«Парад» пленных

«Парад» пленных

В это солнечное июльское утро 1944 года я был свободен: мое дежурство начиналось только в два часа дня и поэтому я мог стать свидетелем необычайного зрелища. Еще накануне вечером стало известно, что наутро немецких военнопленных проконвоируют через Москву. Их должны были вести от стадиона «Динамо» мимо Белорусского вокзала, а затем по Садовому кольцу. В районе Самотечной площади, когда я туда пришел, уже собрались толпы москвичей. В то время еще не было путепровода-виадука, перекрывающего ныне площадь, и широкая улица плавно спускалась от Петровки к Цветному бульвару. Вскоре мы увидели вдали первые шеренги пленных, растянувшиеся на всю ширину проезжей части. По краям колонны — с обеих сторон, вдоль тротуара — ехали верхом конвоиры.

Серо-зеленая масса медленно приближалась к нам, а вдали появлялись все новые и новые шеренги. Впереди шли гитлеровские офицеры. Они старались сохранять в какой-то мере выправку, опрятность и подтянутость. Но следовавшие за ними солдаты имели довольно потрепанный вид: расстегнутые выгоревшие гимнастерки свисали с плеч, почти все брели понуро, опустив голову, кто в помятой пилотке, а кто и вовсе с непокрытой головой.

Застыв на тротуаре, зрители не спускали глаз с проходящих. Война вступила в четвертый год, и многие из пришедших сюда советских людей уже успели отдать ей горькую дань, потеряв родных и близких, перенеся немало испытаний и невзгод. Но все они сохраняли полное достоинства спокойствие. Только их взгляд был полон скорби и укора. Никто ничего не выкрикивал, не грозил пленным.

Мне вспомнилось, как еще недавно соединения вермахта, чеканя шаг, маршировали по Елисейским полям поверженного Парижа. Вскоре после этого, вернувшись из молниеносного «похода на Запад», летом 1940 года они дефилировали по Аллее побед в Берлине. Я стоял тогда там, в Тиргартене, неподалеку от разукрашенной трибуны, где самоуверенный фюрер, подняв вверх руку в нацистском приветствии, принимал парад своих «непобедимых войск». Как высокомерны и заносчивы они были! Им уже виделся весь мир, склонившийся у их ног. Именно тогда началась усиленная разработка «плана Барбаросса» — подготовка вероломного нападения на нашу страну. Обрушившись в июне 1941 года всей своей мощью на Советский Союз, гитлеровские полчища рвались к Москве. Осенью того же года Гитлер хвастал, что передовые части вермахта видят маковки кремлевских церквей…

И вот они здесь, в Москве. Я стою на Садовом кольце и смотрю на этот серо-зеленый поток. У меня на плечах мой двухлетний сын Сергей. Он неподвижно следит за этим странным шествием. Ему объяснили, что это — пленные вражеские солдаты. Но он, конечно, не понимает подлинного смысла происходящего. Мне же этот «парад» пленных говорит многое! Они идут полчаса, час, два часа. Их тысячи, десятки тысяч. Это они с оружием в руках вторглись на нашу землю, жгли и разрушали все на своем пути. Они имели приказ сровнять с землей столицу Советской страны, открыть для германских концернов наши богатства. Но эта задача оказалась для них непосильной, недостижимой. Они смогли попасть в Москву только как военнопленные. И вот их ведут по московским проспектам, по городу, к которому они с таким вожделением стремились и который стал символом непобедимости социалистической державы.

Что они думают, бредя сейчас по Садовому кольцу? Понимают ли они, что Гитлер втянул их в безнадежную авантюру, что теперь их страна оказалась на краю катастрофы, что надо расплачиваться за преступную агрессию, за все, что нацисты творили на временно порабощенных территориях оккупированных стран?

«Парад» пленных в Москве.

Я всматриваюсь в их лица. Многие тупо смотрят себе под ноги, кажется, им все безразлично. Но есть и такие, что бросают по сторонам злобные взгляды. Они, видимо, еще верят в «чудо-оружие», с помощью которого Гитлер обещал повернуть военную фортуну в свою пользу. Но это — бред маньяка, надломленного поражением и страхом перед будущим. Молниеносных побед вермахта больше не будет. Такой вывод был очевиден для всех, кто наблюдал 17 июля 1944 г. шествие 57 тыс. пленных по Москве, солнечной и многолюдной, уверенной в правоте своего дела, в конечной победе над врагом.

