Портреты кисти Виже-Лебрён

Как уже упоминалось, графиня вела спокойную, размеренную жизнь. Встречавшиеся с ней в ту пору люди отмечают какое-то особое умиротворение, разлитое в ее лице и характерное для манеры ее поведения. Герцог де Бриссак заказал три портрета своей любимой женщины самой известной художнице того времени Элизабет Виже-Лебрён, «королеве художников и художнице королей». Только с Марии-Антуанетты ее кистью написано три десятка изображений. Именно Виже-Лебрён в 1781 году создала любимый портрет мадам Дюбарри в соломенной шляпе с пером. В ту пору графине было около сорока лет, но выглядела она великолепно. На холсте изображена не просто красивая женщина, но личность, пребывающая в ладу и с самой собой, и с окружающим ее миром. Нежные переливы мягких тонов привносят в портрет нечто лиричное и загадочное. Виже-Лебрён (в чем преуспели лишь немногие портретисты фаворитки) удалось запечатлеть столь трудный для передачи на полотне знаменитый «взгляд с поволокой» голубых глаз графини.

К сожалению, последующий портрет, написанный в 1782 году, можно без малейшего сомнения отнести к разряду неудачных. Это типичное парадное изображение модной светской красавицы, которые десятками выходили из-под кисти прославившейся к тому времени художницы. Вычурная прическа, стесняющий движения туалет, столь отличный от излюбленных графиней Дюбарри свободных одеяний, слишком нарумяненное лицо – все это говорит не в пользу стареющей прелестницы (не забудем, что в ту пору сорокалетняя женщина обычно уже была бабушкой и не могла претендовать на положение покорительницы сердец).

По-видимому, для верного де Бриссака красота Жанны оставалась неувядающей, и в 1789 году Виже-Лебрён вновь поселяется в особняке своей заказчицы, дабы та могла позировать ей для третьего портрета, не покидая родных стен.

В то лето проживание в Лувесьене не очень нравилось прославленной портретистке. Замок располагался в восхитительном месте, но шум гидравлической установки Марли, снабжавшей водой Версаль, которого, казалось, не замечала хозяйка, весьма раздражал и не давал спокойно спать Виже-Лебрён[64]. Ее также несколько разочаровала сдержанность, с которой графиня говорила о своем прошлом. Художница была в восторге от павильона Леду, где дамы пили кофе, наслаждаясь прекрасным видом на Сену. Каждый предмет в этом павильоне, вплоть до дверных ручек был произведением искусства. Иногда графиня вздыхала и тихо произносила:

– Его величество оказывал мне честь ужинать здесь, – и тотчас же переводила разговор на другую тему.

Или, проведя рукой по обитому парчой канапе, она задумчиво роняла:

– Его величество изволил приходить сюда и отдыхать после целого дня на охоте.

Теперь же на этом канапе имел обыкновение предаваться отдыху герцог де Бриссак. Художница сочла свою хозяйку очаровательной, искренне дружелюбной и щедрой, но не особенно умной. К тому же легкая шепелявость, которая невольно возвращалась к ней в обществе мужчин и восхищала ее любовника, казалась ей неуместной у женщины в таком возрасте. Виже-Лебрён не успела полностью написать портрет, выполнила лишь голову и наметила торс, поскольку, будучи напуганной взятием Бастилии в Париже, срочно покинула Лувесьен и эмигрировала за границу. Она завершила работу над холстом по памяти лишь через пятнадцать лет, по возвращении из эмиграции. На портрете мадам Дюбарри, как всегда, одета по последней моде, на ней простое зеленое платье из легкой ткани с поясом под грудью, предвестник туалетов времен Директории; последний крик моды представляет собой и белый чепец с огромным бантом на голове. Фигура отяжелела, изумительный цвет лица остался в прошлом, проявившаяся на щеках сетка мельчайших кровеносных сосудиков придала им чрезмерный румянец, кожа потеряла чистоту и отмечена мелкими оспинками, глаза с влекущим колдовским взглядом глядят из щелочек в отекших веках. Она сидит на лоне природы под деревом рядом с цветущим розовым кустом и держит в руке розу, – но все равно, это портрет счастливой и утонченной женщины.

