Странное предложение

Странное предложение

Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль и его министр иностранных дел Антони Иден прибыли в Москву во второй половине дня 9 октября 1944 г. Вечером того же дня предстояла беседа с главой Советского правительства. Но до того Черчилль счел необходимым встретиться с американским послом. Во время этой встречи британский премьер выразил разочарование тем, что Вашингтон уклонился от официального участия в предстоящих переговорах в Москве. Тем не менее Черчилль обещал держать Гарримана в курсе дела и позаботиться о том, чтобы американского посла приглашали на встречи, где будет более широкий состав участников. Тем самым англичане попытались хоть как-то приобщить американцев к переговорам двух лидеров. Но в большинстве бесед Черчилля с главой Советского правительства Гарриман не участвовал. Не было его и на первой встрече, состоявшейся в Кремле поздно вечером 9 октября и вызвавшей впоследствии немалый международный резонанс. Именно на этой встрече британский премьер предпринял акцию, которую он сам назвал «грязной и грубой».

Черчилль и Сталин встретились как старые знакомые.

И в самом деле, это была их третья встреча, к тому же они вели друг с другом регулярную переписку. Сталин поинтересовался, как прошло путешествие, и внимательно выслушал рассказ Черчилля о его длительном перелете. Затем перешли к польскому вопросу и без особого труда договорились о приглашении Миколайчика в Москву для переговоров с представителями Польского комитета национального освобождения. Тут-то Черчилль и коснулся темы, которая больше всего его интересовала.

— Давайте урегулируем наши дела на Балканах, — сказал он. — Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас там имеются интересы, наши миссии и агенты. Давайте избежим столкновений по мелким делам. Поскольку речь идет об Англии и России, то как Вы думаете, если бы вы имели 90 % влияния в Румынии, а мы, скажем, 90 % влияния в Греции? И 50 % на 50 % в Югославии?

Пока его слова переводились на русский язык, Черчилль набросал на листе бумаги эти процентные соотношения и подтолкнул листок Сталину через стол. Тот мельком взглянул на него и вернул обратно Черчиллю. Наступила пауза. Листок лежал на столе. Черчилль к нему не притронулся. Наконец он произнес:

— Не будет ли сочтено слишком циничным, что мы так запросто решили вопросы, затрагивающие миллионы людей? Давайте лучше сожжем эту бумагу…

— Нет, держите ее у себя, — сказал Сталин.

Черчилль сложил листок пополам и спрятал его в карман.

В послании, которое спустя два дня, 11 октября, Черчилль отправил из Москвы президенту Рузвельту, он ограничился по поводу этого инцидента лишь следующим сообщением: «Совершенно необходимо, чтобы мы попытались достичь общей точки зрения относительно Балкан с тем, чтобы предотвратить гражданскую войну в ряде стран, при которой, видимо, Вы и я симпатизировали бы одной стране, а Сталин — другой. Я буду держать Вас в курсе всего этого, и ничего не будет урегулировано, кроме как в порядке предварительной договоренности между Британией и Россией с тем, чтобы это было в дальнейшем обсуждено и урегулировано вместе с Вами. На этой основе, я уверен, Вы не будете возражать против нашей попытки добиться единого мнения с русскими».

12 октября посол Гарриман посетил Черчилля в его московской резиденции. Было позднее утро, но премьер по своей давней привычке находился еще в постели и что-то диктовал. Гарриман вспоминает: «Он зачитал мне проект письма, которое только что составил для отправки Сталину. Там излагалась интерпретация предложений о процентном соотношении». Гарриман сказал Черчиллю, что Рузвельт и Хэлл отрицательно отнесутся к подобному письму, если оно будет отправлено. В этот момент в спальню вошел Иден. Обращаясь к нему, Черчилль сказал: «Антони, вот тут Аверелл думает, что нам не следует отсылать это послание Сталину». Письмо так и не было отослано.

Впоследствии вокруг пресловутого листка, исписанного Черчиллем во время встречи в Кремле 9 октября 1944 г., было много всевозможных спекуляций. Уверяли, будто имела место «договоренность» между Лондоном и Москвой о «разделе сфер влияния» на Балканах, которая, дескать, предопределила поведение участников «договоренности» в ходе последующих событий. Некоторые даже приходят к умозаключению, что, не будь этой «договоренности», вся послевоенная Юго-Восточная Европа выглядела бы иначе. В действительности нет никаких оснований интерпретировать таким образом этот инцидент. Даже по тому, как описал происходившее сам Черчилль, видно, что никакой договоренности, а тем более какого-то формального соглашения не было и в помине.

