вас покинуть театр!
Риэго презрительно пожал плечами:
— Сеньор немного опоздал…
С этими словами он направился к выходу.
Несмотря на поздний час, на улицах начались манифестации. Во всех концах Мадрида звучала Трагала.
С этого дня Трагала, испанская Карманьола стала дразнить раболепных и толстопузых, как красная тряпка приводит в бешенство быка на мадридской арене.
* * *
Народные демонстрации в столице становились все многолюднее. Мадридцы требовали сохранения Армии наблюдения и ее командования.
Почти непрерывно заседал совет министров. Не было ночи, чтобы гарнизон не оставался под ружьем.
По городу ходили слухи о заговорах крайних либералов. Риэго приписывали намерение арестовать правительство, разогнать кортесы, переизбрать их и провозгласить республику. Говорили, что группа заговорщиков готовилась проникнуть во дворец, чтобы завладеть королем.
В создании атмосферы постоянной тревоги чувствовалась опытная направляющая рука. Фердинанд уже давно усвоил немудреную тактику провокации. Платные агенты короля пробрались во все кружки радикальной молодежи.
Опасаясь усиления революционного брожения, первый министр требовал немедленного отъезда Риэго в Галисию.
Тут вмешался Фердинанд. Новый королевский приказ отменял назначение Риэго капитан-генералом Галисии и предписывал Риэго, «принимая во внимание несомненные доказательства его мятежных попыток», немедленно покинуть столицу и до особого распоряжения отправиться в Овьедо, на службу в тамошнем гарнизоне.
* * *
Риэго вынужден был срочно выехать в Овьедо. Но он оставил у своих единомышленников обращение к кортесам, которое и было оглашено на заседании 5 сентября. Все письмо состояло из доводов в пользу сохранения Армии наблюдения. О личных обидах Риэго умолчал.
Но о них напомнили кортесам его сторонники. Депутат Акунья предлагал потребовать от правительства объяснения, почему оно прибегло к образу Действий, оскорбительному для вождя революции. Его поддержал Ромеро Альпуэнте: необходимо заставить министров дать парламенту отчет о мотивах роспуска южной армии.
Слово взял Флорес Эстрада:
— Парламент не может взирать безразлично на то, как враги нашей свободы поносят гражданина, столь много сделавшего для ее торжества! Последнее распоряжение короля, ссылающее генерала Риэго в Овьедо, — это неслыханное оскорбление герою и вызов всем сторонникам революции!
Главарь умеренных Мартинес де ла Роса возражал политическим друзьям Риэго:
— Мы все здесь воздаем почет заслугам генерала Риэго. Но это, увы, не дает нам права изъять его из-под действия обязательного для всех закона. Конституция предоставила королю и правительству исключительное право управления военными силами. Поэтому роспуск южной армии, а также отставку Риэго следует рассматривать как действия, вполне законные.
Левые либералы составляли в парламенте лишь незначительное меньшинство. Большинство кортесов согласилось с де ла Росой.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.