1.

1.

В середине марта меня посетил Георгий Черников, заместитель командира по разведке, расформированной 2-й курской партизанской бригады. Он прибыл в распоряжение Курского обкома ВКП(б).

Из его рассказа я узнал, что 1-я курская партизанская бригада уже полностью расформирована, партизаны мобилизационного возраста переданы во фронтовые части. Из нашей бригады тоже уже передано более двух тысяч партизан.

Он также сообщил, что передача в войска личного состава и конского поголовья приостановлена по распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования, запретившего расформирование партизанских формирований. Приказано выведенные из тыла врага партизанские бригады, надлежащим образом обмундировать, вооружить, обеспечить боеприпасами и переправить во вражеский тыл с конкретными задачами.

Потом он рассказал мне о том, что во исполнение вышеуказанного распоряжения Ставки Штаб партизанского движения Брянского фронта специальным курьером на самолете У-2 прислал командиру 2-й Курской партизанской бригады Казанкову приказ, примерно следующего содержания:

1. Передачу в войска партизан бригады прекратить. Из оставшегося в бригаде личного состава и конского поголовья сформировать Курскую партизанскую кавалерийскую бригаду имени Котовского, численностью до восьмисот конников. Назначены: командиром бригады Исаев Н. С, начальником штаба Забродин И. М. Бригаде временно базироваться в Дмитриевском районе, куда в ближайшее время будут доставлены боеприпасы и некоторое кавалерийское снаряжение. Бригаде готовиться к действиям в тылу врага.

2. Казанкову О. Г., бывшему командиру 2-й Курской партизанской бригады, отобрать из партизан отряд до ста добровольцев, с которым отправиться в тыл врага. Совершить рейд по западным районам Курской области с задачей пополнить свои ряды добровольцами, довести численность отряда до 500—600 партизан. После десятисуточного рейда сосредоточиться в Хинельском лесу. Сразу же по прибытии в Хинельский лес по рации сообщить штабу партизанского движения Брянского фронта заявку на вооружение, боеприпасы, указать координаты для доставки их самолетами без посадки.

3. Командирам отрядов имени Фрунзе и имени Щорса, действующих в Рыльском и Глушковском районах Курской области, самостоятельно продолжать борьбу с оккупантами до полного освобождения от врага юго-западных районов области…

А через месяц, в середине апреля 1943 года, меня проведал в госпитале Николай Акимович Пузанов, бывший секретарь Крупецкого подпольного райкома партии, он же — комиссар отряда имени Чапаева. Встрече мы оба были очень рады. Сначала он расспросил, как водится, о моем здоровье после ранения, а потом сообщил, что его вызвали в обком партии, чтобы подготовить письменный доклад о боевой деятельности нашего отряда в тылу врага. И посетовал:

— Плохо, что из штабных остался один Лепков. Да и он в штаб был переведен лишь за месяц до расформирования отряда, в штабных делах еще полностью разобраться не успел. Шадрина отозвали в войска сразу же, как бригада соединилась с передовыми частями фронта в районе Дмитриева.

Протягивая мне исписанные листы бумаги, он продолжил:

— Павел, если тебе не трудно, посмотри этот проект, составленный Лепковым.

Прочитав написанное, я посоветовал:

— Николай Акимыч, сведения, указанные в этом проекте должны соответствовать записям в штабном дневнике. Когда меня отправляли в медсанбат, это было 5 марта, этот дневник у меня взял Николай Стефаныч, командир отряда. И еще: наши потери в этом проекте доклада, сильно занижены. Ведь только в последних боях нашего отряда с 1-го по 5 марта под Дмитриевым, совместно с полками 112-й стрелковой дивизии, мы потеряли тогда убитыми не менее семидесяти партизан. Уточнил ли Лепков у командиров батальонов поименно: кто тогда погиб, кто тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Эти вопросы вы задайте Лепкову. Пусть Александр Семеныч еще раз сверит сведения, указанные в его проекте доклада, с поименными списками погибших, представленными командирами батальонов.

Вдруг Пузанов спросил меня:

— Павел, ты помнишь деревню Анатольевку? — спросил он, а я почувствовал, что там случилось что-то неладное.

