Высокомерная австриячка

В течение нескольких столетий французские короли и австрийская династия Габсбургов на многочисленных полях сражений в Германии, в Италии, во Фландрии вели отчаянную битву за господство в Европе. Все эти войны изрядно ослабили обе великие державы и укрепили некатолические государства, такие как Англия и Пруссия, заявившие свои претензии на первенство на материке. В конце концов, государи пришли к выводу, что лучше жить в мире и объединить две династии более прочными узами, нежели подписи на ничего не стоящих договорах. Императрица Мария-Терезия, произведшая на свет полтора десятка наследников[46], имела в своем распоряжении широкий выбор невест самого разного возраста. Герцог де Шуазёль и канцлер Кауниц начали работать над планом союза, задуманного якобы еще покойной маркизой де Помпадур. Одно время даже возникла идея женить овдовевшего Людовика ХV на эрцгерцогине Марии-Елизавете, но король наотрез отказался. Равным образом австрийский император Иосиф, во второй раз оставшись вдовцом, не пожелал избрать себе в супруги одну из трех вековух «Мадам». В конце концов, в 1766 году было принято мудрое решение заключить брак между дофином, внуком Людовика ХV, и в ту пору одиннадцатилетней эрцгерцогиней Марией-Антуанеттой. Брак между столь высокопоставленными лицами – дело непростое, и на улаживание всех тонкостей придворными блюстителями традиций и дипломатических частностей ушло четыре года. Естественно, после замужества Мария-Антуанетта должна была занять видное место при французском дворе, и этим она была всецело обязана герцогу де Шуазёлю. Вдолбить что-нибудь серьезное в ее легкомысленную взбалмошную головку было чрезвычайно трудно, но императрице удалось внушить дочери перед отъездом во Францию, что та ни в коем случае не должна забывать своего главного благодетеля де Шуазёля и следовать его советам. Таким образом, Мария-Антуанетта быстро стала главным орудием герцога против фаворитки.

В мае 1770 года невеста престолонаследника прибыла на свою новую родину. На первой же встрече с Шуазёлем в Компьенском лесу, куда явилась принять юную эрцгерцогиню в свое лоно вся королевская семья, она мило пролепетала:

– Я вовек не забуду, сударь, что вы составили мое счастье.

– И счастье Франции, – проникновенно ответил этот умудренный жизненным опытом вельможа, не упустив удобного случая польстить будущей королеве. Всем прекрасно известно, какой исход имела эта стратагема министра и для Марии-Антуанетты, и для Франции.

На ужине, который король дал в честь будущей жены внука, среди прочих сорока знатных дам присутствовала и разнаряженная в пух и прах графиня Дюбарри. Естественно, пятнадцатилетняя девушка поинтересовалась, кто эта красивая особа, приятно улыбавшаяся ей, и каковы ее обязанности при дворе.

– Ее обязанности? Развлекать короля! – весьма находчиво ответила ей придворная дама.

– В таком случае я объявляю себя ее соперницей! – задорно воскликнула Мария-Антуанетта. Сама того не подозревая, она надолго вперед определила характер взаимоотношений этих двух женщин.

Не будучи членом королевской семьи, графиня не присутствовала на церемонии бракосочетания и парадном ужине по этому поводу, событиях, происходивших в узком кругу ближайших родственников, но стала украшением всех торжеств, ужинов, маскарадов, фейерверков и прочих увеселений, которые в течение десяти дней с невиданным размахом проводились при дворе. Все завершилось неожиданной трагедией: во время грандиозного фейерверка в Париже в результате сильной давки в собравшейся толпе погибли 130 человек, что было сочтено современниками дурным предзнаменованием.

Версальские будни лишь усугубили нежелание австрийской принцессы смириться с существованием графини Дюбарри как неизбежной данностью. Мария-Антуанетта почувствовала, что фаворитка явно затмевает ее своей красотой, и даже не сочла нужным скрывать свою неприязнь. Уже в июле 1770 года новоиспеченная дофина в письме к матери выражает сожаление по поводу того, «сколь прискорбна та слабость, которую он (король) питает к мадам Дюбарри, каковая есть самая глупая и дерзкая особа, что только можно себе вообразить».

