СОТРУДНИЧЕСТВО С ГОРЬКИМ
СОТРУДНИЧЕСТВО С ГОРЬКИМ
А. М. Горький — М. Е. Кольцову
(Сорренто, 8 декабря 1931 г.)
Дорогой Михаил Ефимович, за два месяца у меня скопилось порядочное количество вырезок из эмигрантских газет. Собирал их для статьи, но вижу, что у меня для этой статьи нет времени. Долго держать материал этот не годится — прокиснет, выбросить — жалко: хороший материал! Решил послать его Вам, м. б., Ваше острое перо обработает этот глубоко поучительный хлам? Очень хотелось бы этого. Изредка не мешает показывать нашему читателю лицо эмиграции, — гнусное, жалкое лицо, как видите и знаете.
Обещал Вам написать о редакторах, но все не могу еще выбрать времени для этого.
Изумительно безграмотно ленинградская «Международная книга» печатает свои каталоги! Пример: Фурье, Август Бебель — каково? Фурье написал книгу о Бебеле. Вот уж действительно «посмертное» сочинение. Иногда мне кажется, что у нас нарочно хулиганят эдак-mo. Крепко жму руку.
А. Пешков
Что происходит между Ионовым и Виноградовым? Я очень заинтересован, чтоб Виноградову зря не мешали работать, человек он неврастенический и всякие «потрясения» отражаются на работе его немедленно. А работник он — весьма ценный и очень «знающий». Вы его поберегите от излишних трений.
На 33-й г. мы с ним — т. е. Вы и я — затеем «Историю женщины». Покамест — помалкивайте об этом.
А. П.
М. Е. Кольцов — А. М. Горькому
Москва. 25 декабря 1931 г.
Дорогой Алексей Максимович!
Большое спасибо за вырезки. Они уже пускаются в работу в «Огоньке», «Правде» и других изданиях. Очень буду рад, если пришлете еще этого добра.
Вашего письма к редакторам Журнально-Газетного Объединения жду с нетерпением. Письмо будет и политически и литературно очень кстати именно сейчас, в связи с тем оживлением, которое вызвало во всех наших литературных кругах известное письмо Сталина об историках. В Вашем письме к редакторам Журнально-Газетного Объединения полезно было бы задеть, между прочим, следующие темы: 1) Указать на то, что напряжение с бумагой и ограниченность тиражей журналов никак не дозволяет редакциям работать спустя рукава («читатель все равно слопает, мы изготовляем дефицитный товар»), 2) значение журнала наряду с книгой и газетой, как учителя и организатора творческой жизни передового трудящегося человека, 3) еще и еще раз о бдительности, о зоркости в отношении всякой враждебной контрабанды, о литературной добросовестности, вообще о дальнейшей неустанной работе над качеством наших журналов, 4) против разграничения «чисто» редакторской и «чисто» издательской работы, против подразделения на «высоко идейных» редакторов не от мира сего, с длинными волосами и высоким челом и на «прозаических» издателей, занимающихся презренным вопросом бумаги, распространения и т. д. Лично я, следуя Вашему примеру, охотно занимаюсь издательским делом как неразрывным продолжением дел литературных и полагаю такой метод правильным для литератора-большевика, думающего не только о рукописи, но и о том, как и в каком виде она дойдет до миллиона рабочих и крестьян.
О Виноградове. Ионов предъявил Виноградову претензии чисто денежного порядка, требует возвращения полученных Виноградовым от Академии авансов. Ионов письменно предложил нам (Жургазобъединению) совместно выступить против Виноградова. Мы, конечно, на это не пойдем. Приняты все меры для обеспечения Виноградову спокойной работы. Против него есть раздражение со стороны некоторых неудачливых переводчиков и литературоведов, разных Нусиновых. Они пытались (в разговорах) опорочивать Виноградова как редактора «Молодого человека», да и само издание. Мы этому дали отпор и вопрос пока полностью исчерпан. Нужно только, чтобы Вы, Алексей Максимович, систематически просматривали работу Виноградова, чтобы он не поскользнулся на какой-нибудь своей мелкой промашке. Скушно без Ваших рыжих усов.
Обнимаю,
Ваш Мих. Кольцов
А. М. Горький — М. Е. Кольцову
Москва. 23 июня 1932 г.
Дорогой Михаил Ефимович — стало быть, журнал «За рубежом» — в Ваших руках и, значит, в Вашей воле сделать его серьезным журналом.
