В ТЮРЬМЕ

В ТЮРЬМЕ

8 августа 1918 года Русенский военно-полевой суд заседал очень коротко. Штабной офицер принес председателю суда шифрованную телеграмму, в которой говорилось: «Димитров должен быть осужден во что бы то ни стало, без церемоний».

Процедура проходила молниеносно. Димитрова обвиняли в том, что он подстрекал солдат к бунту и неподчинению, и ссылались при этом на стычку, которая произошла у Димитрова в поезде с полковником.

Димитров энергично протестовал против этого обвинения, говорил, что он как депутат заступился за раненого солдата и что это ни в коем случае не может рассматриваться как «подстрекательство к бунту». Объяснения Димитрова не были приняты во внимание — фактически он уже был осужден штабом армии и правительством. Военно-полевой суд лишь оформил приговор: три года строгого тюремного заключения за «подстрекательство военнослужащих к неподчинению начальству».

Приговор был утвержден военным министром. И 29 августа 1918 года Димитров был брошен в Софийскую центральную тюрьму.

Жизнь в стране становилась все тяжелее. Конца войне не было видно. По селам и городам разъезжали правительственные агенты в поисках нового «пушечного мяса». Вместе с людьми для пополнения сильно поредевших войсковых частей агенты забирали также и продовольствие, скот. По дорогам Болгарии гнали стада овец, волов, буйволов… Но куда их гнали, никто не знал[21]. До солдат на фронте не доходило ни мясо, ни хлеб, ни одежда. Солдаты гнили в грязных окопах, мерли от голода, болезней и пуль, босыми ходили в бой по каменистым вершинам Македонии.

— Будет ли конец этим мучениям? — спрашивали доведенные до отчаяния солдаты.

— Когда же закончится эта проклятая война? — вздыхали их жены в тылу.

Народ умирал в окопах и на проволочных заграждениях, изнемогал в бедных селениях и городах Болгарии. Негодование росло, оформлялось. В различных местах на фронте стали появляться листовки с призывами к восстанию.

«Солдаты! Целых три года мы сражаемся с многочисленным противником. Переносим много несчастий и бед. Голые, босые, голодные, оберегаем границы, воюем за чужие интересы… Через газеты нас обманывают, что мы бьемся за общенародные идеалы, за народные интересы, за наше национальное объединение. Люди, которые поют нам эти песни, убаюкивают нас, а в то же время наживают миллионы и развратничают. Позволим ли мы этим негодяям и после войны грабить нас? Нет! Мы хотим рассчитаться с царем, его генералами и болгарскими богатеями за то, что они истребляют нас и, как клещи, сосут нашу кровь. Мы объявляем людей, которые поддерживают царя и правительство, врагами народа и поднимаем борьбу против них. Да здравствует революция! Да здравствует республика!»

Эти призывы, которые все чаще раздавались на фронте, как бы перекликались с призывами русских солдат к болгарским фронтовикам. Они писали болгарским солдатам: «Шлем привет и будем ждать счастливых дней, когда вы будете такими же свободными, как и мы. До свидания. Солдаты — граждане свободной России».

Нищета в тылу становилась невыносимой.

Ткацкий станок бабушки Парашкевы замер. Пряжа давно исчезла с рынка. Дети обносились. Иногда близкие и товарищи Георгия помогали его семье. Однажды зимой приехали пятнадцать шахтеров из

Перника, и каждый привез по мешку угля. Сам Георгий в то время сидел в тюрьме. Мать его Парашкева и жена Любица ходили по пятницам на рынок за продуктами, а потом несли их Георгию. Кормили в тюрьме плохо; сто граммов кукурузного хлеба и суп из гнилого картофеля. Но ни тяжкий режим, ни голод не могли сломить Димитрова, он продолжал и в тюрьме работать: писал, много читал, увлекся изучением французского языка[22].

Одновременно с Димитровым в тюрьме находился и лидер Земледельческого союза Александр Стамболийский[23]. Встречаясь в тюремном дворе, они ухитрялись переброситься мыслями о положении на фронте, о событиях в России. В сентябре 1918 года произошел большой прорыв на Южном фронте, в районе Добро поле. Разбитые болгарские войска бежали. В стране велась кампания за освобождение политических заключенных. «Не помилование, а амнистия!» — писал Димитров из тюрьмы. За полную и безусловную амнистию боролись все. Партия выдвинула лозунг: «Амнистия для живых жертв войны и народный суд для виновников войны!»

Георгий Димитров отправил протест министру юстиции: «Я с возмущением встретил попытку частичного помилования с целью избежать или по меньшей мере оттянуть общую политическую или военную амнистию, за проведение которой выступают рабочие массы на собраниях и митингах по всей стране. Не произвольные царские помилования, а парламент должен войти в свою роль и отменить совершенные военным правосудием деяния…»

По всей стране и в столице проходили митинги и демонстрации с требованием освободить Георгия Димитрова. 16 декабря 1918 года власти вынуждены были выпустить его из тюрьмы. Газета «Работнически вестник» на другой день сообщила;

«Вчера наш товарищ был освобожден. Сегодня он займет свое место в Народном собрании. Рабочие всей страны, для которых он является любимым другом и незаменимым руководителем, встретят весть о его освобождении из тюрьмы с чувством ликования. Мы приветствуем нашего друга с горячей радостью. Его отсутствие оставило зияющую пустоту в нашем движении. Георгий Димитров вступает вновь на свой передовой пост, исполненный жажды деятельности, еще большей энергии и самоотверженности во имя революционного социализма!»

Димитров вновь занял свой пост.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.