ЗЕРО

ЗЕРО

После поминок мы в подвал спустились,

и человечек в розовом костюме

давал нам поясненья —

магнистерий и красный лев —

все это было здесь.

«Смотрите», — он сказал,

и вынул гвоздь,

и положил его в реторту.

Закипела какая-то бурда.

Я все глядел, припоминая, —

мелкие черты, набухшие подглазья —

что-то, где-то уже я видел.

Тут вошла полячка,

держа в руках фальшивый документ.

И гвоздь достали из реторты.

Он по шляпку стал золотым.

И я захохотал.

                        Ну да, конечно,

тридцать лет назад

я видел этот фокус — только прежде

показывал он это на себе,

рассказывал, что в Датском королевстве

был удостоен звания магистра,

заглядывал в глаза, и люди,

люди кормили его, честно удивляясь

двум-трем словам по-датски и по-польски.

Над головой шумел ночной Нью-Йорк.

А здесь, в подвале было глухо, тихо,

столетний человек, лауреат,

с вдовой беседовал и подливал ей водки.

Все утомились, даже с облегченьем,

отяжелев, жевали бутерброды,

лишь он один сновал неутомимо

и важным господам в полупоклоне

свой гвоздь показывал.

Я обратил вниманье

на женщину с фальшивым документом:

«Дзенкую, пани!» Но она уже

все спрятала и, прислонясь к стене,

кольцом стучала что-то вроде Морзе,

какой-то знак. По этому сигналу

в подвал спустился обладатель кубка

Индианаполиса — сухой и ладный малый,

весь в черном, и за ним внесли

два ящика «Клико». Приободрились

и гости и вдова, и пир воспрял.

Полячка подняла бокал и снова

кольцом позвякала по хрусталю.

И человечек в розовом костюме

дотронулся до локтя чемпиона.

Тот обернулся полупрезрительно,

но что-то вдруг припомнил,

как будто расшифровывая Морзе,

и руку протянул, и в эту руку

был вложен гвоздь.

Все вскоре разошлись…

…На набережной под зеленым небом

в стране Гольфстрима

я вошел в какой-то угрюмый дом

и произнес пароль.

Слуга провел меня по коридору

в бесцветный зал.

Там за столом сидели пять человек.

Квитанции, кредитки, какие-то жетоны

вперемежку лежали на расчерченном сукне

подпольная рулетка. Так и было.

Я знал всех пятерых, но только

не мог припомнить,

что же с ними стало.

Крупье сказал мне: «Вот и ты. Пора!»

И бросил шарик на воронку.

Голый череп его отсвечивал

от трехлинейной лампы,

гвардейский галстук был повязан туго,

и все проигрывали. Впрочем,

тут шла игра по мелкой.

Крупье был холоден, как будто бы его

все это не касалось. Я поставил

на «черное» и выиграл часы,

отстегнутые с грязного запястья.

Никто не удивился. Полумрак

рассеивался, явственно угрело.

На углу стола сидел тот самый

в розовом костюме,

свободно развалившись, так бывает

с официантом, что решил гульнуть.

Он выжидал и умными глазами

следил за шариком.

Мне показалось — игра не клеится,

все отбирал крупье.

«Сегодня не идет», — сказал губастый

с пробором равнодушный человек.

Я не видел его с тех самых пор,

как проводил на пристань в кругосветку.

«Сейчас покончим, — возразил крупье, —

ты не играл еще, чего ты ждешь?»

сказал он розовому человечку.

«Я не спешу, — ответил тот, — приятно

со всеми вместе посидеть. А впрочем,

вот ставка». Он за пазуху полез

и вытащил. И я узнал, узнал —

та самая фальшивка от полячки.

Крупье внимательно ее перечитал

и холодно сказал: «Вполне годится.

Так, что же?» —

«Я поставил на зеро».

Другие ставки кто во что горазд.

И завертелся шарик. Все привстали.

И долго-долго суетился он,

отыскивая сектор. И как будто

крупье его подстегивал:

«Давай-давай, ищи, что надо!»

И остановился. Зеро, конечно.

Розовый вскочил.

И подлинная вспышка на минуту

преобразила благородный шик

его ухваток фокусника. «Что же,

ты — человек ноля. Теперь хватай!» —

и все придвинул розовому — куча

рублей советских, замогильных бирок,

просроченных билетов проездных,

какое-то письмо без уголка.

«Бери, бери, — сказал крупье. —

Счастливчик! Надолго хватит». —

«Что вы, господин, а золото?» —

«А золото сам сделай. Ты, кажется,

когда-то промышлял алхимией.

А тут другие игры». —

«Отдай тогда хотя бы документ!» —

«Ну, знаешь, не смеши — придет пора,

он будет продан на аукционе».

И розовый заплакал.

                                  Боже мой!

Невыносима участь человека,

решившего обманом захватить

хотя бы тень, хоть промельк Абсолюта!

На набережной был густой туман,

и мы стояли, словно бы боялись

расстаться в этом млечном киселе —

потом уж не отыщут, не спасут.

И только тот, кто выиграл зеро,

так безнадежно помахал рукою.

Шаг в сторону —

                               и он исчез в тумане.