Мне кажется, что следовало бы немедля обратиться во все наши полпредства к т.т. заведующих печатью с предложением сотрудничества в журнале, как непосредственного — снабжать журнал очерками и рассказами на темы бытовые и особенно характерные для текущего момента каждой данной страны — так и посредством посылок газетных вырезок, рисующих драмы и курьезы разлагающегося быта буржуазии. Очень ценны для журнала те «передовые» статьи и анкеты по вопросам «культуры», в которых наиболее резко выражен цинизм политавантюристов, старческая глупость признанных буржуазией мудрецов, пустомельство подленьких журналистов, вроде Грегуара и подобных ему.
В некоторых полпредствах есть довольно грамотные люди, напр. — Виктор Кин в Риме, к ним следовало бы обратиться особенно настойчиво. Хорошо, если б эти обращения скрепил Ц. К.
Обращаю внимание Ваше на статейки Дм. Хилкова; это сын известного в 80-х годах толстовца князя Хишова, затем он был анархистом, в год империалистской войны почувствовал себя «просто русским», вступил рядовым в армию французов и, в одном из первых сражений, был убит. Сын его — шахтер в Бельгии и как «большевик-князь» — говорят — весьма популярен среди шахтеров. Статьи его печатаются в нашей Нью-йоркской газете. Я посылаю их Вам, как «образец стиля», — только. Мне кажется, что его можно научить писать для «За рубежом», можно и следует. А также, на мой взгляд, следует привлечь и Святополка-Мирского, он — член английской компартии, отлично знает быт и настроения лондонской интеллигенции. Писать ему нужно на Сокольникова, адрес Хилкова есть у В. Д. Бонна; кстати, у последнего, наверное, есть материалы, полезные для нас.
Очень рекомендовал бы организовать в журнале нечто вроде «Свистка», для чего привлечь Архангельского, Швецова и — Эрдмана? Не попробовать ли Мих. Зощенка, а также Олешу на «зарубежные темы»?
Обо всем этом и многом другом хорошо бы побеседовать лично, но — астма запрещает мне ездить в Москву. Может быть Вы катнете сюда?
Крепко жму руку
А. Пешков
М. Е. Кольцов — А. М. Горькому
Москва. 3 декабря 1932 г.
Дорогой Алексей Максимович!
Вам послан «За рубежом» в новом виде. Журнал принят публикой очень хорошо. Хвалят за то, что много есть чего читать, мало агитационной шелухи, все конкретно. Это общий отзыв. Спрос на журнал громадный. Я убежден, что если бы добиться бумаги — журнал в этом новом виде будет расходиться и 100 и 150 тысяч экземпляров без остатка.
Первый номер — это еще не вполне то, что мыслилось. Кое-что сыро, недоработано, очень многое из того, что задумано провести через страницы журнала, только подготовляется. В общем, о журнале можно будет судить не по одному или двум или трем номерам, так же как нельзя составить полное представление о газете по нескольким ее номерам: С нового года «За рубежом» будет выходить три раза в месяц. Объемистые номера будут настигать один другого. Получится непрерывный поток живой, конкретной, свежей информации о жизни всего мира. Это — к чему мы стремились в разговорах с Вами о типе журнала. Во втором номере пойдут статьи Стасовой, Никулина (обзор белогвардейских стихов), Ерухимовича, материалы о колониальных странах и всякое прочее.
С нового года мы вводим в журнал и обильный справочный материал. Нечто вроде текущей беглой энциклопедии, разъясняющей названия и термины, возникающие в сложном потоке международной жизни, — названия городов, политических и научных деятелей, названия новых приборов, болезней, чего хотите. Вызовем наших читателей задавать нам вопросы, относящиеся к зарубежной жизни. Что еще прикажете ввести? Ждем Ваших указаний, приказаний, советов.
Мы говорили с Вами, Алексей Максимович, что журнал наш будет не только журналом, но и органом. Для этого нужны в нем статьи крупнейших советских и западноевропейских политических, научных, культурных деятелей. Мы списались со множеством лиц, но втянуть их в журнал можно будет, только если там появятся Ваши статьи. Хорошо, если Вы писали бы для «За рубежом», хотя бы даже короткие, но постоянные заметки о явлениях современной жизни, о вновь прочитанных Вами книгах, встреченных людях, поучительных фактах. До чего это было бы замечательно!
Вырезки, которые Вы посылали до сих пор, служат нам большую службу. Просьба посылать еще. Кроме того — хорошо бы получать присылаемые Вам и ненужные Вам книги, брошюры, журналы. Это будет очень ценно потому, что валютные ресурсы нашей редакции усохли почти до нуля.
