Это не я пишу
Это не я пишу
В 50-е годы в папиных разговорах за чайным столом и устных новеллах стал фигурировать музыковед-графоман с запоминающейся, иногда казалось, нарочно придуманной, фамилией — Оголевец[11]. Бывший работник милиции, он вел себя нахраписто, печатал огромные тома с претензией на тотальную перестройку музыкознания, скандально требовал их обсуждения и признания своего величия. В ходе кампании по увековечению собственной славы он не постеснялся обратиться за отзывом к Шостаковичу, со слов которого и стала известна эта история.
Отметая возражения, он добился аудиенции и попросил письменно засвидетельствовать непреходящую ценность его работ. Шостакович, неспособный никому отказать прямо, стал, нервно наигрывая что-то пальцами на щеке (папа всегда показывал его так), отнекиваться — он не читал книг Оголевца, сейчас у него нет времени с ними ознакомиться, он не музыковед, научных отзывов не пишет, это отняло бы слишком много сил…
— Не нужно ни о чем беспокоиться, — надвигаясь на него, с угрожающей членораздельностью объявил Оголевец. — Я все подготовил. Вот отзыв. — Он раскрыл портфель и протянул Шостаковичу отпечатанный текст с зияющим местом для подписи.
Шостакович стал читать:
«Гениальные работы выдающегося музыковеда А. С. Оголевца открывают новую страницу в истории советского и мирового музыкознания. Их историческое значение…»
— Как же вы можете так о себе писать? — спросил пораженный Шостакович, хотя после всего к тому времени пережитого, наверно, мало что должно было его удивлять.
— Это не я пишу, — левой рукой папа описал большую дугу и уперся указательным пальцем себе в грудь. — Это вы пишете!!! — Правый перст он устремил на воображаемого Шостаковича.
Шостаковичу отчаянно хотелось только одного, — чтобы этот ужасный человек как можно скорее ставил его в покое. Он оторвал руку от щеки, схватил ручку и подписал отзыв.
Папа говорил, что сходным, хотя и не во всех деталях, было происхождение многих текстов Шостаковича.
Кстати, когда на рубеже 80-х годов на Западе вышла и была переведена на множество языков книга «Свидетельство: мемуары Шостаковича в записи и под редакцией Соломона Волкова»[12], яростно оспаривавшаяся (и, кажется, оспариваемая до сих пор) официальным шостаковедением, папа немедленно прочел ее по-немецки и в тщательно закодированном телефонном разговоре через океан высказал твердое убеждение в ее аутентичности.