6.9 Дальнейшее отступление. Оборонительные бои. Арест гвардии полковника Неверова и его дальнейшая судьба. Новый комдив. Расставание со 2-й гвардейской дивизией

6.9

Дальнейшее отступление. Оборонительные бои. Арест гвардии полковника Неверова и его дальнейшая судьба. Новый комдив. Расставание со 2-й гвардейской дивизией

На новом месте командный пункт замаскировали в лощине, среди редких кустов. Впереди, на севере, тянулась длинная пологая высота, частью покрытая несжатым кукурузником. Сзади КП начинался покрытый редким кустарником северный скат высоты, которая являлась началом перехода от равнины к предгорью, от калмыцких степей к горам Кавказа. Южнее КП из Пятигорска на Нальчик, шло шоссе. Дорога эта сильно беспокоила меня и я послал туда разведку не автомобиле с четверённой пулемётной установкой.

Задача, которую поставили дивизии, оценивалась, как очередная оборонительная демонстрация, с целью замедлить продвижение врага, и может быть, выиграть этим время.

— Поднажмёт враг, мы отойдём на реку Баксен, на подготовленный там рубеж, затем отойдём к Нальчику, — рассуждал я.

С нашими силами рассуждать иначе и нельзя было. Новый рубеж был ничем не лучше, чем у Черкесска.

Разведка была послана к мосту через Малку, к тому, что севернее Кременчуг-Константиновской, с попутной задачей взорвать мост. К 11 часам, примерно, стало известно, что в Кременчуг-Константиновской побывали немецкие мотоциклисты. Это известие принёс политотделец, замешкавшийся в станице, комиссару дивизии старшему батальонному комиссару Дмитриенко.

Из станицы Кременчуг-Константиновская лежал прямой путь на Нальчик!

Потом поступили данные, что 395-й гвардейский полк с утра ведёт бой и к 10 часам уничтожил два танка и 15 автоматчиков в женском платье, три автомашины с пехотой и три пулемёта. Бойцы полка дрались смело и энергично, но мин и снарядов почти не было, и это беспокоило командование полка.

Я вызвался съездить в северном направлении, чтобы выяснить, где сейчас батальон, который оборонял переправу, и что делает враг. Определившись по карте, я решил выехать на высоту, что севернее командного пункта, там ориентироваться и наметить план дальнейших действий. Доехали до гребня высоты по старой заросшей дороге, и там, с кабины газика, на высоте росла кукуруза, я увидел вражеский бивак. До немцев было недалеко, не более километра. Хорошо были видны крытые брезентом автофургоны, несколько лёгких танков, пушек и завтракающие солдаты, часть которых сидела и хлебала из котелков, часть сновала к полевой кухне и обратно.

А вот наших бойцов видно не было и нужно было выяснить, где они.

— Иван, видал, как расселись? Что если пугнём из пулемёта?

— Надо припугнуть, ясное дело. Может, кто и подавиться.

— В таком случае, выбери огневую позицию, поставьте с шофером пулемёт и к нему одну коробку с патронами. Шофер пусть развернёт и поставит машину так, чтобы можно было быстро поставить в кузов пулемёт и сразу отъехать. Стрелять буду я, ты — за помощника.

Установив прицел пулемёта на «14», я сказал Козлову:

— Наблюдай за рикошетами, даю очередь.

— Не вижу, товарищ гвардии майор, берите ниже!

Я взял пониже.

— Ага, забегали. Хорошо, по-моему!

Я снова нажал на спуск и, с рассеиванием по фронту и в глубину, выпустил с полсотни патронов. Фашисты засуетились ещё сильнее, часть из них побежала к миномётом.

— Стреляю до конца, и сразу в машину.

Отстреляв 250 патронов, мы быстро погрузили пулемёт и отъехали в другое место, так что первая вражеская мина разорвалась далеко вправо от нас. Бросив несколько мин наугад, немцы прекратили обстрел, зато послали танк. Так, паршивенькую танкетку. Тогда только я разглядел, что правее имелась ещё одна полевая дорога, по которой пошла танкетка. Я уже собирался «смотать удочки», но по танкетке кто-то начал стрелять. Танкетка остановилась и, постояв немного, укрылась за бугорок.