В самом деле, что же произошло? Черчилль написал на листке свои процентные соотношения. Сталин взглянул на них и, ни слова не говоря, вернул листок британскому премьеру. Черчилль предложил сжечь листок, видимо, рассчитывая, что в случае согласия собеседника возникла бы ситуация некоего «сообщничества» по уничтожению «компрометирующего документа». Но Сталин не дал британскому премьеру никакого повода для подобных умозаключений. Он небрежно заметил, что Черчилль может сохранить листок, явно показав, что не придает ему особого значения. Вот, собственно, и все!

Что же из этого следует? Несомненно, Черчилль хотел создать впечатление, будто с Советским Союзом имела место какая-то договоренность, которая оправдывала бы попытки британского правительства утвердить свое влияние в ряде районов Европы. Многолетняя война, ужасы фашистской оккупации привели к небывалому подъему освободительного движения. Повсюду силы Сопротивления возглавлялись коммунистами, показавшими себя наиболее стойкими борцами против гитлеровской тирании и завоевавшими симпатии широчайших кругов населения. Все это создавало ситуацию, когда после изгнания оккупантов власть могла перейти в ряде стран к коммунистическим партиям, пользовавшимся доверием народных масс. Это страшило Черчилля. В его переписке того времени с Иденом и другими членами британского кабинета содержится немало ссылок на возможность «коммунизации» Италии, Франции, Греции и других государств. Он настаивал на акциях, которые не допустили бы подобного развития. Вполне возможно поэтому, что Черчилль замыслил упомянутый провокационный инцидент с тем, чтобы в будущем иметь формальный повод для вмешательства во внутренние дела ряда стран и подавления прогрессивных движений. Это фактически и произошло, например в Греции.

Однако Советский Союз не мог быть причастным к такого рода сомнительным «договоренностям». Это противоречило бы основным принципам ленинской внешней политики Советского государства, и прежде всего принципам невмешательства во внутренние дела других народов, уважения их суверенных прав. Советский Союз не мог, разумеется, принять предложение английского премьер-министра и тем санкционировать попытки английских империалистов диктовать свою волю освобожденным народам.

Показательно также, что в послании Сталина и Черчилля президенту Рузвельту от 10 октября (это единственная телеграмма, которую оба лидера совместно отправили в Вашингтон в дни их переговоров в Москве) говорилось лишь следующее: «Мы должны рассмотреть вопрос о том, как лучше всего согласовать политику в отношении балканских стран, включая Венгрию и Турцию».

Гарриман отмечает в своих мемуарах, что в первоначальном тексте совместного послания двух лидеров президенту Рузвельту после процитированной выше фразы шли слова «учитывая наши соответствующие обязанности», предложенные Черчиллем. Эти слова были в окончательном тексте вычеркнуты по настоянию Сталина. Гарриман рассказывает, что во время официального ланча он, Гарриман, обратившись к главе Советского правительства, заметил, что ему известен первоначальный текст послания и что Рузвельт, несомненно, обрадуется, узнав, что Сталин предложил исключить эти слова, поскольку президент придает большое значение тому, чтобы все важные вопросы решались совместно «большой тройкой». Далее Гарриман пишет: «Сталин ответил, что он рад это услышать, и, перегнувшись ко мне за спиной премьер-министра, пожал мне руку».

В письме, которое глава Советского правительства направил Рузвельту 19 октября, то есть в день отъезда Черчилля из Москвы, говорилось только о «выяснении взглядов». В частности, в этом послании было сказано: «Посол Гарриман Вас, конечно, информировал о всех важных московских беседах. Мне известно также, что Премьер-Министр должен был послать Вам свою оценку московских бесед. Со своей стороны могу сказать, что наши беседы были весьма полезны для взаимного выяснения взглядов по таким вопросам, как отношение к будущему Германии, польский вопрос, политика в отношении балканских государств, важные вопросы дальнейшей военной политики. В беседах выяснилось, что мы без больших трудностей можем согласовать нашу политику по всем вставшим перед нами важным вопросам, а если мы и не можем еще обеспечить немедленное нужное решение той или иной задачи, как, например, по польскому вопросу, то тем не менее и здесь открываются более благоприятные перспективы. Я надеюсь на то, что эти московские беседы принесут пользу и в том отношении, что при будущей встрече нас троих мы сможем принять определенные решения по всем неотложным вопросам, представляющим для нас общий интерес». Однако ни при встрече «большой тройки» в Ялте, ни в последующей переписке между руководителями трех держав вопрос о «процентном соотношении» не затрагивался.

Все это ясно говорит о том, что с советской стороны не было никакого намерения вступать в сделку с Лондоном о «разделе сфер влияния». Это с достаточной определенностью подтверждает и Гарриман:

«Я не понимаю сейчас и вряд ли понимал тогда, что именно хотел достичь Черчилль путем этих процентов. Мне известно, что он хотел получить свободу рук в Греции с помощью Соединенных Штатов и стремился заполучить долю влияния на формирование нового югославского правительства, которое было бы составлено из представителей правительства в изгнании, находившегося в Англии, а также Тито и его группы. Черчилль, конечно, знал, что президент Рузвельт настаивает на том, чтобы не быть связанным никакими решениями, пока „большая тройка“ не встретится вновь вся вместе. Интересно то, что, когда все трое встретились в Ялте, вопрос о процентах больше не поднимался».

