6.2 Знакомство со 2-й гвардейской дивизией. Оборона по берегу озера Маныч-Гудило

6.2

Знакомство со 2-й гвардейской дивизией. Оборона по берегу озера Маныч-Гудило

Во второй половине дня 29 июля я уже был в Баранниках, едва успев к отъезду штаба 2-й гвардейской на новый КП.

Попрощавшись с шофером Кариным, я отправив автомашину назад в дивизию. Полковник Дементьев таки оказал мне недоверие, перед моим отъездом из дивизии, в конце своего напутствия, не удержался и сказал:

— Я надеюсь, товарищ майор, что вы вернёте машину?

Затем мы, я и мой ординарец И. Козлов пересели в автомашину начальника артиллерии 2-й гвардейской дивизии подполковника Т. Пришанова.

Я не очень жалел, что покидаю 228-ю стрелковую дивизию, в ней я пробыл всего месяц с одним днём, и не успел там прижиться. Приказ о моём назначении начальником штаба 228-й был подписан Военным Советом Южного фронта 26.6.42. № 00484. Николай Иванович Замерцев был хорошим человеком, но я его ещё мало знал.

Вообще-то, о себе я могу сказать, что не считал себя хорошим человеком, справедливым и мудрым, образцом для других. Я понимал, что имею недостатки и изъяны в своём характере, в частности, в другом человеке я видел только хорошее или плохое, без промежуточных оттенков. Не понимал, что в человеке, вместе с плохим, уживается хорошее, и, наоборот, в своих оценках ошибался. Короче, характер у меня был далеко не ангельский. Зато я старался быть справедливым, не мстил за критику, признавая себя неправым, когда мне указывали на мои ошибки, если о них говорили даже подчинённые. Люто ненавидел подхалимов, нечистых на руку, нечестных и дураков! Да, характер у меня был не ангельский, но меня лично устраивало больше, когда мой начальник был хорошим человеком.

Наш путь к Эсто-Хагинке проходил через город Сальск. Проехали его ночью, не помню когда, так как дремал. Помню, как проехали реку Маныч, но озеро Маныч-Гудило, хотя его и обороняли наши полки, так и не пришлось посмотреть. 135 километров по Маныч-Гудило и реке Маныч мы тогда обороняли, при наличии в дивизии 1300 человек, считая и командира дивизии гвардии полковника Неверова! Выходило по 10 человек на один километр фронта, или по человеку на сто метров! А если считать только активные штыки, то и того меньше.

Утешаться тем, что перед большей частью фронта дивизии водная преграда? Но озеро Маныч-Гудило мелководное и имеет много мест удобных для переправы.

Перед командованием соединения встал вопрос, как оборонять такой огромный боевой рубеж? Решили перекрыть основные дороги и возможные места переправ, организовав для этой цели отряды с пулемётами, а на отдельных направлениях, и с орудиями. Особо, вернее, более плотно, прикрыть левый фланг по реке Маныч.

Части дивизии были расположены следующим порядком:

535-й полк оборонял южный берег Маныч-Гудило, что севернее фермы № 4, озёр Малое и Большое Яшалтинское, Шинфельд;

395-й полк, с восемью 76-мм пушками, восемью 120 мм миномётами, оборонялся опорными пунктами: Красный Маныч, одна рота с двумя орудиями и двумя миномётами, Гудик — один взвод с двумя орудиями и двумя миномётами, Пролетарский — две роты с двумя орудиями и двумя пулемётами, Романовский — одна рота с двумя орудиями;

875-й полк в составе двух рот занимал оборону по западной окраине Эсто-Хагинки (одна его рота была переподчинена 395-му полку), и одна рота, 97 человек, прикрывала переправы на участке Костинское, восточный берег озера Маныч-Гудило.

Химрота и заградбатальон несли службу патрулирования по южному берегу Маныча.

Два дня не тревожил 2-ю гвардейскую противник. Основные силы 1-й танковой армии немцев наносили главный удар в направлении города Ворошиловска (Ставрополя), на восток же высылались только заслоны, и велась воздушная разведка самолётами-разведчиками «Фокке-Вульф 189». «Рама» регулярно появлялась и над Эсто-Хагинской.

Это были хорошие «глаза» немецкого командования, а нам оставалось только завидовать и злиться на её нахальство и безнаказанность.

Разведка во 2-й гвардейской дивизии была более подвижной, чем 228-й, и даже имела броневички. Поэтому штаб 2-й гвардейской имел некоторые данные от своих разведчиков и через штаб корпуса, о времени занятия противником Пролетарской. Знал и о наших, хотя и небольших, авиационных ударах по врагу в районе Пролетарской. Знал штаб и о времени переправы немцев через реку Маныч у железнодорожного моста.

Хорошим разведчиком показал себя командир взвода разведывательной роты лейтенант Стекольников. 4 августа Стекольников и сержанты Бурылов и Зайка встретили за селом Цорос немецкую автомашину в которой было около пятнадцати фашистов. Открыв огонь по машине, группа Стекольникова убила немецкого офицера и солдата, остальных заставила разбежаться. Забрав документы у убитых, различные книги, топографическую карту, две винтовки, автомат и пулемёт, разведчики подорвали автомашину и вернулись в роту. Сержант Бурылов в этом бою был ранен.

