Виталий Бельский На сцене химфака

Виталий Константинович Бельский — выпускник химического факультета МГУ, доктор химических наук, профессор.

Текст написан для данного издания.

С давних студенческих времен у меня сохранилась программка одного из спектаклей театра химического факультета МГУ. С этим спектаклем, да и с другими эстрадными представлениями, мы гастролировали в университетских кругах и даже на сцене ленинградского Дома ученых. Обратите внимание: Петр Маркович Зоркий здесь выступает как один из авторов текста и музыки, как режиссер-постановщик и исполнитель нескольких ролей, в том числе клоуна Бома и Архимеда. На химфаке, да и вообще в МГУ, самодеятельности всегда придавалось очень большое значение, и Зоркий много лет ею руководил.

Именно в 1962-м, когда я переходил с первого на второй курс, а он уже был молодым преподавателем, завязалась — можно сказать, на сцене — наша дружба, длившаяся десятилетия. По разным поводам мы с ним сочинили немало шуточных текстов. К 50-летнему юбилею кафедры физической химии, например. Поздравления, записанные на листочках, частью сохранились, но понятны и смешны они, конечно, только тем, кому адресованы, то есть нашим коллегам.

Да что там капустники в университете! Петя устраивал их и после каждой конференции — пока эти конференции были. До начала 1990-х само общение ученых строилось по-иному, не так, как сейчас. Для обмена информацией устраивали выездные конференции, где встречались самые разные и интересные люди. Теперь кажется, что мы все время собирались — то где-нибудь под Тверью на озерах, то под Иркутском на Байкале, то в Новосибирске и даже на Иссык-Куле. Конечно, и сегодня конференции бывают, но совсем не так часто, да и география другая, и состав другой. А тогда — одна только Украина (точнее, Западная Украина) чего стоила.

Так вот, после каждого рабочего дня, после всех докладов и дискуссий, Зоркий трубил сбор на вечернее шоу. Видите разницу? Не то, что разбились по группам и развернули свое застолье, а собрались все вместе на «художественную часть», будь то чтение хороших стихов, будь то просто песенки под гитару, будь то объявленный заранее тематический вечер. А заводила — Петр Маркович с его харизмой и неисчерпаемой фантазией. Кстати, и преподавателям, и сотрудникам лаборатории кристаллохимии МГУ памятны поэтические вечера, посвященные русской поэзии, которые он проводил на химическом факультете уже в последние, 2000-е годы: всерьез подготовленные, содержательные. Ему вообще было свойственно объединять людей вот таким образом, это один из его талантов.

Зоркий был очень неординарным ученым, он мыслил оригинально и смело, но в профессии, я считаю, главная его заслуга — педагогическая деятельность. До Зоркого кристаллохимия входила, разумеется, в университетский курс, но на нее отводилось мало времени. Именно он организовал Всесоюзные совещания по преподаванию кристаллохимии и до тех самых пор, пока все не развалилось, они проходили раз в два года, набрав приличную высоту. Сколько людей воспиталось на этом! И изучать кристаллохимию стали по-другому.

Вместе с профессором А. И. Китайгородским, его учителем, Зоркий организовал симпозиум по межмолекулярному взаимодействию и конформации молекул, который живет до сих пор. Только благодаря Петиной работоспособности жили Всесоюзные совещания по органической, по неорганической, по прикладной кристаллохимии. Кстати, Китайгородский (скорее не как автор, а как имя, как «знамя»), Зоркий и я выпустили в 1970-е годы достаточно значительный трехтомник «Строение органического вещества». Однако из нас троих химиком был только я: профессор Китайгородский — физик, а Зоркий в душе вообще был скорее математиком. Химия — вовсе не то, чем он жил. Он работал именно в кристаллохимии потому, что в эту сферу входит и геометрия, и топология. Мне даже кажется, что последние его задачники и учебники перенасыщены математикой, а целым поколениям начинающих химиков это если и нужно, то лишь на уровне спецкурса. Но это мое мнение, а Петр Маркович придерживался другого и, конечно, имел для этого обоснование.