— Как же не помнить эту деревню, да и Анатольевский лес. Ведь с ними связаны многие наши рейды, боевые операции. — А что там случилось? — с тревогой спросил я Пузанова.

Помрачнев, Николай Акимыч сообщил:

— Павел! Нет больше Анатольевки! Недавно сожгли ее гитлеровцы начисто! Я узнал об этом вчера в обкоме партии. Туда поступила информация из Управления НКВД области. Перед тем, как сжечь деревню, каратели расстреляли в Анатольевском лесу несколько десятков ее жителей. Старики и подростки прятались там от оккупантов, боясь зачисления в полицию, или угона в Германию. Устроив облаву, каратели беспощадно расправились с безоружными жителями, объявив всех их партизанами. Других подробностей анатольевской трагедии я не знаю.

— Когда это произошло? — спросил я.

— Несколько дней назад, в конце марта.

В тот день мы вспоминали с Пузановым многие детали боевых операций нашего отряда, связанные с Анатольевкой и Анатольевским лесом. Хотя и невелик он по размерам — с десяток квадратных километров, не больше, но в безлесном почти Крупецком районе, урочище около Анатольевки стало нашим надежным прибежищем с самого начала партизанских действий. Зимой, летом, осенью 1942 года много раз останавливались здесь наши разведывательные и диверсионные группы, много раз здесь бывал наш отряд в полном составе, чтобы передневать или замаскироваться перед проведением боевой операции.

И не только «чапаевцы» пользовались гостеприимством и помощью жителей Анатольевки и окрестных деревень. Бывал здесь, еще небольшой тогда, осенью 1941 года, Путивльский отряд Ковпака, впоследствии выросший в легендарное соединение украинских партизан. Сюда заходили на дневки харьковские партизанские отряды и группы, отряды Рыльского и Глушковского районов Курской области, Шалыгинский партизанский отряд Сумской области. Все это было возможно потому, что жители Анатольевки и соседних деревень были настоящими советскими патриотами, они ненавидели гитлеровцев, всячески помогали партизанам, делились с ними последним куском хлеба. Конечно же, они хорошо понимали, что поддерживать партизан — огромный риск, что фашисты не простят этого.

Вспоминая пережитое, поименно перечисляя патриотов из небольшой русской деревни. Пузанов назвал первым среди них подпольщика Дмитрия Терентьевича Гулина. Я с волнением слушал рассказ Николая Акимовича об этом, не покорившемся фашистам человеке, и о его трагической судьбе…

Рано утром 12 марта 1942 года в район села Михайловки Крупецкого района, где находился отряд имени Чапаева, прискакали два конника от командира отряда имени Ворошилова Покровского, передавшие Исаеву сообщение:

«Крупные карательные силы, выступившие из Дмитриева, Глухова и Рыльска, ведут наступление на хомутовскую партизанскую группировку. С боями отходим в Хинельский лес. Настоятельно рекомендуем прекратить рейд, идти на соединение с нами»

Отряд ускоренным маршем направился в Хинель. Уже в пути к нему присоединились отрядные разведчики, посланные Исаевым в Анатольевку, чтобы разузнать подробно о зверствах оккупантов, совершенных недавно в этой деревне.

Разведчики сообщили командованию отряда, что в Анатольевку из Крупца приехало пятеро полицейских, на двух подводах. В то время старостой здесь был Дмитрий Терентьевич Гулин, поддерживавший постоянную связь с народными мстителями. Предатели, как только вошли в его хату, спросили, были ли вчера и сегодня здесь партизаны. Гулин ответил, что партизаны давно здесь не появлялись. Полицаи угрожали расправиться со старостой, если он сказал неправду.

— Мы едем в Урусы по делам. Через два-три часа вернемся. Приготовь нам хороший обед и самогона покрепче, — распорядились и сразу уехали.

Гулин сходил к соседу. Вдвоем прирезали барашка. И жалко было животину, да что поделаешь, нечем больше заткнуть глотки изменникам. Вернувшись домой, он увидел подводу, подъехавшую к его хате. Из саней поднялись четверо вооруженных мужчин. Один из них сразу начал устанавливать пулемет на санях, другой держал беспокойного жеребца, двое тут же вошли в хату.

— Староста Гулин? Дмитрий Терентьевич? — спросил один из вошедших.