В Москве работы до черта, народ пишет, литературные склоки сильно улеглись. Очень подняли настроение пакты с Польшей и Францией. А Вы как, Алексей Максимович? Написали бы письмецо старику Кольцову, как Вы умеете: басом и весело.
Горячий привет соррентинским жителям, всем, кого знаю.
Вверенный Вам
Мих. Кольцов
А. М. Горький — М. Е. Кольцову
(Сорренто, 5 декабря 1932 г.)
Дорогой Михаил Ефимович — первый № «За рубежом» таков, что мне кажется: если даже удерживать его на данной высоте, — то и на ней он достигнет своей цели осведомителя о фактах и процессах угасания буржуазной культуры. Но, разумеется, поле его зрения надобно всесторонне расширять, не боясь и некоторой «примитивности». Я думаю, что она — примитивность — будет только полезна большинству наших читателей, им в 17-м году было 5–10–15 лет от рождения и, поэтому, они плохо знают «лицо жизни», каким оно было до 17 года. По сему: для них было бы поучительно, если б журнал давал очерки рабочего быта, напр., Германии до войны, особенно подчеркивая культурные навыки организованных рабочих; конечно, это — рядом с современным положением рабочих и — полной для них невозможностью удовлетворить эти навыки. Мораль настолько ясна, что требует вмешательства карикатуриста: научили индивидуя умываться с мылом, а теперь не только мыла, но и воды не дают, утопиться — можешь бесплатно, а за воду — плати.
Я очень рекомендую бить по вниманию читателя вот такими, не крупными, но резкими противоречиями, — они легко доходят до разума. Крупные — не исключаются, но о них весьма умело говорят наши газеты.
Затем я бы советовал давать побольше карикатур и сатирических стишков, это и потому еще полезно, что нам нужно воспитывать карикатуристов и куплетистов для употребления в нашем, домашнем быте.
«Авиопостальный» скандал во Франции — весьма хорошая тема, не плох и «спаситель Италии», как назван был «дуче» одним из наших белоэмигрантов. Кстати: почему они именуются все еще белыми, когда уже стали серыми и даже черными от грязи, фабрикуемой ими? Тоже — тема для Кукрыникс. Вообще — тем неисчислимое количество и журналу есть чем питаться. Краткое сие письмишко скрывает в себе поздравление с удачным началом хорошего дела. Следующее не плохое: нам нужно бы распределить старую литературу по темам: для лучшего ознакомления молодежи с нею и с прошлым.
Пример: Крестьяне и помещик.
Радищев. — «Путешествие».
Нарежный, — «Российский Жиль-Блаз».
Гоголь. — «Мертвые души».
Аксаков. — «Семейная хроника».
Салтыков — «Пошехонская старина».
Г. Успенский. — «Власть земли».
Эртель — «Гарденины».
Гарин-Михайловский. — «В деревне».
Бунин. — «Деревня», «Суходол».
Чехов. — «Мужики», «В овраге» и еще два, три.
Иван Вольный. — «Повесть о днях моей жизни».
Этот ряд книг даст почти полную картину положения крестьянства и взаимоотношений его с помещиками в 19-м в.
Картину писали сами помещики, «разночинцы» и, под конец, сами крестьяне. Можно — и следует дополнить ее уголовно-историческим материалом, напр., делом Салтычихи, генерала и заводчика Матвеева и т. д.
Очень поучительное чтение! Герцена «Крещеную собственность» можно дать. И — мало ли еще отличнейшего материала, знакомство с которым разрешаю бы недоумения некоторых «индивидуев», кои не могут понять: — а зачем нужно жить по-новому? Старики рассказывают, что раньше-то — легче жилось.
Вот, М. Е., подумайте, не следует ли издать такую библиотеку?
За сим — крепко жму руку
Старец древний и кавалер ордена
А. Пешков.
Сорренто.
5.12.32 г.
Дождь, гром, ветер, чувствую себя отвратительно, раскис, голова кружится и ноют кости, а их у меня много!
А. М. Горький — М. Е. Кольцову
(Сорренто, 25 декабря 1932 г.)
Многоуважаемый Михайло Кольцов,
предприниматель, свирепый эксплоататор и вообще — зверь!
