ЦЕСАРЕВИЧ ПОД ЗАЩИТОЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ
ЦЕСАРЕВИЧ ПОД ЗАЩИТОЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ
К сожалению, я не смог присутствовать при закладке первого камня{36} великой сибирской железной дороги. Сразу по прибытии престолонаследника я получил приказ немедля выехать в Благовещенск и далее в Забайкалье, чтобы приступить к мероприятиям, назначенным бароном Корфом для обеспечения цесаревичу безопасной поездки. Состояли они в том, чтобы привлечь к защите особы престолонаследника самих политических арестантов.
По желанию Корфа я должен был обсудить кое с кем из политических, знакомых мне по Алгачу, хотят ли они и могут ли на определенных условиях дать гарантии безопасного проезда престолонаследника через территорию Забайкалья. В противном случае генерал-губернатору придется вновь призвать жандармов и тайную полицию, которых он с таким трудом выдворил, и возложить обеспечение безопасности на них.
Размышляя сейчас об этом задании, я не перестаю восхищаться знанием людей и доверием барона Корфа к тогдашним политическим и их слову, ведь это были сплошь террористы, едва ли изменившие в тюрьме свои взгляды. С теперешними террористами дерзкий эксперимент барона Корфа не осуществить, тогдашние же политические хоть и были противниками, но с ними можно было смело воевать в открытую, и, давши слово, они держали его.
Население нашего генерал-губернаторства состояло, прежде всего, из ссыльных, во-вторых, из немногочисленных крестьян, которые приехали в Уссурийскую область через Одессу и, получая поддержку правительства, полностью разделяли его позиции, а в-третьих, из корейцев, которые пришли из-за границы и, по их законам, не имели права вернуться обратно. Для Уссурийской области и тамошних поселенцев корейцы были очень полезны, потому что, будучи прилежны и непритязательны, отличались особенным мастерством в огородничестве и садоводстве, да и у русских крестьян, покуда не приноровившихся к климату и почвам, в те годы шли нарасхват как работники. Владивосток, Хабаровск и иные города области закупали овощи исключительно у корейцев, чьи садики и огороды располагались в окрестностях этих городов, зачастую в самых малопригодных местах. Политически корейцы никакой опасности не представляли. Далеко в глухой тайге разбросанно жили бедняки-китайцы, искавшие там высоко ценившийся на их родине женьшень, который дарит людям силу молодости и здоровье. Формой этот корень похож на человечка и растет в немногих местах, глубоко в тайге. В горах Уссурийской области женьшень встречался тогда довольно часто. В Китае он ценился на вес золота и даже выше. Китайские хунхузы, охотившиеся на искателей женьшеня, политически опять-таки были совершенно неопасны, они занимались только грабежом соплеменников и встреч с русскими избегали. Прочее население Уссурийской области состояло тогда только из казаков, военных и чиновников, к которым в городах добавлялись купцы, а также китайские и корейские кули{37}.
Престолонаследнику предстояло ехать на тарантасе до Уссури, где ожидал пароход, который доставит его вверх по Уссури и Амуру до Сретенска. На этом долгом пути было всего два города{38} — Хабаровск у слияния Уссури и Амура и Благовещенск у слияния Амура и Зеи. Эти реки образовывали границу между Китаем и Россией, теперь — между государством Маньчжоуго{39} и Советской республикой. Кроме этих двух городов, на российском берегу кое-где попадались казачьи станицы, основанные донскими и уральскими казаками. Не считая этого населения, на обширной здешней территории обитали только малочисленные аборигены, жившие охотой и рыболовством. Совсем недавно Хабаровск тоже был всего-навсего большой станицей и гарнизоном. До 1884 года Забайкалье, самая восточная часть Сибири, охватывающая пространство между Амуром, Уссури, Тихим океаном, Беринговым проливом и Северным Ледовитым океаном, относилось к Иркутскому генерал-губернаторству. Затем его выделили в самостоятельное генерал-губернаторство и первым генерал-губернатором и верховным главнокомандующим назначили барона Корфа. Он избрал Хабаровск своей резиденцией и центром административного управления. Тамошнее население насчитывало в те годы в общей сложности около 5000 человек, причем половину его составляли военные, одну треть — китайские кули, одну десятую — генералы, действительные статские советники и чиновники, а остаток — купцы и ремесленники. В Благовещенске находилась резиденция губернатора. Этот город уже лет сорок был крупнейшим гарнизоном и средоточием добычи золота в Амурской области. Размещенным там солдатам разрешалось жениться и жить с семьей. Кроме того, Благовещенск являлся штаб-квартирой Амурского казачьего войска и вторым после Владивостока центром торговли. Характеры и взгляды всех тамошних жителей тоже были хорошо известны.