Хотя 2-я гвардейская дивизия уже заняла рубеж обороны вдоль берега озера, но это не значило, что все наши войска отошли. По дорогам отступления всё ещё шли отдельные подразделения и конные обозы. Шли они, не имея сведений о противнике, и зная только то, что было у них в поле зрения.

Одну такую довольно большую группу, где были и бойцы нашей дивизии, нагнал враг, выдвигаемый в качестве заслона на реку Егорлык. Пехотинцы и обозники не обратили внимания на догнавшие их два танка КВ, которые шли по обочине дороги, то отставая, то перегоняя идущую группу. Но когда группа стала подходить к мосту через Егорлык, танки развернули башни и ударили по ней из пушек и пулемётов. Танками управляли немцы! Уж, не из бригады ли генерал-майора Алексеева были взяты гитлеровцами эти танки?

Большой фронт обороны чрезвычайно затруднял связь с полками. Наши рации, дальность работы которых ограничивалась 35–40 километрами, «не доставали» до правофланговых полков. С самым дальним 535-м полком связи не было даже тогда, когда командир батальона связи дивизии гвардии майор Мельников поставил промежуточную станцию. Просто сели аккумуляторы и мощность передатчиков упала. И не удивительно, что мы не имели точных данных о положении частей и обстановке вообще. Сведений о боевом и численном составе, о материально-боевой обеспеченности также, разумеется, не было.

Точных данных о боевом и численном составе мы не имели. В быстро меняющейся обстановке их было трудно получить. Но сведения эти были нужны командованию фронта и в Москве, чтобы правильно оценить наличные силы.

На второй день пребывания во 2-й гвардейской, это было в Эсто-Хагинке, я вышел перед обедом на улицу. Был тихий и не очень жаркий день. Шум войны не достигал Эсто-Хагинки, только немецкий самолёт-разведчик гудел невдалеке. На широкой улице села стояли небольшие группы командиров штаба, ждали приглашения на обед. В это время к штабу с восточной стороны подкатила открытая автомашина и остановилась возле меня. В машине сидел полковой комиссар Грушевой. Я его знал как члена Военного Совета 24-й армии, назначенного на эту должность с поста секретаря Днепропетровского обкома партии.

— Где командир дивизии или начальник штаба? — спросил Грушевой.

Я представился, он узнал меня. Его первым вопросом было:

— Сколько у вас налицо людей? Рядового, сержантского и командного состава?

Полковой комиссар достал книжечку и приготовился записывать.

— Точных сведений не имеется, товарищ полковой комиссар, дивизия занимает фронт 135 километров!

— Надо знать, майор Рогов, это ваша обязанность. Примите все меры к уточнению, завтра заеду.

И полковой комиссар уехал в юго-западном направлении.

Как ни туго было с горючим, пришлось посылать в части автомашину.

— Товарищ гвардии майор! — окликнули меня.

Я не привык ещё к такому обращению, гвардии майор, и сперва не среагировал, но обращение повторили. Опытный писарь 4-ого отделения штаба, извинившись, посоветовал.

— А вы, товарищ гвардии майор, доложили бы те данные, которые имеются. Цифры всё равно всё время меняются.

— Писарь прав, — мысленно согласился я: — И неприятностей избежал бы. Полковой комиссар не распекал меня, но упрёк, тоже дело неприятное.

— Что он обо мне подумал? — терзался я весь день.

Человек я мнительный, и это мне мешало в жизни. Бывало, комдив посмотрит на меня не так, как обычно, и я потеряю покой. Думаю, чем он недоволен? А мало ли у него причин быть расстроенным! Я же начинаю вспоминать и рассуждать, убеждаюсь, что причин неудовольствия у командира не должно быть. Но, раз так, то командир несправедлив! И начинаю я сторониться командира, сухо-официально отвечаю ему. И вот теперь, действительно, вызываю неудовольствие!

Обычно я, оценивая свои действия, признавал неправомерность их, этих действий. То есть видел свои ошибки. А от этого, говорят умные люди, один шаг для исправления их, изменения своего поведения, характера. Э-э, как бы ни так! Прожил я жизнь и убедился, что далеко не так, граждане умные люди. Переделать характер почти невозможно!

Прошли сутки, а посланного в полки связного мы так и не дождались. И снова перед обедом прикатил Член Военного Совета.

— Уточнили, товарищ Рогов?

— Так точно. Налицо 181 человек командно-начальствующего состава, 264 сержанта и 862 рядовых, товарищ полковой комиссар.

— Ну вот и хорошо! К командиру дивизии не буду заходить. Тороплюсь, меня ждёт самолёт.

Дело прошлое, прошу товарища генерал-полковника Грушевого извинить меня. Я покривил душой и доложил устаревшие сведения. Согрешил я перед начальством, попутал чёрт в образе тёртого писаря! Но могу поклясться, ложь не в моём характере. Ложью я пользовался в редчайших случаях и без корысти, чего нельзя сказать о многих других. Втирание «очков» на фронте было явлением нередким, им пользовались часто только как средством самозащиты, реже, в карьеристских целях, и небезуспешно, между прочим!