Возвращаясь в штаб дивизии, я остановил автомашину на одной из высоток. До командного пункта дивизии было близко и со ската высоты отлично были видны штабные автомашины, стоящие в лощине. Отдельно стояла радиостанция. В бинокль я увидел, как из будки радиостанции вышел радиоинженер и, вместе с Ниной Пащенко, стал подниматься на высоту, что находилась за КП. Этот майор радиоинженер недавно был переведён в отдел связи 37 армии, но по какой-то надобности приехал к нам. Да, почему остановился я, не доехав до своего штаба? Потому что услышал звук авиационных моторов. С северо-запада шло несколько разнокалиберных самолётов. Впереди летел бомбардировщик американского или английского производства. Такой самолёт ещё утром пролетал над нашим расположением. Шёл он с юга, а потом повернул на восток, и его характерный профиль с обвисшим брюхом мне хорошо запомнился. «Американец» летел с советскими опознавательными знаками, а за ним летел «Петляков» и два самолёта других конструкций.

Приблизившись к нашему командному пункту, самолёты начали сбрасывать бомбы! Бомбы падали с большим рассеиванием, и часть из них упала на скате высоты, куда забирались инженер-майор и старший военфельдшер Пащенко. Когда посыпались бомбы, парочка резко разбежалась, по одному спрятавшись под кустиками. Я ничего плохого им не желал, но, чего греха таить, чуточку позлорадствовал. От ревности.

— С самого Донца не видели наших самолётов, а тут, на тебе, прилетели четыре калеки и своих же бомбить. Им, видите ли, мало немцев!

— Они, товарищ гвардии майор, знают, ясное дело, что их здесь не будут обстреливать, — съехидничил Козлов.

— Утром, помнишь? Пролетал над нами этот брюхатый. Он, определённо, летел на разведку, и засёк тех немцев, что побеспокоили мы. Местность похожая и теперь он просто спутал. Впрочем, мог и посчитать за немецкий штаб.

Самолёты улетели. В штабе дивизии не было сигналов взаимного опознавания, а сигналы кулаками не дошли до сердца авиаторов. К счастью, потерь от бомбометания не было. Интересно, а что они доложили командованию?

Весь остальной день противник активности не проявлял. Продолжалось движение его танков и автомашин на Прохладный.

По приказу штаба фронта в состав дивизии снова было принято пополнение в количестве 208 человек из 41-й мотострелковой бригады. Все они пошли на восстановление 875-го гвардейского стрелкового полка.

Поступило донесение, что при обороне Кубы исключительную храбрость проявил боец 395-го полка Никоненко. Командуя группой из 11 человек, он истребил лично 4 вражеских солдат. Руководимая им группа уничтожила до 20 гитлеровцев. Сержант Войчин, в этом бою, уничтожил 5 гитлеровцев. Успешно руководил батальона командир 1-го батальона 395-го полка лейтенант Семитут. Его батальон, израсходовав все патроны, поднялся в рукопашную. В результаты фашисты побежали, и положение было восстановлено.

На другой день немецкие танковые и моторизованные части нанесли удар вдоль шоссе Пятигорск-Нальчик. Наши подразделения, оказавшиеся в мешке между двух дорог, отошли за реку Баксан, где заняли оборону. Левый наш фланг был у горной Баксановской ГЭС, оригинальной конструкции. Правый фланг опирался на Кызбурун-1. Командный пункт обосновался на южных скатах высоты 910,0.

Это было 13 августа 1942 года.

Ночью командир дивизии гвардии полковник Неверов и старший батальонный комиссар Дмитриенко были вызваны в штаб 37-й армии. Там Военный Совет армии отдал их под суд военного трибунала за самовольный отход с реки Малки. Полковник Неверов был приговорён к расстрелу, но этот приговор высшее начальство не утвердило.

А пока менялась власть, противник не дремал, продолжая, конечно, воевать. И подбирался к Баксанской ГЭС. Начальник инженерной службы дивизии поставил меня в известность относительно приказа командующего о подготовке к уничтожению ГЭС с тем, чтобы при малейшей угрозе её захвата немцами — взорвать. Поскольку ответственность за уничтожение ГЭС возлагалась на командира дивизии, а я автоматически принял командование на себя, то мне пришлось и принимать решение по этому делу. Подумали мы с инженером подполковником Поветкиным и решили, что медлить со взрывом не стоит. Разговор между нами происходил на высоте 910,0, потом мы пошли к Баксанскому ущелью. Я остался на восточном берегу реки Баксан, а Поветкин отправился лично руководить взрывными работами. Только тогда, когда прогремел взрыв, я вернулся в штаб.

