7.

7.

Было это в середине октября 1943 года. Красиков не разрешал нам «дымить» в помещении отдела. Поэтому я вышел на крыльцо штабного здания, чтобы покурить. Крыльцо выходило прямо на тротуар улицы, по которому спешили на работу обкомовские и облисполкомовские служащие. Вдруг я увидел среди них Петра Чикаберидзе, бывшего комбата из нашего отряда, входившего до марта того года во 2-ю Курскую партизанскую бригаду. Он быстро шагал, посматривая на свои наручные часы, что говорило о том, что он куда-то спешит. Я сразу узнал его, симпатичного, стройного грузина с рыжеватыми кавказскими усами. Я окликнул его:

— Петро Чикаберидзе! Своих уже не узнаешь, что ли?

Посмотрев в мою сторону, он тоже узнал меня.

— Павло! Гусев! Здравствуй, дорогой! — Он поднялся с тротуара на крылечко. Мы обнялись, помолчав во взаимных объятиях. Слезы радости появились у каждого. Ведь у нас за более чем полгода было больше сомнений, чем надежд, чтобы увидеться живыми. Чикаберидзе вспоминал:

— А ведь в начале марта под Дмитриевом я и Шадрин, отправляя тебя с передовой в медсанбат, не надеялись, что ты выживешь с ранением в голову, ты был тогда без сознания.

Я ему объяснил:

— Кроме ранения в голову, с повреждением черепа, у меня была еще контузия от взрывной волны близко разорвавшейся от меня мины. В конце вторых суток пребывания в медсанбате я очнулся. Как видишь, вылечили меня госпитальные доктора. Я благодарен им за это. — Посмотрев на его награды, я заметил, что к медали «За отвагу», врученной ему осенью 1942 года в Хинельском лесу заместителем начальника штаба партизанского движения Брянского фронта Горшковым, добавились орден Красного Знамени и медаль «Партизану Отечественной войны» первой степени.

— Поздравляю тебя. Петя, с высокими государственными наградами за твои боевые подвиги. — Я крепко пожал ему руку, мы обнялись.

— Спасибо, Павло. Ведь к ордену Красного Знамени меня представляло в январе этого года командование Крупецкого отряда имени Чапаева. И только через девять месяцев наградной лист оказался на столе Всесоюзного старосты Калинина.

— Петя, к наградному листу на тебя была приложена и моя рука. Ведь у нас пишущей машинки тогда не было, под диктовку Пузанова и Исаева я писал его от руки, вносил и свои коррективы в твоей боевой характеристике. Все наши наградные листы были перепечатаны машинистками в штабе Емлютина, в Брянском лесу.

Я спросил Чикаберидзе:

— Петро, а почему ты в Орле? Ваша бригада уже расформирована?

— Она расформировывается, Павло, — продолжал он, — я боюсь опоздать на совещание, которое состоится у Матвеева. Дело в том, что небольшая группа из нашей бригады во главе с Казанковым приглашена в Грузию. Сегодня будет известно, когда мы поедем. Поэтому, давай продолжим нашу встречу вечером. Я живу в гостинце на первом этаже. Мой номер 5-й, одноместный. Я жду тебя к 19 часам. А сейчас я побежал на совещание. — Он быстрым шагом направился в обком партии.

О нашей предстоящей встрече с Чикаберидзе я доложил Красикову. Высказал ему причину, по которой встреча может сорваться, а завтра Чикаберидзе, наверное, отправится в Тбилиси в составе делегации их бригады, приглашенной руководством Грузии. Он обидится, если я сегодня не приду к нему в гостиницу. А причина была в том, что сегодня в 18.00 я должен заступить на дежурство в отделе.

— Проблемы нет, Павел Васильевич, вместо тебя сегодня отдежурит Василий Михайлович, а послезавтра вы заступите на дежурство вместо Соколюка. Я сейчас же скажу ему об этом.

Вечером мы встретились с Чикаберидзе. Он принял меня по-кавказски. Стол был полон всякой всячины: копченая колбаса, рыбные консервы, фрукты и даже бутылка «Московской».

Он догадался, что я немало смущен, увидев все это на столе в такое трудное военное время. Он пояснил:

— Вчера нам выдали денежное содержание за полгода партизанской службы. Не мог же я поскупиться, не угостить своего друга. Доехал на трамвае до рынка а там все есть, лишь бы деньги были.

