КИМБЕРЛИТЫ И МАГНИТНЫЕ ПОЛЯ

КИМБЕРЛИТЫ И МАГНИТНЫЕ ПОЛЯ

Как и всегда в истории событий, в начале было слово. И слово это произнёс Петр Николаевич Меньшиков — начальник Восточной экспедиции Западного геофизического треста (была такая экспедиция в 1954—1957 годах в Нюрбе, и был такой трест на берегах Невы, располагавшийся, кстати, в одном из великокняжеских дворцов по соседству с Эрмитажем). Где-то в мае 1957 года П.Н. вызвал меня и сказал: «Организуй лабораторию физических свойств горных пород и разберись с магнитными аномалиями на Далдыне. Что там за отрицательные поля над кимберлитовыми трубками?»

Слово начальника — закон для подчиненного. Я стал вынашивать идею организации лаборатории физических свойств при экспедиции. Полгода читал литературу, ходил туда-сюда по службам экспедиции, ездил в командировки, портфель мой наполнялся бумагами, но дело не двигалось с места, поскольку не было помещения, где бы можно было установить аппаратуру и разложить образцы. С отрицательными магнитными аномалиями я, правда, разобрался довольно быстро, для этого не требовалось особых познаний и трудов. Летать же на Далдын тогда было довольно просто, самолёты летали ежедневно, иногда делали по нескольку рейсов в день. И мы запросто наведывались в аэромагнитную партию к моему однофамильцу Евгению Саврасову, у которого была прекрасная баня на берегу старицы.

Наконец, дали мне половину только что построенного двухквартирного дома на Убояне за речкой Нюрбинка. Лёд, как говорится, тронулся, и я приступил к оборудованию лаборатории. Сделал прочные фундаменты для приборов, установил изготовленный в Ленинграде большой астатический магнитометр, поместил измерительную систему в двухметровые кольца Гельмгольца (применяемые для компенсации земного магнитного поля) и хотел было начать массовые измерения магнитных свойств образцов кимберлитов и траппов, заготовленных в большом количестве. Но тут случилась оказия — командировка в Москву на курсы повышения квалификации. Грешно было туда не поехать, познакомиться со столицей, тем более, что тогда на курсах платили полную якутскую зарплату.

Вернувшись через три месяца, я увидел, что все мои труды пропали даром: приборы мои и образцы из помещения выкинуты, а комнаты отданы под жильё какой-то учительнице. Погоревал я, по- возмущался, но толку от этого не было никакого. Меньшиков меня успокоил, сказав, что для лаборатории будет выстроен специальный дом. И действительно, не прошло и полгода, как домик был построен. Очень хороший домик, о двух комнатах, с тамбуром, двойными рамами, печкой из белого (не очень магнитного) кирпича. Место для домика я выбирал сам и определил его на отшибе, между Антоновкой и посадочной полосой аэропорта. Место казалось удобным, тем более в пределах видимости из Амакинского поселка.

Помимо денситометров, магнитометров и прочей измерительной аппаратуры, там установили магнитовариационную станцию. Это была чудо-станция «Аскания», купленная в Германии еще в 30-е годы за золото, как вспоминал Меньшиков. Заполучил он ее тогда, когда был главным геофизиком Министерства геологии, а потом возил с собой по местам своей работы: Свердловск, Новосибирск, Якутск, Нюрба. Разбирался со станцией я почти три месяца, но настроил все три системы, после чего она писала три составляющих магнитного поля.

Показания регистрировались непрерывно на фотобумаге, которая закреплялась на устройстве с часовым механизмом. Запись на первых контрольных лентах была оценена в магнитных обсерваториях Ленинграда и Якутска как хорошая, и мы размечтались наладить в Нюрбе непрерывную запись колебаний земного магнитного поля, включив нашу лабораторию в общую сеть магнитовариационных станций Союза.

Соорудили для своей «Аскании» внутри помещения даже термостат — такой куб из плотно подогнанных досок с ребром 1,7 метра. Внутри установили обогреватель и реле, чтобы поддерживать постоянную температуру. Все было сделано, как говорится, по уму.

Но тут начались неприятности. Прежде всего обнаружилось, что в этом месте магнитную станцию устанавливать нельзя. Как и приборы для магнитных измерений. Расположенные вблизи службы аэропорта, они создавали сильные магнитные помехи за счёт блуждающих электрических полей от моторов постоянного тока. Причём помехи были временами настолько сильными, что не давали никакой возможности работать. Положение стало безвыходным.

Ситуацию разрядили начальник Нюрбинского авиаотряда Кузаков и пацаны из недалеко расположенного пионерлагеря. Первый задумал поставить в этом месте локатор и отобрать домик для обслуживающего персонала. Вторые наведались в домик во время очередного моего отсутствия и поразбивали там всё, что только им было по силам. От магнитовариационной станции остались одни, что называется, ошметки, пригодные разве что для сдачи в металлолом, и от измерительных приборов тоже одни футляры и корпуса.

