СЛЕДСТВИЕ ЗАКОНЧЕНО 1939 ГОД. ВНУТРЕННЯЯ ТЮРЬМА НКВД
СЛЕДСТВИЕ ЗАКОНЧЕНО
1939 ГОД. ВНУТРЕННЯЯ ТЮРЬМА НКВД
ПРОТОКОЛ
Об окончании следствия 1939 года декабря «13» дня. Я, ст. следователь Следственной части
НКВД СССР Лейтенант Госуд. Без. Кузьминов рассмотрел следственное дело за № 21 620 по обвинению Кольцова Михаила Ефимовича в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п 1-а и 11 УК РСФСР.
Признав предварительное следствие по делу законченным, а добытые данные достаточными для предания суду, руководствуясь ст. 206 УПК, объявил об этом обвиняемому, предъявил для ознакомления все производство по делу и спросил — желает ли обвиняемый чем-либо дополнить следствие.
Обвиняемый Кольцов М. Е. ознакомившись с материалами следственного дела в двух томах заявил, что дополнений не имеет.
Подпись обвиняемого Мих. Кольцов
Следователь следственной части НКВД СССР Кузьминов
«УТВЕРЖДАЮ»
Нач. Следчасти ГУГБ НКВД СССР Майор госуд. безопасности (СЕРГИЕНКО)
«15» декабря 1939 года.
Обвинительное заключение по делу УТВЕРЖДАЮ.
Дело передать для слушания в Военную Коллегию Верхсуда в Порядке закона от 1.XII.34 и.о. Главн. Воен. Прокурора 21. 1. 40
ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ По следственному делу № 21 620, по обвинению КОЛЬЦОВА М.Е. в преступлениях, предусмотренных Ст. 58 п. 1/а, 10, 11 УК РСФСР.
В НКВД СССР поступили данные о том, что КОЛЬЦОВ Михаил Ефимович, является участником право-троцкистской антисоветской организации и на протяжении ряда лет проводит активную шпионскую работу.
На основании этих данных КОЛЬЦОВ М.Е. 14-го декабря 1938 года был арестован и привлечен к уголовной ответственности.
В процессе следствия по его делу установлено, что КОЛЬЦОВ М.Е. на путь борьбы против партии и советского правительства встал в 1932 году.
КОЛЬЦОВ М.Е. будучи допрошен по существу предъявленного обвинения виновным себя признал и показал:
«…Я виновен также в том, что в 1932 г. был привлечен РАДЕКОМ к антисоветской работе и в течение ряда лет снабжал германские разведывательные органы шпионскими сведениями.
Я виновен далее в том, что став на путь предательства интересов советского государства, я впоследствии в 1935–1936 г.г. дал согласие вести шпионскую работу и в пользу французской разведки и таковую работу вел» (л.д. 81–89).
Являясь агентом иностранных разведок, КОЛЬЦОВ М.Е. систематически снабжал последние шпионскими материалами. Признав это, КОЛЬЦОВ показал:
«Практически мое участие в этой шпионской группе выразилось в том, что я через МИРОНОВА сообщал агентам германской разведки ЮСТУ и БАСЕХЕСУ, работавшим в качестве корреспондентов германских газет, о различных известных мне неопубликованных распоряжениях правительства» (л.д. 90–102).
КОЛЬЦОВ также признал себя виновным в принадлежности к антисоветской заговорщической организации, существовавшей в Наркоминделе.
Признав это, КОЛЬЦОВ показал:
«Признаю, что я действительно скрыл свои связи с рядом участников антисоветской организации, существовавшей в Наркоминделе» (л.д.112–124).
Являясь участником антисоветской заговорщической организации в Наркоминделе, КОЛЬЦОВ проводил антисоветскую работу, направленную против мероприятий партии и правительства в области международных отношений.
КОЛЬЦОВ виновным признал себя полностью, а также изобличается показаниями арестованных: ЛЕОНТЬЕВОЙ Т.К., ЕЖОВА Н.И., ГЕНДИНА Е.А., ГИРШФЕЛЬДА Е.В., АНГАРОВА, САБАНИНА А.В., УРИЦКИЙ С., БИНЕВИЧ А.И., БАБЕЛЯ И.Э.