Нижеподписавшаяся рабочая сила почтительно намекает Вам о гонорарии. Оный, — по ее мнению, — должен быть предложен в такой форме: все книжки по «Истории молодого человека XIX столетия» в переплетах. Нижеподписавшаяся рабочая сила будет очень благодарна, получив сей знак внимания к ее сединам и усам.
Виноградов несколько подпортил игру. Статьи к Бурже и Литтону — особенно последняя — всесторонне плохи. И — не только они. Но «на безлюдье и Фома — дворянин». Особенно жестоко казнить Виноградова — не следует, ему, судя по письму его ко мне, кажется уже «попало». Человек он — неврастенический, но — знающий. Нужно бы внушить ему, чтоб он все свои вводные статьи и «Истории» обработал в книгу «Ист(ория)] французской лит(ературы)] XIX века». Он может сделать это не плохо. Крепко жму руку.
А. Пешков
Обратите внимание на фашистский «Октябрь» — замечателен по разносторонности невежества.
М. Е. Кольцов — А. М. Горькому
Москва. 17/1 1933 г.
Здравствуйте, сознательный ударник товарищ Алексей!
Уже давно на нашем предприятии обращено внимание на отменно отличную работу соррентийского района во главе с небезызвестным товарищем Пешковым, старым бригадиром и кавалером орденов.
Данный бригадир Пешков проявил высокое рвение к работе и особое усердие в деревообделочной специальности, обточив и обстругав громадное количество всякого рода деревянных, а иногда весьма даже дубовых произведений современной литературы. Каковая работа требует большого умения, а главное, терпения, в сочетании с неистощимой доброй волей.
Был у нас разговор, чтобы премировать бригадира Пешкова хромовыми сапогами, или гармонией двухрядной, или будильником системы «Точмех», или, наконец, собранием сочинений русского писателя Максима Горького. На что были возражения, что осенью видели сапоги на Пешкове совсем еще целые, а гармонию хорошую не достать. А будильник ему не нужен, потому встает с петухами. А сочинений Горького не захочет, потому что уже читал.
В разгар каковых споров прибыло письмо от самого Пешкова, в коем он просит, если возможно, премировать его «Историей молодого человека» в переплетах. Этот предмет ширпотреба, будучи недорогим по себестоимости, в самом деле может украсить скромное жилище нашего ударника и кавалера. Почему и будет выслан в Сорренто большой скоростью, а кроме того — вступительные статьи Виноградова, переплетенные в отдельный том.
Известно ли Вам также, сознательный товарищ Алексей, о слухе, пущенном здесь? Будто итальянцы, не желая отставать в некоторых мероприятиях от великой северной державы, решили переименовать город Сорренто в Nischni Novgorod! Сообщая о каковых событиях, остаюсь преданный Вам и любящий
Михаил Кольцов
А. М. Горький — М. Е. Кольцову
(Сорренто. 24 февраля 1933 г.)
Дорогой Михаил Ефимович — посылаю вырезки из эмигрантских и буржуазных газет, сумбурный фашистский «Октябрь» для ознакомления, небезынтересное, — хотя и неумное — письмо эмигранта по поводу «наших достижений» и перевод рассказика «В Женеве», м. б., он годится для «Огонька» или «За рубежом».
Второй № «За рубежом» интересен. Как относится читатель к этому журналу? Очень живо сделан 1-й № «Наших достижений», но — почему тираж снизился до 30-ти т.?
Сердечный привет
А. Пешков
Появился в Париже роман «Отечество» Таманина и делает шум. Гиппиус и Милюков — расхвалили его, Ходасевич — обругал. Герой романа нечто родственное Самгину. Роман пошл и глуп, да еще и подл, так же, как герой. Хочется написать о нем, но — едва ли найду время.
А. П.
А. М. Горький — М. Е. Кольцову
(Москва. Январь — февраль 1934 г.)
Дорогой Михаил Ефимович — посылаю материалишко, который можно очень хорошо использовать, как мне кажется. Прилагаю два кусочка из моих «Заметок», — если понравятся — буду очень рад.
Жму руку.
А. Пешков
М. Е. Кольцов — А. М. Горькому
(Москва. 4 марта 1934 г.)
Дорогой Алексей Максимович,
было бы весьма важно послать телеграмму за Вашей подписью в редакцию «Фольксцейтунг» в связи с начавшейся кампанией за освобождение Тельмана.
Ваш Мих. Кольцов
А. М. Горький — М. Е. Кольцову
(Тессели. Начало 1936 г.)