Вообще же в науке Зоркий шел абсолютно своим путем, обгоняя многих и многих. Другое дело, что он, достигнув определенного и высокого результата, дальше его не касался, как бы останавливался на взлете. Поэтому целый ряд его исследований остался в использовании довольно узкого круга ученых. Зоркий утверждал: «Наука начинается там, где кончается рентгеноструктурный анализ». Тем самым он обижал массу людей — специалистов по этому анализу.

Суть конфликта можно разглядеть даже в его научно-популярной, написанной для широкого читателя книжке «Архитектура кристаллов», отрывок из которой приводится ниже. Вся кристаллохимия строится на рентгеноструктурном анализе. Это экспериментальный метод, с помощью которого устанавливается строение молекул и их расположение в кристалле, а вот уже кристаллохимия объясняет, почему оно так образовалось, почему именно такое строение кристалла определяет именно такие свойства. Почему алмаз тверд, а графит, например — хотя и он является углеродом — слоится? А потому, что алмаз построен вот таким образом, а графит — другим. Зоркому было важно, как это можно объяснить и вывести из этого закономерность.

Другой его учитель, М. А. Порай-Кошиц, тоже был физик, доктор физико-математических наук. Его учебник по рентгеноструктурному анализу — чистая физика. Но Зоркий, при всем уважении к Порай-Кошицу, в науке очень быстро ушел от него в сторону, определяя собственный путь. Ведь как было принято в классической кристаллохимии? Провел обширный ряд исследований по рентгеноструктурному анализу — и вот готовая статья, а то и диссертация. Причем раньше все делалось вручную, расчеты проводились на арифмометрах (теперь все делают компьютеры). Так вот, эта рутина Петру Марковичу не нравилась. Он открыл собственный метод симметрии потенциальных функций — это его изобретение, его ноу-хау, на этом методе защищал диссертацию и я, и многие его первые ученики. Смысл в том, что молекула не рассматривается внутри нее самой, потому что как целое она обладает энергией, а эти сгустки, эти кластеры энергии могут друг с другом укладываться так, чтобы это совпадало с теорией плотной упаковки, то есть по принципу выступ — впадина (т. е. выгодно энергетически).

Вообще кристаллохимия — фундаментальная наука, попытки использовать ее закономерности на практике на сегодня большими успехами не увенчались. Допустим, высокотемпературная сверхпроводимость: проводник не оказывает сопротивления, то есть по нему можно гнать электричество, не теряя на сопротивлении, на проводах. Такие полупроводники изготовили, но все они работают только при температурах, как у жидкого гелия, и на улице их не проложишь. Но ученые, имея такие полупроводники, стали анализировать их строение — и вот тут слово за кристаллохимией, способной объяснить, почему так. Однако не кристаллохимия послужила толчком для создания полупроводников, а наоборот. Все это я подчеркиваю именно потому, что Петру Зоркому как ученому и первооткрывателю интересна была в первую очередь теория.

И, повторю, преподавательская работа. Он вполне мог бы читать курс кристаллохимии, как это делали до него — как читал Г. Б. Бокий, как читал М. А. Порай-Кошиц. И это было бы нормально, но Зоркий сделал больше. Можно только пожалеть, что он не успел главного (а ведь хотел, часто говорил об этом) — не написал учебник по кристаллохимии. Такого учебника просто нет. Есть, конечно, пособия — но ведь все пишут пособия! Для Самарского университета, для Архангельского университета. И Зоркий писал — для химфака МГУ. А учебник был и остается один: «Кристаллохимия» Бокия, изданная в 1953 году, на этом всё.

Объяснять, формулировать мысль Зоркий умел очень хорошо, тут сказывались и его происхождение из сугубо гуманитарной семьи, и его разнообразные жизненные интересы. При математическом мышлении он чувствовал текст как гуманитарий — подсознательно, я думаю. Мы вместе написали много статей, и все он перелопачивал как литературный редактор — на пользу делу, ведь для восприятия способ изложения исключительно важен, даже если речь идет о строго научном тексте по естествознанию. Читаешь рубленые фразы — и сразу становится скучно. А когда текст красиво написан, он обязательно откладывается в сознании. И сослаться на него хочется.