На основании изложенного — КОЛЬЦОВ-ФРИДЛЯНД Михаил Ефимович, 1898 года рождения, ур. г. Киева, из семьи кустаря-кожевника, еврей, гр-н СССР, писатель-журналист, в 1918–1919 г.г. принимал участие в белогвардейских газетах, быв. член ВКП(б) с 1918 г. по день ареста, до ареста член редакционной коллегии газеты «Правда»,
обвиняется в том, что:
1) с 1932 года являлся участником шпионской группы созданной РАДЕКОМ и проводил шпионскую работу в пользу Германии;
2) с 1935 года проводил шпионскую работу в пользу французской разведки;
3) с 1936 года снабжал шпионскими сведениями американского агента Луи ФИШЕР;
4) с половины 1935 года, является участником антисоветской заговорщической организации в Наркоминделе и проводил вражескую работу против мероприятий партии и советского правительства в области международных отношений; т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58 п. 1/а, 10 и 11 УК РСФСР.
Считая дело следствием законченным, а обвинение доказанным, руководствуясь ст. 208 УПК РСФСР
ПОСТАНОВИЛ:
Дело за № 21 620 по обвинению КОЛЬЦОВА М.Е. направить Прокурору Союза ССР с одновременным перечислением за ним арестованного КОЛЬЦОВА М.Е.
Ст. Следователь Следчасти ГУГБ НКВД СССР
Лейтенант госбезопасности (КУЗЬМИНОВ)
Пом. Начальника Следчасти ГУГБ НКВД СССР
Ст. Лейтенант госбезопасности
(ШКУРИН)
СПРАВКА: 1) КОЛЬЦОВ М.Е. арестован 14.XII.1938 г. находится под стражей во Внутренней тюрьме.
Вещественных доказательств по делу нет.
Ст. Следователь Следчасти ГУГБ НКВД СССР
Лейтенант госбезопасности (КУЗЬМИНОВ)
1940 год, лефортовская тюрьма
ПРОТОКОЛ № 168 Подготовительного заседания военной коллегии Верховного Суда Союза ССР
«31» января 1940 г. гор. Москва Председатель Армвоенюрист В. В. УЛЬРИХ Члены: Бригвоенюрист Д. Я. КАНДЫБИН Военный юрист 1 ранга В. В. БУКАНОВ Секретарь военный юрист 2 ранга Н. В. КОЗЛОВ Слушали:
Дело с обвинительным заключением НКВД СССР, утвержденным и. д. Главн. Воен. Прокурора Бригадвоенюристом АФАНАСЬЕВЫМ о предании суду Военной Коллегии Верхсуда СССР КОЛЬЦОВА-ФРИДЛЯНД Михаила Ефимовича по ст. ст. 58–1-а, 58–10 и 58–11 УК РСФСР.
Определили:
1. С обвинительным заключением согласиться и дело принять к своему производству.
2. Предать суду КОЛЬЦОВА-ФРИДЛЯНД Михаила Ефимовича по ст. ст. 58–1-а, 58–10 и 58–11 УК РСФСР.
3. Дело заслушать в закрытом судебном заседании, без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей.
4. Мерой пресечения обвиняемому оставить содержание под стражей.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ
(УЛЬРИХ)
СЕКРЕТАРЬ
(КОЗЛОВ)
РАСПИСКА
«31» января 1940 г.
Мною, нижеподписавшимся КОЛЬЦОВЫМ Михаилом Ефимовичем получена копия обвинительного заключения по моему делу о предании меня суду Военной Коллегии Верховного Суда Союза СССР.
Подсудимый
(КОЛЬЦОВ)
ПРОТОКОЛ
ЗАКРЫТОГО СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХСУДА СССР
1 февраля 1940 г. гор. Москва
Председательствующий — Армвоенюрист В. В. УЛЬРИХ
Члены: Бригвоенюрист Д. Я. КАНДЫБИН и Военный юрист 1 ранга В. В. БУКАНОВ
Секретарь — военный юрист 2 ранга Н. В. КОЗЛОВ
Председательствующий объявил о том, что подлежит рассмотрению дело по обвинению КОЛЬЦОВА-ФРИДЛЯНД Михаила Ефимовича в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–1-а,58–10 и 58–11 УК РСФСР.