После полудня 14 августа командир корпуса гвардии генерал-майор Замерцев «привёз» нового комдива генерал-майора Захарова.

Я тогда стоял на полевой дороге недалеко от командного пункта дивизии и увидел «эмку» комкора. Автомобиль остановился, открылись дверцы и из эмки вышел командир корпуса и какой-то генерал.

— Вот, привёз вам нового комдива, — обычной своей скороговоркой сообщил Иван Терентьевич. — Знакомьтесь, это генерал-майор Захаров!

При этом командир корпуса кивнул в сторону Захарова.

— А это, начальник штаба дивизии, гвардии майор Рогов.

Генерал Захаров продолжал стоять у машины, не протянув мне руку, как это обычно делается, и я заметил на его лице промелькнувшую ухмылку.

— Мы знакомы, — сказал Захаров, не двигаясь с места.

— Вот как? — почему-то удивился комкор и посмотрел на меня. Потом быстро перевёл глаза на Захарова. От Ивана Терентьевича не укрылась наша отчуждённость, и он переменил разговор, переведя его на боевые дела.

И тут я понял, что моя служба во 2-ой гвардейской имени Калинина мотострелковой дивизии закончилась.

Собственно, я немного забежал вперёд. До прибытия нового комдива произошли некоторые события. Так, немцы потеснили гвардейцев от моста через реку Баксан. Бой горстки гвардейцев-сибиряков был упорным, не на жизнь, а на смерть. Но превосходящим силам противника удалось переправиться через реку и выйти на северо-западные скаты высоты 910,0. Гвардейцы израсходовали боеприпасы, их командир, старший лейтенант Киреев был многократно ранен. Ввели в бой небольшой резерв, который под прикрытием артогня, совместно с отошедшими бойцами, атаковал фашистов и погнал их вниз по склону высоты. Силы были неравны, но гвардейцы отомстили врагу и уничтожили до ста захватчиков.

Настроение бойцов и командиров значительно улучшилось.

Оценивая эту маленькую победу, можно было сделать такой вывод. Там, где враг действует без танков и авиации, там наши бойцы бьют фашистов даже меньшими силами. Отсутствие танков и авиации, противотанковых и противозенитных средств, вернее их малочисленность, вот наша беда того времени. А опыт, который «дело наживное», к тому времени у нас уже был, хотя и достался дорогой ценой. Переплатили мы за него!

Бой на высоте 910,0 принудил немцев оставить населённый пункт у Баксанской ГЭС. И своим косвенным результатом, подтвердил педагогический тезис о преимуществах показа над рассказом. Всего несколько ночных часов побыли фашисты в этом населённом пункте, но успели преподать предметный урок жителям аула о преимуществах советской власти и благородстве советских воинов.

Мой ординарец Козлов прокомментировал этот факт так:

— Этих «чечен» просто не узнаёшь. То глядели исподлобья, особенно старики. Ничего у них не допросишься: ни ведра, ни воды попить, ни фруктов, не говоря уже о более существенном. А тут, без мыла в ж… лезут! Такие гостеприимные стали, сами всё суют. Научили их фрицы.

Да, наши красноармейцы и командиры ничего без разрешения не брали у местных жителей, стараясь ничем не обидеть их. Зато немцы не спрашивали и не считались с тем, где там у них женская половина! Недаром местные жители послали к нашему командованию делегацию из уважаемых стариков с просьбой не пускать больше немцев в их аул.

15 августа прибыла и мне замена. Предо мной стоял ни кто иной, как Головин со знаками различия полковника! Ровно год назад он был моим помощником в 230-й стрелковой дивизии и капитаном, прошедшим переподготовку на Архангельских курсах (московское Архангельское) в филиале «Выстрела». И вот, пожалуйста, полковник! Три звания за год. За какие такие заслуги и таланты? 230-я стрелковая дивизия ни в мою бытность там, ни после, ровно ничем не отличалась, не вела никаких боёв, кроме боёв оборонительных. Обычная фронтовая судьба. Где же было таланту проявиться?

Ни я Головину, ни он мне не задавали никаких вопросов, обычных при встрече бывших однополчан. Головин называл меня на «вы», а я его называл на «ты», как и тогда, когда он был моим помощником. Головин воспринимал это как должное, по крайне мере внешне.