По незыблемым правилам этикета Версаля дама низшего ранга не имела права заговорить с дамой более высокого ранга – та должна первой обратиться к ней. Но надо представить себе положение Марии-Антуанетты. Подобно любой принцессе с изрядным числом германских предков в генеалогическом древе, эта юная особа чрезвычайно почитала чистоту крови и древность своего рода. Она – представительница династии Габсбургов, принявших это имя с 1020 года по названию своего замка, построенного на слиянии рек Аара и Ройса, на границе тогдашней Бургундии. С 1278 года с небольшим перерывом Габсбурги безраздельно правили в том государстве, которое со временем станет Австрийской империей, с 1452 года именно представитель этой династии постоянно избирался императором Священной Римской империи германской нации, средневекового образования, включавшего в себя Германию и другие королевства, герцогства и земли, которые в разное время и в разной степени подчинялись ее императорам. Юная Мария-Антуанетта – отпрыск августейшего рода с историей, насчитывающей почти восемь веков, наследница кесарей, кто против нее эта графиня с более чем сомнительным титулом и прошлым публичной женщины?

Супруга французского дофина была гордой до заносчивости, но недалекой, ленивой и упрямой юной особой, не интересовавшейся политикой и мало что в ней понимавшей. Тем не менее она была взращена под сенью короны в сознании, что имеет полное право диктовать свои нравственные нормы. Молодая женщина быстро подпала под влияние тетушек Аделаиды и Виктуар (Луиза к тому времени удалилась в монастырь замаливать грехи своего отца, сбившегося с пути истинного), которые пришли в полный восторг от такой союзницы. Именно они воплощали собой при дворе религиозную строгость и самую суровую нравственность. Дофина, согласно заветам матери, считала, что должна служить интересам своей родительницы и Австрии (более конкретно, содействовать сохранению нейтралитета Франции в вопросе раздела Польши между Австрией, Пруссией и Россией, что было выгодно для империи), обеспечивая счастье своего «папеньки», как она называла Людовика ХV. Мария-Антуанетта придавала огромное значение приличиям, и, по ее мнению, королю не подобало делить ложе с бывшей проституткой.

Однако ее мать-императрица не могла проявлять столь решительный подход, задевавший политические интересы, а посему, по ее мнению, дочь не должна провоцировать графиню Дюбарри. Такое заступничество объясняется тем, что Мария-Терезия ошибочно считала влияние Жанны Дюбарри в вопросах политики на короля равноценным влиянию маркизы де Помпадур. Но ее дочь намеренно подставляла ножку презренной фаворитке. К примеру, во время свадебных торжеств графиня с двумя спутницами опоздала на спектакль и обнаружила, что ее места заняты дамами из штата дофины. Они отказались уступить, и разыгралась унизительная для графини сцена, которая довела ее до слез. Естественно, король заступился за любимую женщину и повелел виновной даме отправиться в изгнание.

Жанна с самого начала была полна желания установить с дофиной добросердечные отношения. Однако, как уже было сказано выше, дофина исповедовала взгляды «Мадамов» и герцога де Шуазёля. Дюбарри подчеркнуто не вмешивалась в политику; скорее, ее использовали как слепое орудие противники министра – герцоги Ришелье, д’Эгийон, аббат Тьерри, Мопо, поставившие перед собой задачу свалить Шуазёля.