Первый блин, как говорит пословица, получился комом. Но зато был приобретён бесценный опыт. Стало ясно, что магнитную лабораторию надо держать подальше от аэропорта и вообще от посёлка. Но просто так уходить с этого места и за так отдавать домик Кузакову не хотелось. Я пожаловался на него в райком. Там состоялось заседание, на котором наш конфликт дотошно рассматривался. Домик оставили за Кузаковым, но обязали его построить такой же в другом месте. Надо отдать ему должное — он построил точно такой же домик. На этот раз мы выбрали место в 5 километрах от Нюрбы, в лесочке на берегу Вилюя. В 1959 году мы уже его обживали. Экспедицией были построены, кроме того, жилой домик, землянка для электростанции и две десятиместные палатки под камнехранилище.

Так начался золотой век для Амакинской петрофизики. В лаборатории было уже шестеро сотрудников, из них два аса по части работы с капризными кварцевыми магнитометрами, два инженера-геофизика, один петрограф и один мастер на все руки и бесценный умелец по работе с металлом, токарь высокой квалификации. Он готовил разнообразное оборудование, в том числе сотворил установку для магнитной чистки образцов переменным током. Она состояла из катушки соленоида с большим внутренним диаметром. На катушку ушло 130 кг обмоточных проводов. Внутри соленоида можно было создавать магнитное поле до 500 эрстед. Образцы автоматически подавались внутрь катушки и вращались там в трех плоскостях. Очень удобное было устройство и работало без поломок, считай, 25 лет.

За четверть века в магнитной лаборатории были измерены многие тысячи образцов. Основная масса измерений проводилась с помощью кварцевых магнитометров М-14ф, контрольные измерения — на астатических магнитометрах МА-21 и на приборах собственной конструкции.

Помимо загородной лаборатории, имелись рабочие помещения и в камералке экспедиции. Там обрабатывались материалы магнитных измерений, определялись объёмный вес и минералогическая плотность образцов, упругие характеристики горных пород (с помощью уникального по тем временам ультразвукового сейсмоскопа), электропроводность и радиоактивные свойства образцов. Для количественных определений концентраций радиоактивных элементов применялась новейшая установка «Тобол». При лаборатории имелся камнерезный станок, который мы запустили в 1958 году, первыми в Якутии применив режущие алмазные диски. Станок сделал тот же умелец Яков Ефимович Вотяков, и работал отрезной станок многие годы. На станке изготовливались кубики для палеомагнитных измерений и делались срезы на шлифы и полировки для всех геологических партий экспедиции. Шлифы описывались квалифицированным петрографом. Но поскольку редкие петрографы бывают одновременно и знатоками рудных минералов, инженер- геофизик Г. Г. Камышева в совершенстве изучила рудную микроскопию, став видным специалистом по рудным минералам кимберлитов и траппов.

В летний период полевой отряд лаборатории систематически посещал карьеры на отрабатываемых месторождениях, естественные коренные выходы кимберлитовых и трапповых тел, отбирал керн из разведочных, гидрогеологических и структурных скважин. Сотрудники лаборатории не полагались целиком на геологов разведочных, поисковых и картировочных партий, измеряя то, что им привезут, а сами ездили, летали и, где только возможно, отбирали каменный материал.

Геофизическая лаборатория под руководством Г. Г. Камышевой существовала в Нюрбе многие годы и перебазировалась вместе с Амакинской экспедицией в поселок Айхал, где она существует и поныне.

Мне же, в силу коловращения судьбы, пришлось в 1968 году переезжать в город Мирный на работу в Ботуобинскую экспедицию. Здесь тоже возникла необходимость в массовом изучении физических свойств горных пород. Экспедиция построила загородную лабораторию вблизи поселка МУАД по специальному проекту, в котором предусматривались бетонные фундаменты для приборов, немагнитные дверки и заслонки для печей, стеллажи для образцов и прочие приспособления. Были также построены жилой дом для работников лаборатории и просторное камнехранилище. Словом, руководством экспедиции были созданы все условия для изучения магнетизма горных пород.

Двенадцать лет мы оснащали лабораторию измерительной аппаратурой. В конечном итоге у нас появилось все необходимое для полного цикла магнитных и палеомагнитных измерений: и астазированные магнитометры, и рокгенераторы, и каппаметры — заводские и самодельные. В НИЗМИРАНе был сделан для нас даже микромагнитометр, позволявший измерять магнитные свойства отдельных минералов — пиропов, пикроильменитов, алмазов. За двенадцать лет было многое сделано по изучению физических свойств геологических образований Мало-Ботуобинского района, а по договорам с Амакинкой, ПНО «Якуталмаз» и 6-й экспедицией ЯТГУ и по другим районам Западной Якутии — по Алдану, Анабару, Оленёкскому поднятию. Сотрудники нашей лаборатории совместно с сотрудниками лаборатории Амакинской экспедиции ежесезонно проводили полевые исследования, накапливали каменный материал и информацию по физическим свойствам горных пород.