От Сретенска до озера Байкал — ни много ни мало 2500 километров — цесаревичу предстояло проехать в экипаже; на этом участке защита его особы осложнялась, так как городов и поселков там было больше, а население — гуще и разнообразнее. Большой тракт вел через узкие, изрезанные распадки, через малые и большие реки, через тайгу и непроходимые дебри. Надежно обезопасить престолонаследника от покушений, выставив на этом долгом пути армейские и жандармские кордоны, невозможно, защитить его могло только само местное население. Барон Корф, стало быть, совершенно правильно оценил ситуацию и сумел убедительно доказать это и императору, и князю Барятинскому. Обоснованность недоверия Корфа к политической полиции и жандармерии подтверждается, в частности, делом Столыпина, которого полицейский агент застрелил в присутствии императора во время праздничного спектакля в киевском театре.
Все местное население встречало престолонаследника с таким восторгом, что любой — даже самый последний бродяга — с радостью отдал бы жизнь, защищая цесаревича. Единственным ненадежным элементом были политические. Значит, необходимо и их тоже привлечь к защите и таким образом обезвредить. Именно эту задачу барон Корф возложил на меня.
В Благовещенске меня ожидали двое политических; я знал их по Алгачу, и оба казались мне людьми умными и весьма энергичными. Вместе с несколькими товарищами они жили на поселении в молоканских деревнях на Зее. Молокане — сектанты, а название секты идет от слова «молоко» и связано с тем, что во время поста они, не в пример православным, пьют молоко. Священников у молокан нет, водка и курение — под запретом, а, кроме того, строго соблюдая заповедь «не убий!», они отказываются от военной службы, но хранят верность царю. Земля у них находится в неделимой семейной собственности, причем старший по возрасту пользуется как патриарх неограниченной властью. Молоканские деревни отличаются очень добротными и чистыми домами, прекрасными сельскохозяйственными угодьями и отменными лошадьми. Сами молокане в большинстве люди рослые, приятной наружности, мужчины носят длинные бороды и ходят в старинном русском платье — в высоких шапках и длинных кафтанах. В конце XVIII века они были выселены в Сибирь — как враги церкви и как враги правительства (за отказ от военной службы). Происходили они главным образом из юго-западных областей России.
Подобно немцам-колонистам в европейской России и в Сибири молокане держались совершенно особняком от прочего населения, не смешивались с оным, жили в достатке и чистоте нравов. Сибирское духовенство и местная администрация тоже относились к ним враждебно, как к сектантам; поэтому молодые молокане выполняли здесь миссию первопроходцев: вместо того чтобы осваивать земли вблизи деревень, они проникали все глубже в тайгу, подальше от соседей, чиновников и духовенства, и строили там новые деревни. Так были заселены и берега Зеи.
Жизнь политических у молокан складывалась вполне сносно, если они достойно себя вели. В них видели не арестантов, а гостей. Никакой политической пропаганде молокане, закосневшие в своих патриархально-религиозных воззрениях, не поддавались.
При первой беседе о поездке престолонаследника я заметил на лицах обоих политических некоторое удивление и недоверчивость. Только когда я полностью изложил им соображения Корфа, они уразумели, что план этот весьма оригинален и вместе с тем разумен. Можно ли его выполнить, сразу они сказать не могли. Посовещались между собой, а потом сообщили, что готовы взять это дело в свои руки, но окончательный ответ дадут мне лишь после того, как один прозондирует забайкальских товарищей, а другой — приамурских.
До прибытия цесаревича в Сретенск оставалось всего-навсего две недели. На пароходе можно было не опасаться неприятных сюрпризов; на берег же престолонаследник будет сходить только в городах, а там вполне достаточно войск и полиции, чтобы обеспечить ему защиту. В казачьих станицах, принимая депутации местных жителей, он будет под охраной казаков и собственного сопровождения, которое состояло из 10–15 кубанских лейб-казаков в ярко-алых бешметах, высоких папахах, белых башлыках, с саблями, кинжалами и поясами, украшенными серебряной насечкой. Эти казаки служили весьма импозантным фоном для престолонаследника, носившего обыкновенно голубой гетманский мундир уральского казачества.
Возложенную на меня задачу я должен был обсудить только с политическими и потому выехал из Благовещенска, не вступая в контакт с тамошним губернатором.
Обоих политических я снабдил документами, из которых явствовало, что путешествуют они по заданию генерал-губернатора и задерживать их нельзя, напротив, следует всячески содействовать их быстрому передвижению. Кроме того, мы условились о телеграфном шифре, и я выдал каждому справку, что он вправе посылать мне шифрованные телеграммы. Ведь корреспонденция политических подлежала цензуре, а рассылка шифрованных телеграмм разрешалась только особо уполномоченным чиновникам и некоторым коммерсантам, имевшим специальное разрешение, причем шифры утверждало правительство.