Здесь уже говорилось о том, что король чрезвычайно ценил деятельность герцога де Шуазёля в области внешней политики, но не разделял его взглядов в сфере политики внутренней. Дело в том, что де Шуазёль, поклонник энциклопедистов и людей передовых взглядов, не верил в будущее абсолютной монархии и считал, что королю следует оставить исполнительную власть, но под контролем народа, т. е. местных парламентов. В своих «Мемуарах» он писал о том, что мечтал «о революции на английский лад». Что общего имели тогдашние парламенты (например, Парижа, Тулузы, Бретани), состоявшие из богатых людей, с народом и чьи интересы они, на самом деле, выражали, кроме своих собственных? Но во всех парламентах у де Шуазёля было множество сторонников, которые не давали спокойно жить королю, постоянно сея смуту. Это, однако, никак не влияло на решимость Людовика ХV любой ценой сохранить режим абсолютной власти. Де Шуазёль же презирал короля, считая его слабым и неспособным правителем, и даже историю с обитательницами «Оленьего парка» рассматривал как доказательство несостоятельности своего монарха.

Тем не менее поводом для отставки герцога послужило событие внешней политики. Согласно Утрехтскому договору, в 1713 году Испании достались во владение Мальвинские острова (ныне они называются Фолклендскими), которые в ту пору были почти необитаемыми. В 1769 году англичане захватили один из них и построили там форт. Туда были направлены три испанских фрегата, которые обстреляли форт и взяли находившихся там англичан в плен. Английский король послал в район островов эскадру и пригрозил Испании началом военных действий, если не будут принесены извинения, а захваченные люди – возвращены на тот остров, где их взяли в плен.

Король Испании Карл III принял эти требования при условии, что англичане откажутся от всех притязаний на данные острова, о чем уведомил через своего посла в Париже министра иностранных дел Франции герцога де Шуазёля. Тот увидел в этом событии повод развязать войну против Англии, дабы взять реванш за ослабление своей страны. Де Шуазёль начал побуждать короля Испании на сопротивление англичанам и одобрил военные действия. Здесь следует упомянуть, что Франция, связанная Фамильным пактом, могла быть вовлечена в эти военные действия. Однако Людовик ХV не хотел войны, о чем он неоднократно твердил Шуазёлю. В случае войны возникал риск того, что парламент не одобрит расходы на военные действия. Монарха вывело из себя то, что министр не посоветовался с ним и самостоятельно подстрекал короля Испании на военные действия. Людовик самолично написал послание королю Испании, в котором категорически настаивал на нежелании Франции вступать в войну, ибо это повлечет за собой анархию в парламенте. Судьба всесильного министра была решена.

24 декабря 1770 года король повелевает Шуазёлю отправиться в изгнание в свой замок в Шантелу. Причем устно он якобы заявил: «Без мадам Шуазёль я отправил бы ее мужа куда-нибудь подальше». Надо сказать, что отставка герцога была воспринята в Париже как проявление королевского своеволия, а народ решил, что потерял в его лице своего защитника. На самом деле у Шуазёля было множество врагов, которые давно копали под него и использовали обиды фаворитки как удачное прикрытие своей подковерной борьбы за его смещение. Сторонники же низложенного всесильного министра отнесли его падение за счет интриг графини Дюбарри, и в день отъезда в изгнание вся улица перед особняком герцога была буквально запружена каретами: столько сочувствующих прибыло проститься с ним. В июне 1771 года министром иностранных дел был назначен племянник герцога де Ришелье и друг графини Дюбарри, верный сторонник абсолютизма, герцог д’Эгийон.

В Европе эту отставку восприняли как усиление влияния фаворитки, и вот уже сближения с ней бросились искать послы иностранных государств (за исключением Испании и Неаполитанского королевства, которые остались верны де Шуазёлю). В феврале 1771 года во Францию прибыл с визитом король Швеции Густав III. Общение с графиней привело его в такой восторг, что после нескольких посещений этой пленительной женщины он подарил ее белой левретке по кличке Мирза ошейник с бриллиантами, а хозяйке преподнес искусной работы футляр для перчаток. Впоследствии король вел с графиней Дюбарри переписку и каждый год присылал в подарок пару великолепных перчаток.

