Маяковский (Последняя ночь государства Российского)

Маяковский

(Последняя ночь государства Российского)

Как смертникам жить им до утренних звезд,

и тонет подвал, словно клипер.

Из мраморных столиков сдвинут помост,

и всех угощает гибель.

Вертинский ломался, как арлекин,

в ноздри вобрав кокаина,

офицеры, припудрясь, брали Б-Е-Р-Л-И-Н,

подбирая по буквам вина.

Первое пили борщи Бордо,

багрового, как революция,

в бокалах бокастей, чем женщин бедро,

виноградки щипая с блюдца.

Потом шли: эль, и ром, и ликер —

под маузером все есть в буфете.

Записывал переплативший сеньор

цифры полков на манжете.

Офицеры знали — что продают.

Россию. И нет России.

Полки. И в полках на штыках разорвут.

Честь. (Вы не смейтесь, мессия.)

Пустые до самого дна глаза

знали, что ночи — остаток.

И каждую рюмку — об шпоры, как залп

в осколки имперских статуй.

Вошел

   человек

     огромный,

       как Петр,

петроградскую

   ночь

     отряхнувши,

пелена дождя ворвалась с ним.

     Пот

отрезвил капитанские туши.

Вертинский кричал, как лунатик во сне, —

«Мой дом — это звезды и ветер…

О черный, проклятый России снег —

я самый последний на свете…»

Маяковский шагнул. Он мог быть убит.

Но так, как берут бронепоезд,

воздвигнутся он на мраморе плит

как памятник и как совесть.

Он так этой банде рявкнул: «Молчать!» —

что слышно стало:

   пуст

     город.

И вдруг, словно эхо, — в дале-о-оких ночах

его поддержала «Аврора».

12. XII. 1939 г.