Но все мы под Богом ходим. В самый пик нашей активной деятельности и радужных замыслов судьба надсмеялась над нами. Под новый 1982 год во время моей очередной командировки на запад лаборатория сгорела. Сгорела дотла, со всей аппаратурой, со всем с таким трудом нажитым добром. Нам оставалось только петь песню «Враги сожгли родную хату». С трудом пережив удар, я понял, что спорить с судьбой бесполезно. Видимо, потусторонние силы были против наших замыслов.

Нашлись, однако, хорошие люди, которые пытались помочь нам стать на ноги. Подарили даже целую базу отдыха на берегу Вилюя, на 56-м километре в устье притока Сылага. Там были два дома, разные пристройки, сараи для образцов, все условия для работы. Никаких магнитных помех ни от фабрик, ни от дороги, проходящей в полукилометре от базы. И опять же удобство сообщения: автобусами Чернышевск—Мирный и попутными машинами по трассе.

Там мы организовали первичные магнитные измерения с кварцевыми приборами М-14ф, с магнитометрами МА-21 и наладили временную магнитную чистку образцов. Дом в 120 квадратных метров позволял разместить много стеллажей для раскладки образцов. Но, конечно, организовать полный цикл палеомагнитных измерений мы уже не могли, как не хотели и обзаводиться дорогостоящим комплексом магнитоизмерительной аппаратуры, поскольку ничего хорошего от судьбы мы уже не ожидали и не хотели рисковать.

И точно: неприятности не заставили себя долго ждать. Не прошло и 10 лет, как нам приказали убираться оттуда вместе со всеми строениями: территория попадала в зону затопления Вилюйской ГЭС-3. Вокруг стали сводить лес и готовить ложе будущего водохранилища. Мы еще протянули с эвакуацией года два, да могли бы и больше, поскольку со стройкой ГЭС-3 не торопились, но душа уже к тому месту не лежала. Прекрасный уголок природы с густым лесом по берегу реки превратился в пустыню. Лес свалили бульдозерами, столкали его в валы и пытались сжечь, облив валы соляркой. Крайне неприглядное зрелище! Да еще озверелые дачники из посёлка Светлый стали грабить лабораторию: тащили всё, вплоть до оконных стекол. Им помогали подростки-мотоциклисты, которые в наше отсутствие (сторожей мы держать уже не могли) проникали в дом и там «наводили порядок». Добрались даже до тайника, где хранились приборы, и один наиболее ценный магнитометр разобрали по частям, интересуясь, видимо, что же там внутри. Естественно, ничего интересного для себя не обнаружили, но после этого прибор осталось только выбросить.

Это была моя четвёртая полевая лаборатория, ставшая последней. Больше я уже ничего не пытался строить или арендовать. Да и коллектив лаборатории с реорганизацией экспедиций распался, не осталось специалистов с необходимым опытом работы. Лаборатория была преобразована в музейный отряд.

Конечно, кое-какие работы по изучению физических свойств мы продолжали и в музейном отряде. Определяли плотность горных пород (приличные объемы сделали, к примеру, по трубкам Ботуобинская и Нюрбинская), магнитную восприимчивость, иногда остаточный магнетизм. Но чтобы измерять его в образцах, надо было выезжать в тайгу подальше от города, ставить палатку, забивать колы под фундамент для прибора, словом, хлопотное это было дело. В основном работы по изучению остаточного магнетизма кимберлитов и палеомагнитные исследования по кимберлитам и траппам мы вели совместно с палеомагнитной лабораторией ВостСибНИИГГиМСа (в 2006 году переведённой в ИЗК РАН). Палеомагнитная лаборатория в Иркутске оснащена современным оборудованием и ведёт работы на высоком научном уровне. Это единственная такого рода лаборатория в Сибири. Она имеет международные связи. Слабомагнитные породы измеряются, к примеру, на криогенных магнитометрах в Париже, Мюнхене или Токио. Возможности же криогенных магнитометров известны: с их помощью можно измерять палеомагнетизм даже почти стерильных от ферромагнетиков известняков и доломитов.

Рассказанная мною история не свидетельствует, конечно, о том, что дело петрофизики совсем погибло. В Амакинской экспедиции лаборатория физических свойств по-прежнему существует и ведет серьёзные работы не только на своей территории, но даже и по некоторым объектам работ Ботуобинской экспедиции. Там подобрался хороший коллектив специалистов и есть надежда на перспективы.