Председательствующий удостоверяется в личности подсудимого и спрашивает его, получил ли он копию обвинительного заключения и ознакомился ли с ней.
Подсудимый ответил, что копия обвинительного заключения им получена и он с ней ознакомился и обвинение ему понятно.
Председательствующим объявлен состав суда.
Отвода составу суда не заявлено.
Ходатайств не поступило.
Председательствующий спрашивает подсудимого, признает ли он себя виновным.
Подсудимый ответил, что виновным себя не признает ни в одном из пунктов предъявленных ему обвинений.
Все предъявленные ему обвинения им самим вымышлены в течение 5-ти месячных избиений и издевательств над ним и изложены собственноручно.
Предъявленный ему том II-й собственноручных показаний он подтвердил, что все это им самим написано, но сделал это он по требованию следователя.
Отдельные страницы и отдельные моменты являются реальными.
Никому из иностранных журналистов он не давал информаций. С ЮСОМ, БАСТОМ и др. иностранными журналистами он встречался, но по шпионажу связан с ними не был.
УМАНСКИЙ и МИРОНОВ непосредственно имели связь с НКИД, откуда и получали официальную политическую информацию.
О том, что МИРОНОВ является английским шпионом, он ничего не знал. С ЛУИ ФИШЕР он встречался, но никогда с ним не имел а/с связи и в своих показаниях выдумал все.
С РАДЕКОМ он встречался, но не по а/с линии, а такие показания дал исключительно под избиением.
Оглашаются выдержки из показаний подсудимого о его а/с связи с РАДЕКОМ.
Подсудимый ответил, что это его вымысел.
В 1918 г. он действительно был настроен против большевиков и тогда он писал статьи против большевиков. После же он отошел от этого и ни от кого не скрывал это и последующие 20 лет он только честно работал.
Его статья в «Кивском Эхо» имела а/с характер.
Мария ОСТЕН — немка, коммунистка, в последующем она была его женой. Он с ней познакомился в 1932 г. в Берлине и привез в СССР. Ее знал М. Горький. Разошелся он с ней в Испании, где она работала, как немецкая журналистка. После его отъезда из Испании Мария ОСТЕН осталась там, а затем она уехала во Францию. Разошлись они по личным мотивам. Она уехала из Испании в 1937 г. Германского подданства она была лишена. Проживая в СССР она хлопотала о приеме ее в подданство СССР, но это дело затянулось и ее не приняли в подданство.
Некто НЕЕР является немецкой актрисой, которая заходила несколько раз в редакцию журнала «Огонек» и передавала свои антифашистские статьи.
Андрэ ЖИД он не давал никакой а/с информации и он несколько дней провел с Адрэ ЖИД. В своей книге Адрэ ЖИД пишет, что КОЛЬЦОВ его информировал все в прекрасных красках, а когда же ЖИД доехал до Тбилиси, то он понял по другому, «там в Тифлисе у него открылись глаза»
АНГАРОВ никакого отношения к приезду Андрэ ЖИД не имел и почему тот дает такие показания, ему не понятно.
Он категорически заявляет, что все его показания вымышлены и вынуждены. Все уличающие его лица дали также ложные показания о нем.
Оглашаются выдержки из показаний подсудимого о его троцкистской принадлежности, вербовке РАДЕКОМ, шпионской деятельности в пользу Франции и его шпионской связи с американцем ЛУИ ФИШЕРОМ и передаче ему а/с информации.
Подсудимый ответил, что ни в одном из этих пунктов он не виноват и дал вымышленные показания.
Больше дополнить судебное следствие ничем не имеет.