— Да, это я, а кто вы будете? — были ответ и вопрос хозяина.

— Здравствуйте, староста Гулин. Мы харьковские партизаны. Наш отряд в лесу, в километре отсюда. Идем на соединение с Ковпаком. Слыхали такого?

— А как же! — обрадованно ответил Гулин. Какие-то внутреннее чутье подсказало ему, что это действительно партизаны.

— Дмитрий Терентьевич, скажите, что за вооруженные парни были здесь полтора часа назад, — спросил другой.

— Да это же полицейские из Крупца.

— Это не партизаны? Ты говори правду, староста.

— Это полицейские. Я их всех знаю в лицо. Они тут не впервые.

— Куда и зачем они поехали?

— Сказали, что едут в Урусы, по делам, скоро вернутся. Даже обед приказали приготовить и самогон на стол выставить. А ковпаковцы еще осенью здесь проходили, да и недавно были в наших местах. А теперь ходят слухи, что они в Хинельском лесу.

— Это нам тоже известно. А где сейчас ваш местный отряд?

— Он близко. В северных селах нашего района не так давно был.

— Скажите, староста, как нам лучше продвигаться в Хинель?

— Это зависит от того, сколько вас. В нашем районе сейчас крупные силы карателей в райцентре Крупец, есть их отряды в селах Локте, Акимовке и в Студенке.

— И еще вопрос к Вам, Дмитрий Терентьевич: какая цель приезда сюда и в Урусы крупецких полицейских?

— Думаю, что ведут разведку. А вам надо скорее уходить, иначе мне несдобровать, — с тревогой ответил Гулин.

— Как одет старший полицейский? Что приметного?

— Он в черном полушубке с серым овчинным воротником, в белых валенках. Роста среднего, лицо конопатое, толстогубый, на правой щеке шрам, всегда брюзжит, чем-то недоволен.

— Мы едем им навстречу, за деревней устроим засаду. Так что больше они сюда не возвратятся. Спасибо за сведения, до свидания! — разведчики направились к выходу. В это время в хату вбежал третий партизан.

— Товарищ командир! Те самые, что уехали в Урусы, уже возвращаются. Я их рассмотрел в бинокль.

— Староста, есть изменения! Засаду устраиваем на окраине деревни! — на ходу крикнул старший партизанских разведчиков. Они сразу же уехали.

Не прошло и десяти минут, как Гулин услышал пулеметные очереди и несколько винтовочных выстрелов. Все стихло. В схватке партизаны убили двух полицейских и двоих взяли в плен. Пятому предателю удалось спрятаться в куче соломы за крайней хатой, а ночью убежать в Акимовку. Оттуда оккупанты отправили его в Крупец. Так фашистам стало известно о случившемся в Анатольевке.

На другой день сюда прибыла рота карателей. Они оцепили деревню постами, в сторону леса выставили пулеметы. Сразу же отправили в райцентр трупы убитых вчера полицейских. Гитлеровский офицер, остановившийся со своей свитой посреди деревни, командовал:

— Зольдатен и полицей! Весь зитель этой пантитской тегефня выконяй сюта! — Он показал место сбора жителей, ткнув около себя палкой в снег. — Весь люти тольжен пгихотить сюта! Все: музсина, зенсина, стагик, папушка, гепенок! — зло кричал он, с трудом выговаривая русские слова. — Кто есть стагоста? — спросил он рядом стоявшего фельдфебеля.

— Я староста, господин офицер, — Гулин выступил вперед.

— Ти ест сволось! — заорал фашист и ударил Гулина резиновой палкой по лицу. — Ти ест пагтизан? Отвесяй!

— За что, господин офицер? Я не партизан, — Гулин старался отвечать спокойно.

— Отвесяй, кто стгеляль тфа полицей? Кте ест еще тфа полицей? Кте ест их огужие? — фашист приставил пистолет ко лбу Гулина.

— Да не партизаны это были, а тоже полицейские. Вчетвером приехали на одной подводе, с пулеметом. Требовали самогон. Мне сказали, что их полицейский взвод находится в засаде в урочище Вронском. Я понял так, что они не только за самогоном приехали, а главное — разведать Анатольевку. Я их предупреждал, что это возвращаются крупецкие полицейские, но они мне не поверили, открыли стрельбу.