Впоследствии в Западной Германии мне довелось встречать некоторых участников навсегда мне запомнившегося «парада» пленных на улицах Москвы. Их рассказы не лишены интереса. Зная о зверствах гестаповцев, о бесчеловечном обращении нацистов с советскими военнопленными, они крайне встревожились, когда большую массу пленных собрали на окраине Москвы. Они опасались, что станут жертвой мести, что их «пешком погонят в Сибирь», где они все вымерзнут. А перед тем, думали они, их проведут сквозь разъяренную толпу, чтобы она могла дать волю своей злобе и ненависти. Вспоминая об этой страшной картине, рисовавшейся тогда их воображению, мои собеседники неизменно говорили, что были поражены выдержкой и спокойствием москвичей, наблюдавших за ними.

Тогда же родился анекдот о том, что, вернувшись из Москвы в свой лагерь, пленный немецкий солдат, взглянув на карту полушарий, висевшую в бараке, спросил товарища:

— Что это за маленькое коричневое пятнышко в центре Европы?

— Это Германия.

— А эта необъятная розовая территория, простирающаяся до самого Тихого океана?

— Это Советский Союз.

— А видел ли фюрер эту карту, прежде чем послать нас сюда?

В послевоенные годы этот анекдот можно было часто слышать в ФРГ.

Процессия пленных была поучительной не только для ее непосредственных участников. За ней наблюдали и дипломаты западных стран, аккредитованные в Москве. В этой своеобразной демонстрации они не могли не усмотреть мощи Советской страны, силы духа советского народа, его стойкости и веры в скорую победу. Психологический эффект конвоирования по московским улицам тысяч и тысяч военнопленных гитлеровского вермахта, еще недавно слывшего «непобедимым», был, несомненно, огромен. Он дал еще один толчок к тому, чтобы лидеры западных держав более трезво взглянули на реальные факты: победа над гитлеровской Германией и ее союзниками была не за горами. Война приближалась к своему завершению, и Советский Союз, несмотря на огромные жертвы, потери и разрушения, выходил из нее еще более могущественным и несокрушимым. Было также очевидно, что в послевоенном мире наша страна станет играть куда более активную роль, чем в период между двумя мировыми войнами, а ее международный авторитет поднимется, как никогда ранее. Наконец, западные политики не могли не задумываться и над тем, что успехи движения Сопротивления в оккупированных державами фашистской оси странах, особенно усилившиеся в результате блестящих побед советского оружия, изменят внутриполитическую обстановку в Европе, если учесть большую роль в этом движении прогрессивных сил, в первую очередь коммунистов, продемонстрировавших величайшее мужество и стойкость в борьбе против захватчиков.

Из всего этого логично было сделать вывод о неизбежности выработки нового подхода к социалистической державе, о необходимости поисков новых путей в международной политике, создания нового механизма сотрудничества между государствами с различными общественными системами. Что касается Советского Союза, то он неизменно придерживался ленинских принципов мирного сосуществования стран с различным социальным строем, призывал к решению возникавших проблем путем переговоров, а не силой оружия, к налаживанию взаимовыгодного сотрудничества. Поэтому при наличии доброй воли со стороны западных держав путь к такому сотрудничеству был бы открыт, однако в Вашингтоне и Лондоне по-прежнему решающую роль играли влиятельные силы, противившиеся идее равноправного сотрудничества с Советским Союзом. Они стремились возродить довоенный антисоветский курс. Существо их замыслов сводилось к тому, чтобы, воспользовавшись тем, что советский народ еще продолжал тяжелую кровавую борьбу против основной массы войск гитлеровской Германии и ее союзников, попытаться оказать нажим на Москву и добиться такого послевоенного устройства, которое отвечало бы экспансионистским устремлениям монополий Соединенных Штатов и Англии.

Эти тенденции нашли выражение в подходе правящих кругов западных держав к структуре новой организации безопасности, ее Уставу, или «основному документу», как тогда его называли.