За ужином, который продолжался несколько часов, мы рассказали друг другу о боевых действиях наших бригад во вражеском тылу, вспомнили боевых друзей погибших в партизанских схватках с врагом, и откомандированных во фронтовые части после расформирования 2-й Курской партизанской бригады.

О боевых действиях бригады имени Суворова Чикаберидзе поведал мне следующее:

— Тебе, наверное неизвестно, Павло, что в первой половине марта поступил приказ Матвеева: Казанкову подобрать сотню добровольцев, с ними отправиться в тыл врага, чтобы создать новую партизанскую бригаду…

Я перебил его сообщение:

— Об этом я знаю от Черникова. Он посетил меня в курском госпитале. Но подробностей я не знаю.

Чикаберидзе продолжил:

— Мы совершили рейд по западу Курской области. В наши ряды влилось около полутысячи местных жителей, военных-окруженцев, селян, насильно загнанных оккупантами в полицию. Они пришли в партизанский отряд с оружием, недавно выданным им фашистами.

Казанков привел в Хинельский лес наполовину безоружный отряд. Здесь к нам присоединилось несколько групп самообороны из селении, прилегающих к Хинельскому лесу. Все они имели на вооружении винтовки. Казанков передал по рации Штабу партизанского движения Брянского фронта заявку на недостающее вооружение и боеприпасы. Через несколько дней советские самолеты сбросили на парашютах все запрошенное и двухнедельный запас продовольствия.

Тогда же поступила шифровка-радиограмма. Приказом начальника штаба партизанского движения фронта Матвеева утверждалось создание из партизан отряда О. Г. Казанкова партизанской бригады имени Суворова и о назначении ее командиром Остапа Гавриловича.

Сначала мы базировались в Хинельском лесу. Около трех месяцев проводили рейды по районам Орловской и Сумской областей, громили карательные и полицейские подразделения противника, а в период подготовки Брянского и Центрального фронтов к Курской битве участвовали в разрушении железнодорожных путей и станционных объектов. Нам регулярно сбрасывались на парашютах мины, взрывчатка, гранаты и патроны.

Летом и до конца сентября бригада базировалась в Новозыбковском лесу. Наши подрывники взорвали тогда несколько вражеских эшелонов, разобрали более пяти километров железнодорожного полотна. За весь период действий во вражеском тылу бригада уничтожила несколько тысяч оккупантов.

Отряд имени Суворова, которым командовал я, при расформировании имел численность около 270 партизан. В боях погибли 14 курских партизан, ранее воевавших во 2-й Курской партизанской бригаде. В их числе Матюхин Андрей Иванович, бывший партизан отряда имени Чапаева Крупецкого района…

Я тоже рассказал Чикаберидзе о боевых действиях Курской партизанской кавалерийской бригады имени Котовского в период подготовки и в начале Курской битвы. Особо остановился на двух рейдах бригады в ее полном составе по тылам врага, противостоявшего 60-й армии Черняховского:

первый рейд, с 15 июня по 28 июня, длившийся две недели;

второй рейд, с 30 июня по 15 июля, продолжавшийся 16 суток.

В оба эти рейда выполняли задачи, ставившиеся Центральным штабом партизанского движения и штабом 60-й армии, по разрушению железнодорожных путей и мостов, станционных объектов, минированию автомобильных дорог. Все это проводилось с целью дезорганизации перегруппировки вражеских войск по железным и автомобильным дорогам.

После моего рассказа о боевой деятельности нашей бригады в тылу врага Чикаберидзе спросил меня:

— Павло, а как ты оказался на службе в штабе партизанского движения Брянского фронта? Чем ты здесь занимаешься?

Я сказал Петру, что в середине июля Забродина и меня отозвали в распоряжение штаба партизанского движения Брянского фронта. Меня зачислили в 5-й отдел, обеспечивающий доставку партизанским формированиям всего необходимого для боевых действий во вражеском тылу.