Во время пребывания в Лувесьене портретистка стала свидетельницей посещения весьма необычных гостей. Мадам Дюбарри приняла посланцев Типу Сахиба, султана Майсура в далекой Индии. Султан искал у французского короля поддержки в борьбе против англичан. Поскольку новости до таких забытых Богом уголков доходили медленно, там все еще верили, что мадам Дюбарри обладает огромным влиянием при дворе. Они принесли ей в дар тканые золотом ткани. К сожалению, Людовик ХVI, отягощенный многими проблемами, не был заинтересован в завоевании далекой Индии и отказал посланникам. По возвращении в отечество с дурными новостями все они были казнены. А мадам Дюбарри подарила один кусок этой ткани мадам Виже-Лебрён. Многие годы спустя он пришелся художнице весьма кстати. Во времена Консульства ее пригласили на правительственный прием, но у нее не было соответствующего туалета. В ту пору в связи с египетским походом Наполеона все восточное было в большой моде, и Виже-Лебрён блистала на приеме, задрапировав золотую ткань на себе подобно сари.

Художница прекрасно понимала, что герцога де Бриссака и графиню связывает нечто большее, чем простая дружба. Эта связь длилась уже более десяти лет, но и ныне вызывает искреннее восхищение красота отношений этих двух немолодых людей, испытавших в своей жизни немало увлечений, но обретших, в конце концов, истинный блаженный приют своим чувствам. Вот отрывок из конца письма герцога мадам Дюбарри от 11 ноября 1789 года из Парижа:

«Я собираюсь лечь в постель, дорогое сердце, чтобы завтра быть менее простуженным, нежели сегодня, и иметь возможность составить вам лучшую компанию, чем вышло у меня из-за столь сильной простуды; сия простуда имеет причиной настроение и происходит от застоя вследствие слишком долгого пребывания в Париже, к которому я менее всего привычен. Сия простуда либо убьет меня, либо приведет меня в уныние, если мое проживание здесь не прекратится. Я льщу себя надеждой на сие и не говорю вам об этом в страхе, как бы поспешность радости не отсрочила ее.

Прощайте, нежный друг, я вас люблю и целую вас тысячу раз со всей нежностью наших сердец; я хотел сказать – моего сердца, но я не сотру то, что начертало мое перо, желая думать, что наши сердца есть ни что иное, как навсегда одно целое. … Прощайте, нежный друг, прощайте, дорогое сердце. Я вас люблю и целую вас».

Кто мог бы подумать, что это письмо написано в дни волнений, сотрясавших французское общество? Для этих двух пожилых людей их чувства занимали в жизни место первостепенной важности, чего они не скрывали и что стало всеобщим достоянием. В 1789 году была напечатана небольшая поэма анонимного автора в двадцать песней под названием «Органт». В ней под весьма прозрачными намеками поэт порицал любовь мадам Дюбарри к Людовику ХV и герцогу де Бриссаку. Фаворитка была выведена под именем Аделинды, герцог – Сорнита. Автор даже весьма язвительно прошелся на предмет «слишком долгого дня и затянувшегося заката их наслаждений». Никто не стал бы воскрешать эти вирши из тьмы давно поглотившего их времени, если бы не имя их творца, теперь уже известное историкам. Это – Луи-Антуан Сен-Жюст (1767–1794), один из самых видных деятелей Французской революции, сподвижник М. Робеспьера, игравший одну из главных ролей в политике якобинской диктатуры. Этот молодой человек, ходивший пешком под стол во времена триумфа графини в Версале, тем не менее, счел нужным напомнить французам о ее былых грехах. Так что можно себе представить, как относились к ее личности прочие люди, в руки которых перешла власть в годы Террора. Она все забыла и простила, ее – не забыли и не простили, невзирая на все творимые ею добрые дела. Действительно, графиня много занималась благотворительностью, помогая обитателям деревенского поселения Лувесьен. Та же Виже-Лебрён вспоминает, как они вдвоем ходили навещать местных бедняков, и как была возмущена графиня, «посетив роженицу, у которой не было ни белья, ни еды, хотя слуги из замка должны были доставить все это больной женщине по указанию хозяйки. Мадам Дюбарри тотчас же возвратилась в замок и заставила прислугу немедленно снабдить бедняжку всем необходимым». Однако ее благие деяния были каплей в море бед французского народа.