Судебное заседание объявлено законченным и подсудимому предоставлено последнее слово, в котором он заявил, что за все время работы в Сов. Союзе он никакой а/с деятельностью не занимался и шпионом не был. Его показания родились из под палки, когда его били по лицу, по зубам, по всему телу. Он был доведен следователем КУЗЬМИНОВЫМ до такого состояния, что вынужден был дать согласие о даче показаний о работе его в любых разведках.
Он дал показания на совершенно невиновных людей, его знакомых, что он был завербован во французскую разведку. Все эти обстоятельства можно проверить и материалы не подтвердятся. Взять хотя бы то, что, якобы, его родной брат ФРИДЛЯНДЕР — троцкист расстрелян. У него никогда брата троцкиста по фамилии ФРИДЛЯНДЕР не было. Его единственный брат Борис ЕФИМОВ не троцкист и не расстрелян. Все его показания — выдумка и вымысел. Все его показания не логичны и легко могут быть опровергнуты, т. к. они никем не подтверждены.
В Испании со ШТЕРНОМ он ни в каком заговоре не состоял. С УМАНСКИМ, ПОТЕМКИНЫМ или МИРОНОВЫМ он также не состоял ни в каком заговоре. Он не отрицает, что в его годы юношества написал несколько а/с статей в 1918 году, но потом он был очень активным участником гражданской войны и этот свой поступок загладил. О своем прошлом «грехе» все знали и Партия и правительство и видели его безупречную работу и в Испании. Он никогда не бывал в американском посольстве. Его показания легко проверить, хотя бы путем допроса тех лиц, на которых он давал показания. Факта в Париже, где, якобы, съехались ПОТЕМКИН, ЛИТВИНОВ и СУРИЦ в его присутствии и вели а/с разговор не было. Он ни в одном из предъявленных ему пунктов обвинений виновным не признает, т. к. они все сфальсифицированы и поэтому он просит суд разобраться в его деле и во всех фактах предъявленных ему обвинений.
Суд удалился на совещание.
По возвращении суда с совещания Председательствующий огласил приговор.
Председательствующий
УЛЬРИХ
Секретарь
КОЗЛОВ
ПРИГОВОР
Именем Союза Советских Социалистических Республик Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР в составе:
Председательствующего Армвоенюриста В. В. УЛЬРИХ
Членов: Бригвоенюриста Д. Я. КАНДЫБИНА
Военного юриста 1 ранга В. В. БУКАНОВА
При секретаре военном юристе 2 ранга Н. В. КОЗЛОВЕ В закрытом судебном заседании, в гор. Москве «1» февраля 1940 года, рассмотрела дело по обвинению: КОЛЬЦОВА-ФРИДЛЯНД Михаила Ефимовича, 1898 г.р., быв. члена редакционной коллегии газеты «Правда» в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–1-а, 58–10, 58–11 УК РСФСР
Предварительным и судебным следствием установлено, что Кольцов-Фридлянд, будучи антисоветски настроенным в 1918–19 годах, в 1923 году примкнул к троцкистскому подполью, пропагандировал троцкистские идеи популярилизировал руководителей троцкизма.
В 1932 году Кольцов-Фридлянд был вовлечен в троцкистскую террористическую организацию врагом народа Радеком и по заданию последнего установил контакт с агентами германских разведывательных органов, кроме этого в 1935–36 годах Кольцов-Фридлянд установил организационную связь с агентами французской и американской разведок и передавал им секретные сведения.
Признается виновность Кольцова-Фридлянд в совершении им преступлений, предусмотренных ст. ст. 58–1-а, 58–11 УК РСФСР, Военная Коллегия Верхсуда СССР, руководствуясь ст. ст. 319 и 320 УПК РСФСР,
ПРИГОВОРИЛА:
Кольцова-Фридлянд Михаила Ефимовича подвергнуть высшей мере уголовного наказания расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Председатель
Ульрих
Члены
Кандыбин Буканов
СПРАВКА
Приговор о расстреле Кольцова Михаила Ефимовича приведен в исполнение «2» февраля 1940 г.