Доброта графини не знала границ – и лишним доказательством тому служит ее отношение к низвергнутому первому министру, герцогу де Шуазёлю. Жанна была полностью лишена каких бы то ни было поползновений к мщению. В отличие от Помпадур, которая шла в своей враждебности до конца, пока не уничтожит противника, графиня Дюбарри после отставки герцога уже не испытывала к нему неприязни. Просто ее всегда отталкивала его аристократическая спесь. Даже в изгнании де Шуазёль продолжал очернять репутацию мадам Дюбарри и заносчиво вести себя по отношению к королю и графине. В ссылке в Турени его навещало большое количество сторонников, считавших отставку герцога чистой воды происками безродной фаворитки. Правда, для посещения опального вельможи надлежало испросить разрешение короля. Чаще всего тот с безразличным видом ронял: «Поступайте как знаете». Однако иногда после возвращения визитера ожидал неприятный сюрприз. Принц де Бово был смещен с должности генерал-губернатора Лангедока, а маркиза де Кастри выставили из военного министерства. Но, тем не менее, поток гостей не иссякал. Де Шуазёль и в провинции не оставил своих аристократических замашек, закатывал бесчисленные приемы в духе Версаля, держал открытый стол, дважды в неделю устраивал псовую охоту, давал театральные представления. При таком образе жизни на широкую ногу он быстро промотал огромное состояние своей жены, внучки финансиста Людовика ХIV, несметно богатого Кроз?. Герцог женился на девушке, когда той было всего пятнадцать лет, и, невзирая на все его бесчисленные измены, она до конца своих дней сохранила глубокую привязанность к мужу, безропотно оплачивая его счета, пока не иссякли все средства.

Постоянные нападки Шуазёля на Дюбарри раздражали короля, и он лишил его должности генерал-полковника швейцарской гвардии. Эта должность давала доход в сто тысяч ливров в год, так что такая потеря оказалась весьма чувствительной. Оскорбленный герцог написал королю, что эта должность является пожизненной, просил об окончании своего изгнания и выделения пенсии для своей жены, а также требовал денег в сумме трех миллионов ливров на основании того, что в бытность министром истратил массу личных средств на содержание посольств Франции в различных государствах.

Задачу вручить это послание королю он возложил на графа де Шатле, который понимал, что гонцу с таким письмом не стоит ожидать ничего хорошего. Он попробовал найти посредника сначала в лице герцога д’Эгийона, но получил отказ и решил попытать счастья у мадам Дюбарри. Она согласилась «самым милостивым образом» оказать эту услугу Шуазёлю. Фаворитка совершенно чистосердечно объяснила мотивы своего поступка, подчеркнув, что не питает озлобленности против герцога и даже рада подвернувшемуся случаю показать ему, что все происшедшее было его ошибкой, что она с самого начала делала все, чтобы предотвратить печальные последствия. Мадам Дюбарри не просила за себя в надежде, что супруги в замке Шантелу будут вести себя лучше по отношению к ней. Графиня как бы вскользь упомянула, что «задевая объект его привязанности, они постоянно причиняют боль королю». Как видно из этих гладких выражений, Жанна хорошо освоила придворную тактику.

Графиня на самом деле побеседовала с королем, который пришел в ярость. В конце концов, после многочисленных отказов Людовик XV частично удовлетворил требования своего бывшего министра, назначил ему единовременное пособие в сто тысяч ливров и пенсию в шестьдесят тысяч ежегодно, пятьдесят из которых сохранялись за мадам де Шуазёль в случае смерти ее супруга. Граф де Шатле не ожидал такого успеха. Но вот что написал Шуазёль в своих «Мемуарах»: «Ни я, ни мадам де Шуазёль не выразили никакой благодарности. Несправедливость и, в первую очередь, жестокая манера, которую он (король) использовал, освободили нас от признательности». Шуазёль не перестал бомбардировать Жанну своими памфлетами. Но они теперь были булавочными уколами для женщины, находившейся на вершине успеха.