Услышав от меня ответы на заданные вопросы. Чикаберидзе пошутил:

— Вот не знал, что свой человек участвует в отправке партизанам оружия и боеприпасов. Не отказан бы другу, прислал бы по-приятельски лишний десяток автоматов, да и патронов к ним. На его шутку я ответил:

— Петро, я не мог отправить тебе вооружение и боеприпасы по следующим причинам: я не тогда, что ты командуешь отрядом. Можно было помочь тебе, но если твой отряд значился действующим самостоятельно, не входил в бригаду имени Суворова. Объясню тебе, что мы отправляли грузы самолетами с посадкой тем бригадам, которые имели надежно обороняемые взлетно-посадочные площадки. Бригадам и отрядам, не имеющим таких площадок, грузы сбрасывались на парашютах, по координатам, сообщенным нам, обязательно обороняемыми партизанами в назначенное ночное время.

Наша встреча продолжалась. Я вспомнил, что надо сообщить Чикаберидзе о моей недавней встрече в Курске с бывшим комиссаром нашего отряда Пузановым.

— Петя, недавно я был в командировке в Курске. Там встретил нашего отрядного комиссара, а теперь уже первого секретаря Крупецкого райкома партии Николая Пузанова. В гостинице, в которой мы оба остановились, мы беседовали с ним до поздней ночи. Он рассказал мне о трагедии в деревне Анатольевке: в марте оккупанты расстреляли около двадцати стариков и подростков якобы за их участие в партизанском отряде, а деревню сожгли.

Услышав сообщенное мною, Чикаберидзе, посуровев, высказался:

— Это, Павло, вторая белорусская Хатынь. За варварство, чинимое гитлеровскими карателями, им не должно быть никакой пощады фронтовиков и партизан. Как только враг будет повержен, наши чекисты, военные контрразведчики, должны обязательно найти не только исполнителей варварств на советской земле, но в первую очередь установить, кто из гитлеровских генералов и офицеров отдавал приказы на совершение этих злодеяний.

— Согласен с тобой, Петро. Но это задача будущего. Надо, чтобы сейчас наши Вооруженные Силы крепко держали в своих руках инициативу, постоянно наступали до полного изгнания фашистов с захваченной советской территории, чтобы завершили войну полным разгромом гитлеровской военной машины.

Выслушав мое мнение, Чикаберидзе продолжил:

— Иначе и быть не может. Ведь весь советский народ единодушно воспринял слова моего земляка, Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина, что враг будет разбит, победа будет за нами, потому как наше дело правое в этой проклятой войне, навязанной нам Гитлером.

Я ответил Петру:

— Петро, мне помнится, что эти слова в другой последовательности произнес Вячеслав Михайлович Молотов, председатель Совнаркома, выступая с Обращением к советскому народу по радио 22 июня 1941 года в связи с внезапной вероломной войной против нашей страны, развязанной фашистской Германией.

Чикаберидзе продолжал убеждать меня:

— В первые месяцы войны мне довелось проездом быть в Москве, встретиться с земляками, живущими и работающими в столице. Они тогда при мне говорили о том, что грузины, работающие в ЦК и Совнаркоме, утверждают, что в первый день войны в Политбюро ЦК обсуждался текст Обращения к советскому народу. Сталин предложил выступить с ним Молотову, а в текстовке Обращения посчитал нужным подчеркнуть пророческие слова, сбывшиеся через четыре года Великой Отечественной войны…

…Прошло уже более 60 лет со дня нашей встречи с обаятельным грузином Петром Чикаберидзе. Недавно я окончательно убедился, что его земляки знали тогда, чьи были слова, произнесенные Молотовым. Это произошло после того, как я прочитал историко-документальное исследование «Генералиссимус» писателя Владимира Карпова, изданное в 2002 году в двух книгах, всего 1138 страниц.

В его первой книге, на странице 324, со ссылкой на послевоенную беседу с В. М. Молотовым, В. Карпов пишет:

«…В этом первом официальном выступлении Советского правительства прозвучали слова, которые стали своеобразным девизом всей Великой Отечественной войны. Их продиктовал Молотову Сталин: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

В конце встречи Чикаберидзе сообщил:

— Павло, послезавтра делегация бригады имени Суворова выезжает в Тбилиси. Если мне будет суждено возвратиться в Орел, то я обязательно зайду к тебе, расскажу о нашем визите в Грузию. Если не вернусь в Орел, то напишу тебе обо всем в письме.

На этом мы расстались, пожелав друг другу всего наилучшего.

Больше нам встретиться не удалось. Были только обмены письмами. Но об этом в следующей главе…