ГЛАВА 2 Смешанные мотиваторы

ГЛАВА 2

Смешанные мотиваторы

Моей матери — Вильме Норрис — было всего восемнадцать лет, когда она родила меня, а сами роды длились целую неделю! Она отправилась в больницу в воскресенье, 3 марта, а я появился на свет только в следующее воскресенье. И всю эту неделю врачи отчаянно боролись за жизнь моей матери и меня. В конце концов ранним утром 10 марта 1940 года я пришел в этот мир — 2 кг 950 г, однако мамины проблемы на этом не закончились. Что-то было не так, потому что я был неправильного цвета!

Мое крошечное тельце было темно-лиловым. Мой отец — Рэй Норрис, а также обе мои бабушки присутствовали при родах, и когда отец увидел меня, то так разволновался, что потерял сознание.

Врачи и медсестры не слишком переживали за моего отца, но очень сильно испугались за меня. Я оказался "синюшным ребенком". Это означало, что я не начал дышать сразу же после рождения, и из-за этого моя кожа приобрела такой страшный оттенок. Врачам, чтобы не допустить необратимого поражения мозга из-за недостатка кислорода, пришлось срочно спасать меня. Мне немедленно дали кислород, чтобы "завести" мои легкие. Это помогло, и уже вскоре я дышал, как профессионал.

Тем не менее в течение первых пяти дней моей жизни врачи не были уверены, что я выживу. Они поместили меня в изолятор наподобие современных послеродовых палат интенсивной терапии, чтобы уберечь меня от инфекций и наблюдать за моим состоянием. Я был слишком слаб, чтобы самостоятельно есть, поэтому мама сцеживала молоко, и меня кормили с помощью пипетки. Мама тоже была очень слаба, и ей не разрешали видеться со мной. У нее до сих пор сохранилось письмо моей бабушки, написанное в те дни, в котором она сообщала моей тете: "Малыш Вильмы, наверное, не выживет”.

Однако мы с мамой всех удивили! Мы выкарабкались, и вскоре врачи выписали нас. Впоследствии мама рассказала мне, что, впервые взяв меня на руки, она посмотрела мне в глаза и прошептала: "У Бога есть планы для тебя". Эти слова она повторяла много раз на протяжении всей моей жизни.

Родители привезли меня домой, на ферму, где работал папа, в Райан, штат Оклахома, — маленький городок на границе с Техасом, примерно в двух часах езды от Далласа. В моем свидетельстве о рождении в графе "Имя" записано: "Карлос Рэй Норрис". Меня назвали в честь преподобного Карлоса Берри, пастора нашей семьи в Райане, и в честь моего отца Рэя.

Если говорить о происхождении, то во мне поровну ирландской и индейской крови. Со стороны Норрисов мой дедушка по отцу был ирландцем, а бабушка — чистокровной индианкой из племени чероки. Девичья фамилия моей мамы была Скарберри. Бабушка по матери, Агнес, была ирландкой, а дедушка — индейцем-чероки из Кентукки.

Дедушка Норрис перебрался из Ирландии в Америку вместе с родителями в середине XIX века. Женился, у него родилось трое детей, но жена умерла, не выдержав трудностей жизни первых поселенцев. Тогда он в качестве няньки для детей нанял шестнадцатилетнюю индианку из племени чероки. Вскоре он решил жениться на няньке и договорился с ее родителями, жившими в резервации, о выкупе. То, что девушка была влюблена в юношу из своего племени, совершенно не заботило ее родных. Они продали ее моему деду, ни минуты не колеблясь.

Молодая индианка-чероки оказалась хорошим выбором. Она родила дедушке Норрису тринадцать детей, семеро из которых выжили. В их числе был и мой папа. Однако их взаимоотношения нельзя назвать романтическими. Возможно, бабушка не смогла забыть свою первую любовь, с которой ее разлучили. Много лет спустя мама рассказала мне, что на похоронах дедушки Норриса бабушка сказала: "Вот и хорошо! Наконец-то я от него избавилась!" Это совсем непохоже на чувства скорбящей вдовы!

Мои родители были видной парой. Папа был высоким — метр восемьдесят пять, хорошо сложенным и сильным, черноволосым и черноглазым. На ранних фотографиях он похож на Джона Уэйна в молодости. Папе было девятнадцать лет, а маме — шестнадцать, когда они поженились в Мариэтте, штат Оклахома. Мама была миниатюрной девушкой с длинными волнистыми рыжими волосами и симпатичными веснушками на лице.

Вскоре мы переехали из Райана в Лоурон, штат Оклахома, где папа устроился работать механиком в автобусной компании "Грейхаунд". Это был первый из не менее чем дюжины переездов, которые мы совершили, прежде чем мне исполнилось двенадцать лет. Если бы не духовная и практическая стабильность мамы, у нас вообще не было бы никаких корней. Ее любовь служила тем клеем, благодаря которому мы держались вместе и чувствовали себя уверенно, независимо от того, куда или как часто переезжали.