Пом. Нач. 1-го Спецотдела НКВД СССР Ст. лейтенант государств, безопасности:
(КАЛИНИН)
В тот же день, что и у Кольцова, состоялся «суд» над Всеволодом Мейерхольдом. «Судил» тот же Ульрих. Расстреляли Мейерхольда вместе с Кольцовым. С Бабелем Ульрих «разобрался» на семь дней раньше — 26 января 1940 года. На следующий день его расстреляли. Тела всех троих были сожжены, а пепел бросили в одну большую яму на территории Донского монастыря. Эта яма-могильник, в которой лежит прах еще сотен ни в чем не повинных людей, называется — «захоронение № 1»…
Вспоминает Борис Ефимов:
«…В первых числах марта сорокового года, когда я в очередной раз явился в „помещение № 1“ с двадцатью рублями, деньги у меня не приняли. Сотрудник в окошечке сообщил, что дело Кольцова следствием закончено и поступило в Военную коллегию Верховного суда. Я понял, что наступил решающий момент и надо что-то предпринимать. Надо хлопотать, думал я, чтобы к судебному разбирательству допустили защитника (слово „адвокат“ было тогда не в чести). Как это сделать? И так случилось, что тогда же я встретил на улице известного московского адвоката Илью Брауде, участника всех политических процессов той поры, и поделился с ним своими заботами. Он посоветовал мне немедленно написать председателю Военной коллегии Ульриху просьбу принять меня по делу моего брата такого-то. Я сейчас же написал такое письмо и отнес его в секретариат Военной коллегии, находившийся в угрюмом четырехэтажном здании позади памятника первопечатнику Ивану Федорову.
По дороге в Военную коллегию я сгоряча решился на более серьезный и рискованный шаг — зашел на Центральный телеграф и дал телеграмму с просьбой разрешить участие защитника в деле Кольцова по адресу: Кремль, товарищу Сталину.
В подъезде Военной коллегии я увидел дверь с надписью „Справочное бюро“ и решил на всякий случай туда наведаться. Сотрудник бюро повел пальцем по страницам толстой книги:
— Кольцов? Михаил Ефимович? 1898 года рождения? Есть такой. Суд состоялся первого февраля. Приговор: 10 лет дальних лагерей без права переписки.
— Опоздал, — с огорчением пробормотал я, — надо было раньше писать Ульриху. А теперь зачем он будет меня принимать?
Я вернулся домой. Каково же было мое удивление, когда мой одиннадцатилетний сын Миша сказал, что мне звонили из какой-то Военной коллегии, оставили номер телефона и просили позвонить. Я позвонил, и мне было сказано, что товарищ Ульрих примет меня завтра в 10 часов утра.
— Что это может означать? — недоумевал я. — Может быть, он хочет показать мне признание Кольцова: вот, полюбуйтесь, чем занимался ваш брат. Но я ничему не поверю. Скажу прямо: не верю!
— Ради бога, — сказала мне жена. — Ради бога, не хорохорься и не лезь на рожон. Не было бы хуже.
…В огромном кабинете, устланном ковром, стоял у письменного стола маленький лысый человек с розовым лицом и аккуратно подстриженными усиками. Ульрих был видной фигурой того времени. В течение многих лет он возглавлял Военную коллегию, председательствовал на всех крупных политических процессах двадцатых-тридцатых годов. Принял он меня со снисходительным добродушием, явно рисуясь своей „простотой“ и любезностью:
— Ну-с, — улыбчиво заговорил он, садясь в кресло, — садитесь, пожалуйста. Так чего бы вы от меня хотели?
— Откровенно говоря, Василий Васильевич, я и не знаю, чего теперь хотеть. Дело в том, что я собирался просить вас о допущении защитника к слушанию дела Кольцова, но вчера узнал, что суд уже состоялся. Как обидно, что я опоздал!
— О, можете не огорчаться, — ласково сказал Ульрих, — по этим делам участие приглашенных защитников не разрешается. Так что вы ничего не потеряли. Приговор, если не ошибаюсь, десять лет без права переписки?
— Да, Василий Васильевич. Но позвольте быть откровенным, — осторожно сказал я. — Существует, видите ли, мнение, что формула „без права переписки“ является, так сказать, символической и прикрывает нечто совсем другое…
— Нет, зачем же, — невозмутимо ответил Ульрих, — никакой символики тут нет. Мы ведь, если надо, даем и пятнадцать, и двадцать, и двадцать пять. Согласно предъявленным обвинениям.
