«Странное происшествие»

«Странное происшествие»

Достоверна ли столь хитроумная версия? На наш взгляд, тут недостает причинных связей, не видно логики в поведении Меншикова. Ни с того ни с сего похитил, ни с того ни с сего вернул. Не то над Киселевым шутил, не то над собой подшучивал… Поистине «странное происшествие».

Впрочем, нашим читателям неизвестно, что это выражение принадлежит самому Павлу Дмитриевичу Киселеву. Оно встречается в его памятной записке, составленной 20 июля 1846 года.

Вот перевод с французского, принадлежащий А. П. Заблоцкому-Десятовскому. Предварительно оговоримся: текст заметки Киселева приводим в целях полемических. Требуется доказать, что наше изложение исходных условий задачи не уклонялось от истины.

«16 мая 1846 года я получил портфель (принесенный неизвестным человеком накануне вечером и отданный моему швейцару) с кредитными и банковыми билетами на сумму 138 996 руб. и с анонимным письмом, в котором говорилось, что эта сумма составляет возвращение (restitution). Я прежде всего считал долгом довести до сведения Государя об этом странном происшествии, что я и сделал по прибытии Его Величества в С.-Петербург, 8-го июня. Государь, узнавши об этом, говорил со мною о Его намерении предоставить исследование, о котором я просил, графу Орлову: так как лучшего выбора нельзя было сделать, то я и выразил Государю мою благодарность.

По некоторым соображениям граф Орлов предполагал, что это письмо и предполагаемое возвращение было делом моей жены, и, переменивши кредитные билеты на билет сохранной казны в 92 525 руб., он прислал мне его вместе с 11 билетами коммерческого банка, что все с процентами по 16 мая 1846 года по его расчету составляло сумму 142 876 руб. В то же время граф Орлов мне возвратил письмо, которое я писал Государю, и объяснил, что более полные розыскания были бесполезны и что, по его мнению, одобренному Его Величеством, я могу располагать этим приношением по моему усмотрению…

Я решился всю сумму положить в опекунский совет и продолжать необходимые розыскания для открытия автора анонимного письма, а до тех пор воздержаться в течение моей жизни от всякого окончательного решения….сделав завещание, что оставляю право дарителю взять его даже назад при моей жизни.

С.-Пб. 20/VII, 1846.»

В завещании Киселева, вскрытом после его кончины, этот эпизод не упоминается. «Вопрос о том, кто и с какою целию сделал это приношение… для нас остается не разрешенным», – так комментирует свою публикацию биограф Киселева А. П. Заблоцкий-Десятовский.

Произведение, посвященное примерно тому же сюжету, в 1960 году сочинил писатель-пушкинист Леонид Гроссман. В его эссе «У истоков “Бахчисарайского фонтана”» основные действующие лица все те же: Александр Пушкин, Павел Дмитриевич Киселев, Софья Станиславовна Киселева, ее сестра Ольга, а также… анонимное приношение.

По мнению Л. П. Гроссмана, Пушкин на протяжении многих лет был тайно и безуспешно влюблен в Софью Киселеву.

«Позднейшие пушкиноведы много сделали для расшифровки имени этой незнакомки. Они назвали восемь современниц поэта в качестве возможных вдохновительниц “Бахчисарайского фонтана” и объектов любви его автора. Это были…» (Следует перечисление имен.)

«Вот кого исследователи русской поэзии …собрали у входа в ханский дворец Бахчисарая».

К восьми женским именам Гроссман прибавляет девятое. Согласно его рискованной догадке Софья Киселева и есть «утаенная любовь» поэта. Но, как утверждает далее автор эссе, Софья Станиславовна высоко чтит свой супружеский долг. Она неоднократно пытается восстановить порванные отношения с мужем. Причиной их разрыва объявляется сестра-разлучница Ольга. Киселев, этот черствый, холодный эгоист, опять-таки на протяжении многих лет остается в сетях коварной Ольги.