Я вручил Головину строевую записку. На 15 августа во 2-ой гвардейской дивизии насчитывалось всего-навсего 906 человек. Это с теми, что были получены от 41 мотомеханизированной бригады.

Вечером генерал Захаров вызвал меня к себе. В палатке генерала размещался и Головин. Зашёл, значит, я в палатку, и попал как раз к ужину. На столе, кроме съестного, стояла бутылка коньяку.

— Товарищ Рогов, эту ночь вы ещё покомандуйте, а Головин заступит со свежими силами завтра с утра. — приказал комдив.

— Пожалуйста, товарищ гвардии майор, — добавил от себя Головин. — Мне надо выспаться по-человечьи, совсем замотался со сдачей 230-й.

— А я не замотался? Согнали с должности, и ещё сделай им любезность! — говорила во мне обида.

Поскольку никто из хозяев палатки ничего не добавил, я испросил разрешения уйти и ушёл разобиженный. Не знаю, верней знаю, как характеризовать поведение нового руководства дивизии, но сделайте это и сами. Когда я шёл, думал:

— Вот приду сейчас к своей, пока ещё, автомашине, а Козлов спросит насчёт того, хорошо ли вы, товарищ майор поужинали? А что я отвечу? Конечно, а кстати, нет ли у тебя чего-нибудь перекусить?

Так, идя к себе, иронизировал я сам над собой. Затем зашёл в палатку штаба и попросил дежурного:

— До пяти утра буду отдыхать. Если ничего особенного не случиться, постарайтесь не будить.

К вечеру во 2-ю гвардейскую, кстати, прибыл и ряд старших командиров из 230-й дивизии, а так же медсанбат, большинство — мои старые знакомые.

В шестом часу утра, обзвонив части, я в последний раз пошёл к комдиву доложить боевую обстановку. И просидел почти до 9 часов, пока не проснулись Захаров и Головин. Спали они вместе, накрывшись генеральской буркой.

— Дай мне бог такого единения с моим будущим командиром, вплоть до совместного спанья под командирской буркой! — пожелал я себе.

Потом я ждал письменное предписание, чтобы направиться в отдел кадров армии. Да, вот ещё что, прибыл посланец от секретаря партбюро 875-го полка Майорова, который доложил, что три группы этого полка, об одной группе мне уже было известно, ей командовал командир полка подполковник Добровольский, находятся в районе Краснодара! Одна группа состояла из 160 вооружённых бойцов, другая из 400 бойцов. Там же находится группа 396-го гвардейского полка из 100 человек и миномётный батальон полка с материальной частью.

И ещё я ознакомился с приказом командующего 37-й армии генерал-майора Козлова с объявлением приговора по делу Неверова. Потом оказалось, что столь суровое наказание Неверову было заменено 10 годами заключения, с отсрочкой что ли? Поскольку полковник Неверов стал командовать 9-й стрелковой бригадой и дослужился до генерал-лейтенанта!

Как реагировали бойцы и командиры на этот приговор? Недоумевали, не одобряли. Вот выдержка из политдонесения № 278 от 18.2.42, характеризующая, так сказать, мнение масс:

«Со всем командным составом проведены совещания в полках, на которых объявлен приговор Военного трибунала над б/командиром дивизии Неверовым. После проведённой работы по приговору заметно повысилась ответственность командного состава за порученное дело. Каждый понял, что отход без приказа — есть предательство интересов Родины и что за это строго карает советский закон.

Имели место нездоровые разговоры вокруг вынесенного приговора.

Медсестра Чугунова /медсанбат/ заявляет: „Я не перенесу этого удара. Неверов мне был лучше отца родного. Я что-нибудь над собой сделаю“. Ведёт себя обособленно. С ней неоднократно беседовал военком. Всё это не даёт результатов…»

Начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар Галушко, судя по тону политдонесения и его тогдашнему настроению, сам не одобрял такой скоропалительной расправы над гвардии полковником Неверовым, но он выполнял свои служебные обязанности и был обязан «разбивать нездоровые настроения».

Что касается меня, то я не слышал ни осуждения, ни сочувствия Неверову. Товарищи командиры предпочитали не обсуждать приговор. Но здесь молчание не было знаком согласия!