— А в чем его обвиняли?
Ульрих задумчиво устремил глаза к потолку и пожал плечами.
— Как вам сказать, — промямлил он, — различные пункты пятьдесят восьмой статьи. Тут вам, пожалуй, трудно будет разобраться.
И далее наша беседа приняла характер какой-то странной игры. Ульрих твердо придерживался разговора на темы литературы и искусства, высказывал свои мысли о последних театральных постановках, спрашивал, над чем работают те или иные писатели и художники, интересовался, какого мнения о нем „писательская братия“, верно ли, что его улыбку называют „иезуитской“, и т. п. Все мои попытки узнать что-нибудь о брате он встречал благодушной иронией.
— Ох, обязательно вы хотите что-нибудь у меня выведать, — приговаривал он, посмеиваясь.
Я уже понял, что мой собеседник просто-напросто забавляется нашей беседой, но продолжал вставлять интересующие меня вопросы. Однако все, что я узнал, — это то, что председательствовал на суде над Кольцовым лично он, Ульрих, и что „выглядел Кольцов, как обычно, разве только немного осунулся…“
— А он признал себя виновным? — спросил я.
Ульрих юмористически погрозил мне пальцем.
— Э, какой вы любопытный, — сказал он со своей знаменитой улыбочкой и после маленькой паузы добавил: — Довольно ершистый у вас братец. Колючий. А это не всегда бывает полезно…
Потом помолчал и, став вдруг серьезным, сказал:
— Послушайте. Ваш брат был человеком известным, популярным. Занимал видное общественное положение. Неужели вы не понимаете, что, если его арестовали, значит, на то была соответствующая санкция?
Яснее нельзя было дать понять, что все мои вопросы, расспросы и хлопоты не только наивны, но и бессмысленны. Разговор явно пришел к концу. Я поднялся с места. Однако мой словоохотливый собеседник снова стал балагурить.
— А вот мне хорошо, — болтал он, выйдя из-за стола и прохаживаясь по громадному ковру, — никаких у меня нет братьев и вообще никаких родственников. Был вот отец, и тот недавно умер. Ни за кого не надо беспокоиться и хлопотать не надо. Да… Ну-с, а вам я советую спокойно работать и поскорее забыть об этом тяжелом деле. А брат ваш, — доверительно прибавил он, — думаю, находится сейчас в новых лагерях за Уралом. Да, наверно, там.
Уже выходя из кабинета, я остановился в дверях.
— Василий Васильевич, — сказал я, — а вы разрешите через какое-то время вернуться к этому делу, ходатайствовать о его пересмотре?
В водянистых глазах Ульриха мелькнула усмешка:
— Конечно, конечно, — сказал он. — Через какое-то время…»
После этого замечательного приема у «армвоенюриста 1-го ранга» прошел год, второй, третий. Уже позади было нападение Гитлера на нашу страну, позади было отступление наших армий, позади было поражение немцев под Москвой, позади был разгром гитлеровцев под Сталинградом и на Курской дуге, но ожесточенная война с захватчиками продолжалась.
В течение многих лет, вплоть до смерти Сталина и ареста Берии мой дед получал известия о Кольцове от людей, якобы видевших его в лагере, находившихся там вместе с ним. Во время войны пришли сведения, что Кольцов служит в войсках Приволжского округа. Человек, рассказавший об этом, даже беседовал с ним по телефону. Редактор «Красной звезды», генерал-майор Н. А. Таленский совершил смелый по тем временам поступок — по просьбе Б. Ефимова послал следующий официальный запрос в Приволжский военный округ:
Прошу сообщить, действительно ли с сентября 1943 г. по март 1944 г. проходил службу в 5 батальоне вверенного Вам полка старший лейтенант КОЛЬЦОВ Михаил Ефимович, рождения 1898 г. гор. Киев, а также куда и когда убыл.
