АРЕСТ. В ЦАРСКОСЕЛЬСКОЙ ТЮРЬМЕ
АРЕСТ. В ЦАРСКОСЕЛЬСКОЙ ТЮРЬМЕ
Во второй половине дня вместе с довольно большой компанией участников собрания я возвратился из Петербурга в Царское. Едва я ступил на перрон, как меня с двух сторон схватили за локти, холодное железо наручников сомкнулось на запястьях, щелкнули замки — двое жандармов взяли меня под стражу.
На моих спутников это происшествие подействовало как взрыв бомбы. Все знакомые с ужасом отпрянули от меня и разбежались в разные стороны, в мгновение ока я остался с жандармами один на один. Меня посадили в открытые дрожки и под этим конвоем, при полном параде, в треуголке с плюмажем и в наручниках, провезли через весь городок, где я был председателем земской управы, где находился двор, к которому принадлежал и я как камергер Государя, где меня знал буквально каждый. И меня действительно узнавали! Носильщики на вокзале смотрели на меня с ужасом, извозчики тоже. Но меня глубоко растрогало, что почти все они здоровались со мною. И пока мы ехали по таким знакомым улицам городка, простые люди из народа, встречавшиеся нам, останавливались и почтительно меня приветствовали, несмотря на мои скованные руки и жандармский эскорт.
Доставили меня в городскую тюрьму. Хорошо знакомый мне директор{105} находился в отпуске, какой-то нижний чин отвел меня в крохотную, прескверную одиночку. Там наручники сняли, но сняли и парадный мундир и велели надеть арестантскую робу. Просьба доставить мне собственное платье из дома и известить о происходящем мою семью была отклонена. Дверь камеры заперли, я остался один.
Один, наедине со своими мыслями! Я был просто оглушен! Из приказа об аресте я узнал, что арестован за шпионаж и государственную измену, но чем я мог навлечь на себя такие подозрения, оставалось неизвестно. Не прошло и суток с тех пор, как изъятые при домашнем обыске бумаги доставили в контрразведку. Я был совершенно уверен, что эти письма, документы, бумаги не содержат ничего компрометирующего и даже мало-мальски подозрительного. Кроме того, все бумаги побросали в корзины без разбору, и за столь короткое время было никак невозможно произвести обзор их содержания. Здесь явно действовали злокозненные враги, желавшие непременно и любой ценой погубить меня.