В.Т. Шаламов — Л.М. Бродской

В.Т. Шаламов — Л.М. Бродской

Я не знаю, что такое старость. Старики-крестьяне выползают летом из каких-то углов, из которых еще не выгнали дети. И молча сидят на завалинках, мутными голубыми глазами равнодушно наблюдают.

Думаю, что старость это не одиночество, а примирение.

Схема расположения залов с обозначением отдельных картин.[111]

Щукинская галерея

Озанфан (Озанфан Амеде (1886–1966) писал графику на чаёрном фоне) и др. 4 портрета

Пикассо «Души и скрипки», «Старый еврей с мальчиком»,

Матисс портрет жены художника, «Танец», «Музыка»

Гоген «Странные краски»

Ван-Гог «Ночное кафе». «Прогулка заключенных».

К. Моне «Бульвар капуцинок»

Ренуар «Лидо», «Женщина в розовом»

Дега

Сезанн

17 лет лагеря, и, перебирая жизнь, я не вижу каких-либо ошибок, каких-либо губивших себя шагов.

Красное и Черное — Париж, Гойя. Я плакал в работе над книгами.

Красное и Черное — поверил в возможность передать ночь.

Обидно, что русские даже мозги не любят напрячь. Вряд ли они читали хоть страницы Рабиндраната Тагора.[112]

Прошлое — наш душевный, непрерывно увеличивающийся багаж. Прошлое взаправду с нами всегда.

Мы — это прошлое, в очень малой степени, настоящее и будущее.

И мы иногда в силах выбирать в прошлом лучшее дело в воле, но на самом деле отбор — дело рук прошлого.

Я помню в юности один разговор на квартире X. Раковского.[113] Молодые ребята рисовали разноцветные картины коммунистического будущего. X. Раковский улыбнулся — наши представления о будущем — суть представления сегодняшнего буржуазного общества. Почему Вы знаете, может быть, человек будущего будет любить казарму, одинаковой формы дома, выкрашенные в одинаковый цвет.

Мне очень грустно было без Ваших писем, грустя я перечитал Вёльфлина. Какой-то большой кусок души, связанный с Вами, и больно, когда вдруг разрывается все. В воскресенья, которые я бываю в Москве, сердце так скверно работает, что не считаю себя вправе видеть кого-либо, говорить…