Или вот лекции Зоркого. Дело было так: на химфаке к лаборатории кристаллохимии присоединили лабораторию седиментационного анализа и истории химии. Пришлось Петру Марковичу взять на себя — помимо разработанного им курса кристаллохимии — еще и курс истории химии, он читал его с 1987 года. И могу себе представить, как читал! Ведь книг по этому предмету, по истории химии, тоже — раз, два и обчелся. Начиная от алхимии все более или менее хорошо описано, но нашу историю химии надо было собирать по крупицам. А все, что делал Зоркий, он делал досконально и тщательно, врубаясь в тему до предела.

Этот подход был, собственно, его образом жизни. Такой же доскональностью отличались его доклады-эссе, например, о музыке или о грибах — на конференциях. Я помню, он собрал вообще все, буквально все справочники о грибах, какие есть на свете, проштудировал их и вывел целый ряд собственных концепций, которые подкреплял практикой, то есть последовательным сбором грибов и приготовлением каких-то немыслимых, нетрадиционных блюд. Однажды на какой-то конференции идем мы с Петром Марковичем, а навстречу академик Николай Васильевич Белов. Мы срываем у дорожки по грибу и жуем… Академик в ужасе, а Петя научно объясняет, что ядовитых грибов в нашей природе раз-два и обчелся, а те, что мы сбиваем ногами, по большей части можно и сырыми пожевать.

В конце 1980-х он увлекался коллекционированием винно-водочных этикеток. Но их тогда в нашей стране было, может, пять видов. И вот мы, его друзья, попав куда-нибудь за границу, отклеивали, отмачивали, отпаривали этикетки для его коллекции, причем процесс отделения бумажки от бутылки следовало проводить строго по данным им указаниям, чтобы не смялось, чтобы не покоробилось. К счастью для нас, в начале 1990-х, когда к нам хлынули бутылки бесчисленных видов и частью неведомого происхождения, Петр Маркович уже остыл к этому хобби и увлекся чем-то другим.

Таких увлечений у него на протяжении жизни было множество, и в круг своих интересов он всегда вовлекал всех друзей. Из самых ярких воспоминаний — ФЕПРИН, Федерация профессиональных интеллектуалов, образованная нами в конце 1960-х. Собирались компанией, в основной состав которой входили кинорежиссер Илья Авербах и его жена — сценарист Наталья Рязанцева, Игорь Можейко (он же будущий писатель-фантаст Кир Булычев) и его жена — художник Кира Сошинская, наши друзья Феликс Городинский, Леня Седов, Женя Глущенко, Ян Кандрор. Вообще участники менялись, но условия «интеллектуального многоборья», состоявшего из четырех видов спорта (из большого слова — маленькие, слова на первый слог, слова с заданным буквосочетанием и викторина), с полуфиналом и финалом, были установлены четко. У меня сохранился и устав, и все протоколы, и имена гроссмейстеров. Сейчас, когда какие-то игры и викторины показывают по любой программе ТВ, этим, может, никого не удивишь. Но в те времена сама невинная идея ФЕПРИНа (служившего, конечно, поводом для дружеской встречи и гулянки) содержала в себе нечто альтернативное. Помню, я прятал от отца наши протоколы, чтобы он не подумал, будто мы вступили в антисоветскую организацию…

Целую главу нашей жизни составили походы на Онежское озеро, я попал туда впервые в 1969 году в составе экипажа под началом Зоркого, капитана доблестной шхуны «Табити» — местной лодки-кижанки с надстроенными мачтами и под парусами. Потом, после нее, с капитаном Зорким плавали и «Текучий голландец» и «Зассыха». Своей любви к Онеге Зоркий не изменял до конца жизни, не изменяем и мы, только ездим теперь в Финляндию, чья природа так напоминает о Карелии и об ушедших временах, и об ушедших друзьях.