Рассказав придуманную версию, Гулин перевел взгляд на стоящего рядом с офицером полицейского, одного из пяти, заезжавших к нему. Обрадовался, увидев здесь не старшего полицейского. «Значит, тот попал в руки партизан!» — подумал он и обратился к офицеру:

— Господин офицер, этот полицейский был в числе тех, кто заезжал ко мне по пути в Урусы. Он подробнее знает как это было.

— Мольсять! — зло остановил фашист полицейского, попытавшегося что-то сказать…

Анатольевка огласилась криком оккупантов, выгоняющих из хат жителей. Перепуганные женщины и дети, старики и старухи — все сгонялись в центр деревни. Некоторые даже не успели накинуть на себя верхнюю одежду, бежали раздетыми. Их построили по четыре, на правом фланге — старики и подростки. Офицер карателей долго ходил перед строем, сверля своим хищным взглядом, как бы высматривая кого-то, вглядываясь в лица людей. Затем достал из сумки листок бумаги с заранее написанной на нем «речью» для выступления перед анатольевцами. Сам читать не стал, передал листок переводчику.

В «речи», прочитанной переводчиком, указывалось, что Анатольевка является партизанским гнездом. Осенью в лесу была уничтожена одна из банд партизан. Тогда жителей предупредили — за укрывательство партизан виновные будут сурово наказываться, вплоть до расстрела. А вчера здесь партизаны убили двух полицейских, а где еще двое — пока неизвестно. Поэтому все население Анатольевки объявляется заложниками до тех пор, пока партизаны не сдадутся добровольно, или пока вы не укажете их, или не скажете, где они скрываются. Как только вы выполните требование германского командования, все вернетесь в свои хаты.

Фашист что-то сказал переводчику. Тот обратился к согнанным анатольевцам:

— Господин офицер сказал: если через тридцать минут вы не скажете, где партизаны, каждый четвертый из вас будет расстрелян. — Гулин повернулся к офицеру:

— Господин офицер, в Анатольевке нет партизан. Я прошу отпустить жителей по хатам, я за них ручаюсь.

— Мольсять, сволось! — фашист снова ударил его палкой.

Гулин упал. Два дюжих немца схватили его, связали и бросили в сани. Несколько минут стояла мертвая тишина. Её нарушил детский плач, как по команде, подхваченный ребятишками, а потом и женщинами. Вскоре он превратился в пронзительный вой. Так прошло полчаса. Гитлеровский офицер снова подошел к толпе, сказал:

— Музсина, стагик, юноса — выхоти сюта! — И он показал своей резиновой палкой место, куда те должны перейти. Но, никто не вышел. Тогда каратели стали хватать стариков и подростков. Окружив конвоем, их погнали к лесу. Фашист снова через переводчика обратился к женщинам, оставшимся с детьми:

— Если через час вы не скажете, где партизаны, — он показал на удалявшуюся толпу, — их расстреляют.

После этого предупреждения немецкий офицер сел в сани и поехал следом за угнанными.

Прошел час. В лесу раздались короткие автоматные очереди, потом одиночные выстрелы. А затем все стихло. Расстреляв стариков и подростков, каратели донесли своему командованию об окружении и уничтожении в Анатольевском лесу партизанского отряда, одновременно распространили фальшивку об этом в селениях района.

Дмитрия Терентьевича Гулина оккупанты отправили в Рыльск. Там, в тюрьме, его зверски избивали, угрожали уничтожением семьи, требуя выдать руководителей подпольщиков и командование партизан. Не добившись ничего от Гулина, они казнили его.

О зверствах оккупантов в Анатольевке и патриотизме Дмитрия Гулина, командованию отряда имени Чапаева стало более подробно известно спустя месяц. Сначала это были сообщения харьковских партизан, а потом крупецких подпольщиков, а также рассказы очевидцев — анатольевских женщин. А осенью 1942 года стало известно от рыльских подпольщиков о героической гибели Д. Т. Гулина в рыльской тюрьме.

Вот такую грустную трагическую историю об Анатольевке вспомнил Николай Акимович Пузанов при встрече со мной в курском госпитале в апреле 1943 года.