Глава тринадцатая

Разбухшее дело о дуэли поручика Геккерена с камер-юнкером Пушкиным, пройдя по разным инстанциям, было представлено наконец на высочайшее усмотрение. Вооружась карандашом, император раскрыл объемистый картон. В заключении генерал-аудиториата сказано было: «Неудовольствия между камер-юнкером Пушкиным и поручиком бароном Геккереном возникли с довольно давнего времени. Поводом к сему, как дело показывает, было легкомысленное поведение барона Геккерена, который оскорблял жену Пушкина своими преследованиями, клонившимися к нарушению семейственного спокойствия и святости прав супружеских…»

А что говорил он, император? Даже своей свадьбой, негодяй, хотел еще больше приблизиться к Натали! Карандаш грозно поднялся в руке Николая Павловича.

К делу была приложена справка, которая доставила особое удовольствие царю. Генерал-аудиториат писал о прикосновенных к делу иностранных лицах:

«Министр нидерландского двора, барон де Геккерен, будучи вхож в дом Пушкина, старался склонить жену его к любовным интригам с своим сыном поручиком Геккереном; сверх сего сеял в публике дурное о Пушкине и жене его мнение насчет их поведения…»

Еще раз попался старый сводник! Теперь действия русского императора, каковы бы они ни были по отношению к нидерландскому посланнику, будут основаны на неоспоримых документах.

Николаю Павловичу следовало решить участь осужденных судом.

Генерал-аудиториат предлагал:

«Поручика Геккерена, лишив чинов и приобретенною им российского дворянского достоинства, написать в рядовые; подполковника Данзаса, выдержав под арестом в крепости на гауптвахте два месяца, после того обратить по-прежнему на службу; преступный же поступок самого камер-юнкера Пушкина, подлежавшего равному с подсудимыми наказанию за написание дерзкого письма к министру нидерландского двора и за согласие принять предложенный ему противозаконный вызов на дуэль, по случаю его смерти предать забвению».

«Быть по сему, – размашисто написал царь, – но рядового Геккерена, как не русского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты».

Кончив писать, еще раз утвердил свой приговор:

– К черту!.. И немедленно!

И так торопился Николай Павлович, что на следующий же день Дантес едва успел проститься с близкими.

В мартовский предвесенний день еще раз увидел Дантеса на Невском проспекте вездесущий Александр Иванович Тургенев. Дантес сидел в санях бок о бок с жандармом. Следом неслись другие сани – в них находился еще один жандармский офицер.

Вскоре бесславно покинет Петербург и голландский посланник, получивший бессрочный отпуск по настоянию русского царя, а вместе с ним навсегда оставит родину баронесса Екатерина Геккерен, спешащая к обожаемому мужу.

…В то время, когда жандармы мчали Дантеса на запад, Наталья Николаевна Пушкина обживалась на Полотняном заводе. В первые дни она никуда не выходила из своих комнат, даже к столу. При ней безотлучно находились тетушка Екатерина Ивановна и Азинька. Наталья Николаевна вспоминала Петербург, говорила о Пушкине и никогда – о Дантесе. Всевышний указал каждому из них свой путь. Да будет воля твоя, господи!

Фрейлина Загряжская очень одобряла такую покорность племянницы всевышнему и помаленьку заговаривала о будущем…

Екатерина Ивановна торопилась вернуться в Петербург до весенней распутицы. Но она непременно опять приедет к дочери своего сердца.

Тетушка осеняла племянницу крестным знамением и спешила с отъездом – весна-то, глядь, все дороги распустит!..