В ноябре 1942 года папа отвез нас с мамой к бабушке Скарберри в Уилсон, штат Оклахома, а сам отправился в Ричмонд, штат Калифорния, в надежде найти работу на верфях. Бушевала Вторая мировая война, и. папа рассудил, что если он будет работать на верфи, то сможет послужить своей стране и в то же время избежать призыва в армию и, следовательно, разлуки с молодой женой и ребенком. Но он ошибался, однако благодаря этому плану у него оказалось несколько месяцев в запасе, чтобы найти для нас жилье.

К тому времени мама была на пятом месяце беременности. Мы прожили у бабушки еще месяц, а затем отправились на поезде в Калифорнию к папе. В одном вагоне с нами ехала группа молодых военных моряков. Они заметили, что мама была в положении, и помогли ей позаботиться обо мне. Дорога из Оклахомы в Калифорнию заняла несколько дней, поэтому на станциях моряки выходили из вагона и покупали нам с мамой и еду, и самое необходимое. Я был просто очарован этими славными ребятами. Именно там, в поезде, зародилось во мне уважение к американским военным.

Спустя два месяца родился мой брат. Мама выбрала имя Джимми, но папа назвал его Уиланд — в честь своей любимой марки пива. Это расстроило маму, но она ничего не могла сделать, потому что имя уже было вписано в свидетельство о рождении.

Через три месяца папу призвали в армию, и вскоре он сражался с фашистами в Еермании. На время папиной службы мы с мамой и Уиландом переехали обратно к бабушке Скарберри, в ее крохотный домик в Уилсоне, штат Оклахома. Уилсон на тот час был маленьким городком в прериях — плоским, сухим и пыльным, с населением около тысячи человек. Этот край (городок был расположен в нескольких милях к востоку от границы между Техасом и Оклахомой) был бедным и заброшенным. Там я провел большую часть своего детства.

Бабушка Скарберри жила в небольшом дощатом доме на окраине Уилсона. Все мы — мама, бабушка, Уиланд и я — спали в одной комнате. Бабушка — на кровати, а мама, Уиланд и я располагались на раскладывающемся диване. Нас с братом купали вместе в большом оцинкованном корыте. Туалет был во дворе, и там стоял такой отвратительный запах, что я просто ненавидел ходить туда. Часто я проходил больше мили пешком до дома моей тети, чтобы воспользоваться ее туалетом, потому что у нее в доме была канализация, — и это стоило такой прогулки!

Бабушка Скарберри не была богатой в материальном плане, однако она была святой. Сердце этой маленькой женщины с ярко-голубыми глазами было переполнено любовью к Богу и своим близким. Бабушка щедро одаривала нас с Уиландом вниманием и лаской. Ее любовь наполняла ту хижину, в которой мы жили, и превращала ее в настоящий домом.

Прошло уже больше двух лет с тех пор, как папа ушел на войну, когда однажды к нашему дому подъехал мальчик на велосипеде. Он привез телеграмму из военного министерства. Мама расписалась за доставку и дрожащими руками стала вскрывать ее, и вдруг страшно закричала. Бабушка подбежала к ней и, обняв, спросила:

— Что, что случилось, В ильма?

— Рэй пропал без вести, — рыдая, ответила мама, протянув телеграмму бабушке.

Я был слишком мал, чтобы понимать, что означают слова пропал без вести", но, судя по тому, как вели себя мама и бабушка, я догадался, что папа, наверное, еще нескоро вернется домой — если вообще вернется.

Я переживал за папу, но не беспокоился о том, как мы выживем. Пока рядом были мама и бабушка Скарберри, я ничего не боялся. Каждый вечер перед сном мы все опускались на колени в гостиной и молились, прося Бога найти папу и вернуть его нам.

Прошли три долгих месяца, а о папе не было никаких вестей. Наконец, мы получили радостное известие — папа жив! Он был ранен в ногу и едва не оказался похороненным заживо в немецком окопе, из- за чего отстал от своего отряда. Товарищи обнаружили его, когда расчищали окоп. Папу отправили домой, в Техас, и сейчас он находился в военном госпитале. Врачи считали, что через пару месяцев папа сможет вернуться домой.

На протяжении следующих двух месяцев я каждый день выходил на крыльцо и сидел в ожидании, когда подъедет автобус. Я смотрел, как из него выходят люди, надеясь увидеть папу. Но папы не было, и я, расстроенный, возвращался в дом и говорил: "Не сегодня, мама. Сегодня папа не приехал".

Через два месяца я начал терять надежду. Однажды я, как обычно, наблюдал, как из автобуса выходят пассажиры, но опять так и не увидел отца. Огорчившись в очередной раз, я развернулся и направился в дом со словами:

— Мама, мне кажется, что папа никогда не приедет.

— Неужели? — ответила мама, хитро поблескивая глазами. — А это тогда кто? — и она указала на солдата, который медленно выходил из автобуса.

Это был папа!

То, что папа вернулся домой, было хорошей новостью. Плохая же новость заключалась в том, что его серьезная, еще довоенная проблема со спиртным только усугубилась.