Ответственный редактор
Генерал-майор Н. Таленский
Но, конечно, никакого Кольцова там не оказалось. Подобные мифические сведения о Кольцове появлялись не раз. Я хочу подробно рассказать только об одном таком случае. Почему только об одном? Дело в том, что все предыдущие сведения о Кольцове исходили от людей, его лично не знавших. А тут речь пойдет о человеке, который Кольцова прекрасно знал и не мог ошибиться. Это — некто художник Храпковский, до своего ареста работавший в журнале «Крокодил», редактором которого был в то время Кольцов. Не верить Храпковскому, казалось, не было оснований. Вот его рассказ:
— Дело было в июле сорок второго года, в Саратове. Я увидел Михаила Ефимовича в бараке пересыльной тюрьмы. Он узнал меня, сказал, что его возвращают в Москву и он не ждет от этого ничего хорошего. «Если увидите Борю, — сказал он, — передайте ему, что я ни в чем не виноват».
— А как он выглядел? — спросил дед Храпковского. — Во что был одет?
— Во что одет? Да что вы? Июль месяц, в бараке чудовищная жара. Все сидели полуголые, потные… Не можете себе представить…
Много лет спустя выяснилось, что такие «весточки» получали многие родственники осужденных, как правило, расстрелянных. Видимо, это трудилось ведомство Лаврентия Павловича, задачей которого была целенаправленная дезинформация.
Так случилось, что в начале 1944 года Борис Ефимов случайно столкнулся в коридоре Кремлевской поликлиники с Ульрихом. (Любопытно, что этому престижному лечебному заведению Б. Ефимов был прикреплен еще по ходатайству главного редактора «Известий» Н. Бухарина и по какому-то очевидному недосмотру не был откреплен, когда спустя несколько лет стал братом «врага народа».) Увидев Ульриха, дед решительно к нему подошел:
— Здравствуйте, Василий Васильевич. Если не забыли, Ефимов, брат Михаила Кольцова.
— Как же, как же, — с улыбочкой отозвался Ульрих. — Отлично помню.
— Василий Васильевич, вы тогда, при нашей встрече, сказали, что через какое-то время можно будет вернуться к делу Кольцова. Не пришло ли это время?
Улыбка Ульриха стала еще любезнее.
— Ну, что ж. Можно попробовать. Напишите-ка официальное заявление на мое имя.
— А что надо писать, Василий Васильевич?
Ульрих подумал.
— Пока что просите сообщить, где он находится.
На следующий день дед отнес в хорошо знакомое ему помещение на углу Лубянской площади следующее заявление:
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР
товарищу В. В. УЛЬРИХУ
Уважаемый товарищ УЛЬРИХ!
Разрешите обратиться к Вам с просьбой сообщить мне, если возможно, где находится в настоящее время мой брат — КОЛЬЦОВ Михаил Ефимович — 1898 года рождения, арестованный органами НКВД 13 декабря 1938 года и осужденный Военной Коллегией в марте 1940 года на 10 лет лишения свободы.
Художник Бор. Ефимов
28/1-1944 г.
На сей раз Ульрих, видимо, не счел нужным повторять ложь о «дальних лагерях» и просто ничего не ответил.
В марте 1953 года умер Сталин. Некоторое время спустя был арестован и расстрелян Берия. Как и его жертвы, он был объявлен шпионом и «врагом народа». Хотя со вторым трудно не согласиться.
Назревали какие-то перемены. Из тюрем были выпущены заключенные, правда, в основном уголовники. Дед написал Ворошилову, в то время занявшему пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР:
«Глубокоуважаемый Климент Ефимович!
Простите, что беру на себя смелость обратиться лично к Вам по глубоко волнующему меня вопросу.
Речь идет о судьбе человека, которого Вы в свое время знали: это — Михаил Кольцов, мой брат.
Он был арестован в декабре 1938 года, вскоре после того, как во главе НКВД стал Л. Берия. В марте 1940 года в канцелярии Военной Коллегии Верховного Суда мне сообщили, что мой брат осужден на 10 лет заключения в дальних лагерях без права переписки.