Дорогой Михаил Ефимович —
книга «День мира» затеяна для того, чтоб показать читателю нашему, чем наполнен день мещанства, и противопоставить картине этой содержание нашего, советского дня. Зачем это нужно?
Мы пишем, что буржуазия гниет, разлагается и т. д. Это звучит голословно, ибо не подтверждается фактами, — в нашей прессе нет места для бытового материала, который дал бы наглядное, ясное представление о том, как именно разлагается дряхлый, отживший мир мещанства. Журналисты и литераторы наши, попугайски повторяя слова: «гниет», «издыхает» и пр., не умеют, да как будто и не считают нужным показать, что гниет, как гниет, кого и насколько глубоко заражает? Зарубежные литераторы выпустили уже десятки книг, изображающих разложение своего общества, но у нас до сего дня еще не догадались дать сводку немецкой антифашистской литературы, хотя изданы переводы доброго десятка таких честных книг. При тиражах в 10 тысяч они, конечно, не дойдут до нашего читателя массового.
Итак: «День мира» — сводка всего, что творится мещанством Европы в его стремлении удержаться на завоеванных позициях. Интересно показать, как мещанин, создатель психологии бандитизма — штирнерианства, ницшеанства — заражает этой психологией мелкое мещанство, создает фашизм, углубляет бесчеловечность мещан.
Показать влияние безработицы: усиление «преступлений», детской проституции, самоубийств, потерю чувства человеческого достоинства, — последнее особенно характерно выражается в публичных выступлениях разных утешителей и развлекателей мещанства.
Дать примеры разжигания национальной и расовой вражды. Примеры грандиозных мошенничеств вроде Ставиского — и примеры мошенничества судей. Семейные драмы на почве недоедания, а также и распутства. Понижение ценности жизни, выражаемое в убийствах из-за ничтожных пустяков и т. д.
Особенно же четко надобно показать репетиции гражданской войны в разных странах. Наша молодежь ничего не знает о героических днях Вены, Антверпена, о событиях в Испании, в Польше, и о том, чтоб она знала все это — не видно ничьих забот.
Материал, присланный Вами, вызвал у меня впечатление грустное.
Разве для Англии характерен только Лондон, а для Лондона — только Уайтчепель? А почему бы не показать трагикомическую трусость англичан, которые видят: надо воевать и — боятся воевать? И — где Ирландия? Почему так много дано места Палестине, а 300 миллионов индусов — как бы не существуют? Алжир, Тунис — в наши дни — котлы, где закипают большие события, но это упущено из вида. А Марокко, — совсем нет!
Не освещены факты истребления безоружных абиссинцев итальянцами, нет ничего о Китае, а его отношении с Японией, ничего о Советском Китае, мало об Индо-Китае.
В общем: все сделано поспешно, непродуманно, кое-как. Допущено и смешное, но не то, какое допустимо и даже обязательно.
Смешное дано в форме сведений о погоде 27 сентября.
На мой взгляд, материал в данном его виде, ничем не связанный и никак не организованный, не имеет значения, это — бросовый материал. Совершенно ясно, что тема не увлекла работавших над нею, не поколебала их равнодушия.
Рассказы литераторов о том, как они провели день 27 сентября, что чувствовали, о чем думали — рассказы, которые я, конечно, не решусь назвать пустыми, но назвал бы пустынными. Они не все таковы, но в большинстве вызывают представление именно о пустынниках, о людях, живущих вдали от кровавых безобразий фашизма, от подготовки хищников к войне, живут в некой Фиваиде и смотрят на жизнь далекую от них, сквозь некую мглу. Возможно, что это — мгла сознания пустынниками их мудрости, их величия.
Не знаю, что можно сделать с этими рассказами. Издать их отдельной книгой? Но их очень мало, да и маловажны они.
О материале советского дня скажу, что это — сырье, надобно выжать из него воду, высушить казенное славословие и тогда зажечь — он самосильно вспыхнет ярчайшим костром и покажет горение миллионов людей, которые в прекрасном героическом труде освещают весь мир новым ярчайшим огнем — новым смыслом жизни.
Помните — я говорил, что 27-й день — или какой-либо другой — для нас только опорный пункт и что наша работа — не только работа с конкретностями, с реальностями, но и работа воображения.
Умея планомерно создавать новый мир, мы должны уметь разрушать старый, показать картину желаемой нами гибели врага.
Привет горячий
М. Горький
Завершается переписка Горького с Кольцовым в марте 1936 года. Два с половиной месяца остается жить Горькому. 29 месяцев остается Кольцову жить на свободе.