27 сентября 1942 г

27 сентября 1942 г

Воскресенье, хоть и у подножия Кавказа, хоть и вдали от дома, но все же воскресенье. Еще задолго до 6 утра над нами начинают кружить русские бипланы — скорее всего, тоже заплутавшие в тумане.

В 5 часов разбудил лейтенанта Грисхайма, ему вместе с 4 бойцами предстоит ехать в разведку.

Но поскольку туман пока что не рассеялся, отъезд откладывается.

Воздух пропитан сыростью. Туман такой, что ни зги не видать — стоишь себе, как дурак, и не знаешь, что делать.

Приношу из полевой кухни чай, съедаю хлеба с медом.

Снова появляется унтер-офицер Пфайль — на сей раз нам приказано стоять в охранении. Я быстро забираю свой автомат, три рожка патронов, пистолет, каску и иду искать унтер-офицера Пфайля, который уже направился туда, где предстоит заступить на пост.

Я иду тем же путем, что и ночью, до пересечения тропинок, где лежат убитые русские. Но Пфайля не обнаруживаю.

Прохожу еще метров 200, там встречаю сидящего за пулеметом Хартунга. Оказывается, унтер-офицер Пфайль направился еще дальше.

К нам случайно заехали три грузовика — водители тоже заблудились. Указываем им, как выехать.

Мимо нас проходит лейтенант Грисхайм с четырьмя бойцами — идут в разведку. Возвращается с двумя солдатами и унтер-офицер Пфайль. Этим двум ребятам предстоит стоять на обрыве.

Мне приказано забраться на горку и с дерева следить за тем, что происходит в долине. Через густые заросли поднимаюсь на горку, залезаю на дерево. Видеть я, разумеется, ничего не вижу из-за тумана и других деревьев.

Может, забраться на другое деревце? Смысл? Туман ведь не рассеялся. Возвращаюсь к пулемету. Уже 9 часов утра. Сменить меня никто не пришел, зато со стороны обрыва доносятся приближающиеся выстрелы.

Унтер-офицер Вреде занимает позицию вверху у обрыва. Меня с Альхузеном отправляют назад, на поляну у скрещения тропинок, охранять подходы со стороны долины. Стрельба становится более интенсивной — трещат автоматы и пулеметы.

Наша рота поднята по тревоге, все, кроме водителей, должны иметь при себе оружие и занять круговую оборону. У перекрестка проходит Кёрбер с пулеметом в руках.

Над нашими головами свистят снаряды пехотных орудий и других батарей. Вообще уже теперь трудно разобрать, чей снаряд и куда летит — наш или русский.

Над обрывом жужжат пули. Противник вяло отстреливается из минометов и артиллерийских орудий; судя по всему, в его распоряжении не более одной батареи.

Туман постепенно рассеивается, теперь уже хорошо видна долина, изрезанная брошенными огневыми позициями русских.

Справа от нас виднеются три холма, на первом слева различаю наши посты охранения.

Как выясняется позже, это посты 370-й пехотной дивизии. Видимо, взвод пехотных орудий, они тоже ведут огонь, но уже в другом направлении. За горой ущелье, а за ним возвышается огромная горища, которую и обстреливает наша артиллерия. Оттуда доносится и пулеметный огонь, и выстрелы батареи русских. В общем, трудно разобраться, кто в кого палит.

Слева постоянно мелькают вспышки наших батарей, а секунд через пять раздается истошный вой проносящихся над головой снарядов.

Вверху на обрыве интенсивность стрельбы нарастает, похоже, там против наших сражается разбросанная горстка русских.

Стрелки, скорее всего, засели в кронах деревьев у обрыва, пистолетные выстрелы становятся все громче.

Сижу в кустах и не спускаю глаз с крутого, поросшего кустарником откоса. А тем временем хорошо знакомому завыванию «катюш», похоже, и конца не видно.

И тут же вижу разрывы, ложатся снаряды один за другим в том самом фруктовом саду, где еще вчера вечером стояли наши машины. Разрывы гремят постоянно, я насчитал не менее 80 разрывов. Наверняка это старые знакомые — те самые 4 русских «катюши».

Появляются и русские истребители, но уходят, опасаясь плотного зенитного огня. И вдруг из балки со свистом проносятся снаряды наших 6-ствольных минометов. Я невольно втягиваю голову в плечи. И тут разверзается ад кромешный: грохот такой, что оглохнуть можно. Еще бы — четыре наши батареи, с десяток пехотных орудий, да еще батарея 6-ствольных минометов! Иногда пролетит и шлепнется русский снаряд, но на них мы больше не реагируем.

Обед мне в 13.30 приносит водитель.

Наша артиллерия и минометчики ведут огонь всю вторую половину дня.

Стрельба у обрыва постепенно стихает, часть наших сил отводят. Русские снаряды ложатся в непосредственной близости от наших 6-ствольных минометов и позиций легких зенитных орудий.

Около 15 часов снова заговорили «катюши», русские ведут плотный огонь, буквально снаряд к снаряду, обстреливая примыкающий к маленькому селению участок. Вижу, как загораются скирды соломы. В 17 часов «катюши» дают еще один залп по фруктовому саду. Опускаются сумерки.

К пересечению тропинок выезжает тяжелая бронемашина. Кёрбер доставил мои спальные принадлежности да пару бутербродов.

В темноте мелькают яркие вспышки артиллерийских орудий и прочерчиваются огненные следы мин, выпущенных из 6-ствольных минометов. Мы вшестером охраняем перекресток дорог. Вверху над обрывом в брошенном русскими доте расположились наши пулеметчики.

С 18 до 19 сижу в секрете, ас 19 до 20 вышагиваю на посту между бронемашинами и ближайшим постом охранения. Издали доносятся разрывы бомб.

Русские бомбардировщики, замыкающие строй, разгружаются неподалеку. Иногда наши артиллеристы решают поддать жару противнику, и тогда у нас над головами со свистом проносится сотня снарядов. Аза сегодняшний день, по моим подсчетам, в сторону неприятеля пролетело никак не меньше тысячи снарядов.

В 19 часов поднимается луна. Я напряженно вслушиваюсь, реагирую на малейший шум. В 20 часов ложусь спать прямо на траве, подстелив кусок брезента и укрывшись сразу тремя одеялами.

С полуночи и до 2 часов ночи я снова час в секрете и час на посту. Ничего примечательного за это время не происходит.