Прошло 15 лет. О брате ничего не известно. Никаких сведений о нем не дают и органы МВД, куда я обращался.
Я не знаю, в чем обвинили Кольцова, не знаю теперь, была ли вообще за ним подлинная вина. Но, во всяком случае, я убежден, что он понес достаточно суровую кару не только пятнадцатилетним заключением, но еще более тем, что в расцвете творческих сил и энергии, накануне решающей схватки с гитлеризмом был вычеркнут из боевых рядов советской журналистики.
Дорогой Климент Ефремович!
Мой брат еще не стар. Он смог бы еще послужить Родине своим пером писателя-публициста. Обращаюсь к Вам с горячей просьбой уделить внимание судьбе Михаила Кольцова, помочь ему вернуться к жизни, работе, творчеству.
28 июня 1954 года. Бор. Ефимов».
От Ворошилова позвонил его помощник Леонид Щербаков и сказал, что заявление деда передано в Верховную коллегию для рассмотрения. Но дед этим не ограничился и написал письмо-заявление Александру Фадееву как депутату Верховного Совета.
Дорогой Александр Александрович!
Я не позволил бы себе оторвать у Вас время по личному вопросу, если бы дело не касалось трагической судьбы близкого мне человека, которого Вы в свое время знали.
Речь идет о Михаиле Кольцове.
Он был арестован 13 декабря 1938 года, т. е. вскоре после того, как у руководства НКВД стал Берия.
В марте 1940 года в канцелярии Военной Коллегии Верховного Суда мне сообщили, что брат осужден на 10 лет заключения в дальних лагерях без права переписки. С тех пор прошло 14 лет. О брате ничего не известно. Никаких сведений о нем не дают и органы МВД, куда я неоднократно обращался.
Я не знаю, в чем обвинили Кольцова, какие были приписаны ему преступления. Но теперь все чаще думаю о том, что он пал жертвой провокационной клеветы, сфабрикованной людьми, для которых стала нежелательной литературная и общественная деятельность Михаила Кольцова, которые решили устранить этого популярного советского журналиста.
Горько сознавать, что накануне решающей битвы с Гитлером, весь творчески мобилизованный и отдающий свои способности делу борьбы с обнаглевшим фашизмом, в расцвете сил и энергии Михаил Кольцов был вычеркнут из боевых рядов советской журналистики.
Горько думать, что в годы Великой Отечественной войны им могли бы быть созданы произведения подобные «Испанскому дневнику», который Вы, вместе с А. Н. Толстым, назвали «великолепной, страстной, мужественной и поэтической книгой» в статье «Испанский дневник», опубликованной в «Правде» в ноябре 1938 года, т. е. за немного дней до ареста автора этой книги.
Дорогой Александр Александрович! Хочу быть предельно краток, чтобы не отнимать у Вас лишнего времени. Мне известно, что по личному указанию Климента Ефремовича ВОРОШИЛОВА, Главная Военная Прокуратура производит в настоящий момент проверку дела моего брата и разыскивает его самого.
Я глубоко уверен, что Ваше мнение о Михаиле Кольцове, Ваша характеристика его, как писателя и общественного деятеля, имели бы сейчас первостепенное значение.
Позвольте мне надеяться, что Вы найдете возможным уделить внимание судьбе брата и поможете ему вернуться к работе и творчеству, если он жив, поможете реабилитации его честного имени советского писателя-патриота, если он погиб.
Глубоко Вас уважающий Бор. Ефимов
Непосредственной проверкой и изучением дела Кольцова занимается Заместитель Главного Военного Прокурора тов. Терехов.
Если Вы, Александр Александрович, пожелали бы поговорить о затронутых вопросах более подробно, то я в любой день и час готов прибыть по Вашему вызову.
20 августа 1954 года.
На это письмо почти через два месяца был получен следующий лаконичный ответ:
7 октября 1954 г.
Уважаемый Борис Ефимович!
Ваше заявление по делу Вашего брата М. Е. Кольцова направлено мной Генеральному Прокурору СССР товарищу Руденко Р. А.
О результатах Вам будет сообщено.
С приветом А. Фадеев