Образ Киселева выписан сплошной черной краской. Покинутая Софья обрисована в тонах голубых и розовых Ее нравственный облик превознесен при помощи истории «странного приношения».

«Личная жизнь Киселевой остается безотрадной и одинокой. Разрыв с мужем растет и углубляется, несмотря на ее неизменную преданность любимому человеку. Яркий эпизод, характеризующий верность Киселевой своему чувству, произошел уже после многих лет ее разлуки с П. Д. Киселевым. 16 мая 1846 года он получил пакет с кредитными билетами на сумму 138 996 руб. и с анонимной запиской, в которой эта сумма называлась возвращением долга. Автор в свое время якобы помешал Александру I наградить Киселева и стремится через двадцать пять лет искупить свою вину возмещением ему отнятой когда-то суммы.

Начальник Третьего отделения А. Ф. Орлов, как и сам адресат этой наградной грамоты, пришли к заключению, что деньги посланы Киселеву его женой, которая избрала такой тонкий способ, чтобы отблагодарить мужа за бескорыстие, какое он проявил к ней в момент их разрыва.

Анонимный дар политического врага выражал на самом деле благодарность неизменно преданной женщины».

В своей трактовке «приношения» Гроссман опирается на изданный в 1946 году объемистый труд видного советского историка Н. М. Дружинина «Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева».

Серьезные ученые, даже когда они заблуждаются, редко совершают ошибки беспричинные, ни на чем не основанные. Вот какую связь событий усмотрел Н. М. Дружинин.

В качестве приданого Софья получила от матери два крупных имения в Уманском повете Киевской губернии. С 1829 года супруги жили раздельно. В 1834 году, по возвращении Киселева из Бухареста в Россию, они заключили меж собой письменное соглашение. Оба киевских владения остаются личной собственностью Софьи. Ведает ими Киселев, а доходы делятся на половинных началах.

В 1840 году одно из имений было продано казне. Разумеется, не Министерству государственных имуществ: министр Киселев не мог выступать одновременно покупателем и продавцом. Имение было продано военному ведомству.

Второе имение Киселев намеревался откупить у жены в свое единоличное владение, но передумал. И, как сообщает Н. М. Дружинин, в начале 1846 года безвозмездно вернул своей доверительнице «с умноженным инвентарем и доходами». «С. С. Киселева вознаградила мужа за понесенные труды и потерю приданого анонимным даром в 138 996 рублей».

После этих архивных разысканий историка становится возможным понять, что именно имел в виду граф Орлов, когда 12 июня 1846 года писал Киселеву:

«Моя догадка – что сие исходит от твоей жены. Это деликатный способ вернуть то, что тебе следует за бескорыстие, которое ты проявил во всем твоем отношении к ней».

Мы по-прежнему настаиваем на том, что версия о приношении «от жены» является неверной. Но мы были не правы, представляя эту версию как некую самоочевидную нелепость.

Впрочем, Н. М. Дружинин, излагая свою точку зрения, все же допустил одну явную неточность: он посчитал, что мнение генерала Орлова разделял биограф Киселева Заблоцкий-Десятовский.

Л. П. Гроссман к числу сторонников «внутрисемейной» версии столь же неосновательно причислил еще и Киселева.

Заблоцкий-Десятовский – мы дважды цитировали его заключение – оставлял вопрос открытым.

А Киселев? Киселев, по-видимому, с самого начала был близок к верному ходу мысли. Но в письме к Николаю выражался столь туманно, что сказанное им и впрямь можно было принять за намек на Софью.

Ему, Киселеву, хотелось бы найти такое решение, которое «не унижало бы мое прошлое и не переходило за грань осторожных сомнений, которые иные, те, по отношению к коим я лишь исполнял свои обязанности, смогли бы счесть за крайнее себялюбие или неуместную гордыню».

Как сказал один поэт XX века, «пойми, как можешь, пойми, как хочешь, пойми, как поймешь».