Во время пребывания Черчилля в Москве состоялся ряд встреч между представителями Польского комитета национального освобождения и специально прибывшим в СССР Миколайчиком.

Делегация Польского комитета национального освобождения во главе с Болеславом Берутом выразила свою готовность договориться с представителями эмигрантского правительства при условии отмены фашистской конституции 1935 года и восстановления конституции 1921 года, провозгласившей элементарные демократические свободы. Берут отмечал, что делегация Польского комитета национального освобождения «всегда считала своей основной задачей реализацию, объединения польского народа и во имя этого принципа готова содействовать всем искренним стремлениям для осуществления этой идеи».

Делегация заявила о своем желании обеспечить существование дружественной Советскому Союзу и сильной Польши в границах по линии Керзона на востоке и по линии, включающей исконные польские земли, на западе. Она согласилась на образование польского правительства национального единства во главе с Миколайчиком, но при условии предоставления большинства мест в этом правительстве Польскому комитету национального освобождения. Советское правительство поддержало позицию Польского комитета национального освобождения. Однако представители польского эмигрантского правительства и лично Миколайчик категорически отвергли эти предложения. Чтобы добиться принятия своих предложений о составе будущего правительства, они пытались сделать предметом торга вопрос о советско-польской границе.

Во время этих переговоров английский премьер занял двусмысленную позицию. Он, с одной стороны, подчеркивал, что его правительство стоит за сохранение предложения об установлении границы между СССР и Польшей по линии Керзона, и даже заявил, что вопрос о советско-польской границе уже решен. Когда союзники встретятся за столом мирной конференции, утверждал он, Англия поддержит претензии русских на ту линию границы, которая была согласована еще в Тегеране. Черчилль добавил, что эта позиция утверждена английским кабинетом.

С другой стороны, Черчилль внес 16 октября на рассмотрение Советского правительства проект соглашения, в котором нашли отражение лишь ранее согласованные взгляды относительно польской границы на западе. Что же касается восточной границы, то в проекте говорилось, что «польское правительство принимает линию Керзона в качестве демаркационной линии между СССР и Польшей».

Советское правительство не могло согласиться с таким толкованием вопроса. Содержавшаяся в нем формулировка о линии Керзона лишь как о демаркационной линии была неприемлема, так как вопрос о границе оставался бы открытым. В результате никакого соглашения по польскому вопросу достигнуто не было.

Однако следует отметить, что в ходе переговоров была более полно выяснена позиция сторон по польскому вопросу и можно было надеяться на справедливое решение польской проблемы в будущем.

В этой связи стоит напомнить заявление, сделанное правительством СССР о советско-польских отношениях еще 11 января 1944 г. В нем говорилось: «5 января в Лондоне опубликовано заявление эмигрантского Польского Правительства по вопросу о советско-польских отношениях, в котором содержится ряд неправильных утверждений, в том числе неправильное утверждение о советско-польской границе. Как известно, Советская Конституция установила советско-польскую границу в соответствии с волей населения Западной Украины и Западной Белоруссии, выраженной в плебисците, проведенном на широких демократических началах в 1939 году. При этом территории Западной Украины, населенные в своем подавляющем большинстве украинцами, вошли в состав Советской Украины, а территории Западной Белоруссии, населенные в своем подавляющем большинстве белорусами, вошли в состав Советской Белоруссии. Несправедливость, допущенная Рижским договором 1921 года, который был навязан Советскому Союзу, в отношении украинцев, населяющих Западную Украину, и белорусов, населяющих Западную Белоруссию, была таким образом исправлена. Вхождение Западной Украины и Западной Белоруссии в состав Советского Союза не только не нарушило интересов Польши, а наоборот — создало надежную основу для прочной и постоянной дружбы между польским народом и соседними с ним украинским, белорусским и русским народами».

В дополнение к этому заявлению была опубликована официальная справка о линии Керзона следующего содержания:

«„В Заявлении Советского Правительства о советско-польских отношениях“, опубликованном 11 января сего года, говорится о восточных границах Польши и указывается, что эти границы могут быть установлены по соглашению с Советским Союзом, причем Советское Правительство не считает неизменными границы 1939 года. В эти границы могут быть внесены исправления в пользу Польши в том направлении, чтобы районы, в которых преобладает польское население, были переданы Польше. В этом случае советско-польская граница могла бы пройти примерно по так называемой линии Керзона, которая была принята в 1919 году Верховным Советом Союзных Держав и которая предусматривает вхождение Западной Украины и Западной Белоруссии в состав Советского Союза».