Я направился в Сретенск, где остановился в гостинице Микулича, знаменитом тогда заезжем дворе, выдержанном в истинно сибирском духе. Кроватей там не было, только жесткие, обтянутые клеенкой лавки. Каждый сибиряк возил с собой собственную постель: кожаные подушки, меховые и войлочные одеяла. Моя постель состояла из большого одеяла, на которое ушло восемь волчьих шкур, и была теплая, мягкая, «застрахованная» от насекомых, а потому чрезвычайно практичная. Держал гостиницу сосланный сюда в 1860-е годы польский патриот. У Микулича подавали лучшие сибирские блюда и напитки, польская и русская кухня у него тоже славились отменным качеством. Пробки от шампанского летели в потолок с раннего утра, опять-таки типично по-сибирски. Каждого проезжающего, в какое бы время суток он ни явился, хозяин потчевал бокалом шампанского, что далеко не всегда доставляло удовольствие, ведь зачастую бутылка целый день стояла откупоренная и в тепле, — но без шампанского было никак нельзя.
Долгожданная депеша от моих посланцев, политических, пришла только через неделю, и я тотчас переправил ее барону Корфу, который вместе с престолонаследником уже прибыл в Хабаровск. Телеграмма гласила: «Все необходимое приготовлено. Такого-то числа прибудем в Сретенск. Если наши предложения приемлемы, мы сможем дать требуемые гарантии».
Еще через несколько дней политические явились сами и вручили мне два списка; в одном числился десяток политических арестантов, за которых они не хотели ручаться, во втором — несколько десятков неблагонадежных, по их мнению, лиц из числа неполитических. Только если эти люди на время пребывания цесаревича в Забайкалье будут изолированы, они готовы гарантировать его безопасность.
Я спросил, как они представляют себе эту «изоляцию» и не ведут ли названные лица подготовку к покушению на престолонаследника. Последний вопрос они оставили без ответа, сказали только, что, если генерал-губернатор примет надлежащие меры по изоляции названных лиц, никаких происшествий не случится. Однако они сами и остальные политические должны на это время иметь разрешение свободно передвигаться по Забайкалью и Амурской области. Тогда я в свою очередь поставил дополнительное условие: политические не воспользуются данною льготой, чтобы покинуть пределы генерал-губернаторства, и по истечении назначенного срока обязаны вернуться на указанное им место жительства. Сначала они не хотели соглашаться с этим условием, но обнадежили, что, переговорив с товарищами, скорее всего, примут и его, однако, с другой стороны, настоятельно просят, чтобы все это не возымело дурных последствий для поименованных в списке политических, за которых они поручиться не могут. В итоге была взаимно обещана и реализована полная секретность, ибо помимо прямых участников — престолонаследника, Барятинского, Корфа, политических, меня и, вероятно, императорской четы — никто об этом даже не заподозрил.
Спустя несколько дней я получил и желанную вторую гарантию, чрезвычайно важную для барона Корфа, ведь иначе в несчастье, которое могло постигнуть престолонаследника на долгом пути через Сибирь и Россию, наверняка бы обвинили его, так как он предоставил наиболее опасным элементам возможность побега.
Между тем цесаревич продолжал свое путешествие по Амуру и прибыл в Благовещенск. Туда я подробно телеграфировал барону Корфу о моих переговорах с политическими и спросил, каким образом следует изолировать названных в списках лиц. Барон Корф распорядился собрать их всех в отдаленном месте, на реке Онон, образующей границу между Монголией и Забайкальем, и поселить там в палатках под строгим военным надзором. Это задание было поручено полковнику генерального штаба В-но, который как раз находился в Забайкалье по делам строительства железной дороги.
Концентрационный лагерь на Ононе располагался вдали от жилья, в населенной лишь кочевниками-бурятами степи на окраине пустыни Гоби. По самому Онону пароходы не ходили, только большие плоскодонки с малой осадкой. На таком-то судне — пока цесаревич оставался в Забайкалье — интернированные лица были отправлены вниз по реке в такое место, куда люди вообще не заглядывали. Там их высадили на берег и позволили свободно передвигаться и по мере возможности развлекаться. Хорошее питание им тоже обеспечили, но трижды в день всем надлежало являться на поверку и ночь проводить под конвоем на борту. Это время — около трех недель — стало для них скорее длительной вылазкой на природу, нежели наказанием. По истечении этого срока их отвезли обратно и, ни слова не говоря, распустили по домам; так они и не узнали, по какой причине генерал-губернатор устроил им это дополнительное развлечение.