Что такое линия Керзона?

Вопрос о восточных границах Польши обсуждался на мирной конференции в Париже, открывшейся 18 января 1919 г. и закончившейся, как известно, заключением Версальского мирного договора. На этой конференции была создана специальная комиссия по польским делам под руководством французского посла в Берлине Жюля Камбона. При подготовке решения вопроса о польско-русской границе эта комиссия исходила из решения делегаций главных союзных держав — Англии, Франции, Соединенных Штатов Америки, Италии, Японии, считавших необходимым включить в состав территории Польши лишь этнографически польские области.

На основе вышеизложенного решения главных союзных держав территориальная комиссия Парижской мирной конференции выработала линию восточной границы Польши, которая была принята союзными державами уже после заключения Версальского мирного договора и опубликована в «Декларации Верховного Совета Союзных и Объединившихся держав по поводу временной восточной границы Польши» от 8 декабря 1919 г. за подписью председателя Верховного совета Ж. Клемансо. Позднее, в июле 1920 года, та же линия восточной границы Польши была подтверждена на конференции союзных держав в Спа и явилась основой для ноты британского министра иностранных дел Керзона о советско-польской границе, направленной им Советскому правительству 12 июля 1920 г.

Решения Верховного совета и конференции в Спа при определении линии советско-польской границы исходили из этнографического принципа, в соответствии с которым на западе от намеченной линии должны были находиться лишь области, населенные по преимуществу поляками, а на востоке — области, населенные в подавляющем большинстве украинцами и белорусами.

Но польские правящие круги претендовали также и на территории Западной Украины и Западной Белоруссии. Пользуясь тяжелым экономическим и военным положением молодой Советской республики, в 1920 году Польша напала на Советскую Россию. Получив, однако, мощный отпор и убедившись в бесперспективности затеянной ею войны, Польша обратилась к союзным правительствам за посредничеством в переговорах с Советским правительством. Тогда министр иностранных дел Англии Керзон направил указанную выше ноту Советскому правительству, в которой изложил примерную линию советско-польской границы, ставшую известной как линия Керзона.

Польское правительство не согласилось, однако, с границей по линии Керзона и продолжало войну против Советской России. Пользуясь тяжелым положением Советской страны, Польша навязала нам во время мирных переговоров в Риге в марте 1921 года другую границу, захватив западные области Советской Украины и Советской Белоруссии. Эта несправедливость, допущенная Рижским договором 1921 года в отношении украинцев, населяющих Западную Украину, и белорусов, населяющих Западную Белоруссию, была исправлена лишь в 1939 году, когда в соответствии с волей населения этих областей, выраженной в плебисците, проведенном на широких демократических началах, была установлена новая граница.

Переговоры с У. Черчиллем в Кремле в октябре 1944 г. Сидят слева направо: У. Черчилль, И. В. Сталин, А. Иден. Стоят: переводчик Бирз и Ф. Т. Гусев.

Переговоры, которые состоялись между польскими деятелями в Москве во время визита Черчилля, открывали возможность для решения проблемы. Однако Миколайчик и на этот раз занял негативную позицию. Он отказался признать советско-польскую границу по линии Керзона, сославшись на то, что должен проконсультироваться с коллегами в Лондоне. К тому же он не только требовал для себя поста премьер-министра, но и сверх того 50 % мест в правительстве. Черчилль и в этом поддержал его. Однако представители Польского комитета национального освобождения решительно отвергли такие домогательства. В конце концов Миколайчик вернулся в Лондон, так и не имея никакой договоренности.

Между советскими руководителями и Черчиллем состоялся также обмен мнениями относительно ведения военных действий против общего врага, что в целом положительно сказалось на дальнейшем развитии сотрудничества между союзниками.

Во время пребывания Черчилля в Москве Сталин принял приглашение на обед в посольство Великобритании в Москве, которое тогда, как и теперь, находилось на Софийской набережной. Это был совершенно беспрецедентный случай, так как обычно Сталин не ездил в иностранные посольства. На этот раз он, видимо, решил проявить особую любезность по отношению к Черчиллю.

Обед, на котором присутствовал также посол Гарриман, прошел в непринужденной, приподнятой атмосфере. Произнося тост в честь отсутствовавшего на этом торжестве президента США, Сталин высоко оценил вклад Соединенных Штатов в дело победы союзников. Было время, сказал Сталин, когда Великобритания и Россия могли друг с другом улаживать дела Европы. Вместе они нанесли поражение Наполеону. Они сражались вместе против немцев в первой мировой войне, но во второй мировой войне вклад США особенно важен.

Это заявление имело определенный подтекст: глава Советского правительства еще раз дал понять Черчиллю, что он не: намерен вступать с ним в сепаратные сделки насчет будущего Европы.