3.4. Не везет мне в смерти — повезет в любви

3.4. Не везет мне в смерти — повезет в любви

Вообще этот «тюремный» дневник Маяковского раздирает душу[268]. 5 февраля того же 1923 года Маяковский задает себе вопрос: Люблю ли я тебя? Подчеркивает эти слова как заглавие и сам себе отвечает: «Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь». Дневник рассчитан на то, что она его прочитает. Поэтому он добавляет: «Смешно об этом писать, ты сама это знаешь».

Прозрение приходит постепенно. Говорю это о себе. Часто получается, что ты ошибаешься даже не по своей вине — просто в нашем обществе принято было скрывать какие-то факты, особенно если они вредили спущенной сверху «общей установке».

Хорошо помню, что в колонках одного известного газетчика советской эпохи, говорилось, якобы со слов самой Лили Брик, что к середине 20-х годов она уже не привлекала Маяковского как женщина, по каковой причине союз их распался, сохраняя лишь внешние формы. Сейчас думаю, сам ли газетчик придумал эту версию или ее действительно поведала ему Лиля. Она могла сделать это в целях самосохранения. На самом деле, все обстояло с точностью до наоборот. Маяковский продолжал любить ту, в которую влюбился с первого взгляда.

Ускользала она.

Лиля Брик, как известно, была мужней женой, и ее муж, Осип Брик, кажется, был единственным мужчиной, которого она по-настоящему любила всю жизнь. В ее записках рассказана история их взаимоотношений, начавшаяся еще в гимназические годы. Осип был старше, вел в классе Лили — ей было тогда 13 лет — политический кружок (дело было в 1905 году). И барышне, легко влюблявшей в себя мужчин, не сразу удалось завоевать его внимание. Трудно представить гордую и победительную Лилю непослушным языком, в какой-то отключке, раз за разом произносящую: «А я вас люблю, Ося!». Но это было. В течение бурных семи лет, наполненных до краев событиями и романами, это чувство в ней вызревало. «Мне становилось ясным даже после самой короткой встречи, что я никого не люблю, кроме Оси»[269].

Они поженились в 1912 году, и первые два года были абсолютно счастливы. Впоследствии Осип Брик нашел себе подругу, жену кинорежиссера Жемчужного, Евгению Соколову-Жемчужную, и оказалось, что эта простая женщина, без особых талантов, вполне его устраивает. Странность заключалась в том, что, даже женившись на Жене, Осип остался жить в одной квартире с Лилей, а еще раньше то же самое сделала Лиля: уйдя к Маяковскому, продолжала делить кров с Бриком. В воспоминаниях Лиля говорит, что они с Осипом поклялись друг другу, что бы ни случилось, жить вместе. Так? Или была еще какая-то причина? Почему-то никто из исследователей не предположил, что свою роль мог сыграть такой насущный для всех москвичей послереволюционной поры фактор, как «квартирный вопрос».

Лиля не сразу соединила свою жизнь с Маяковским. Встретившись с ним в июле 1915 года («радостнейшая дата» в автобиографии «Я сам» Маяковского), она долго не решалась изменить свою судьбу. Бенгт Янгфельдт пишет, что перелом в отношениях Лили

Брик и Маяковского произошел в 1918 году. А это было время, когда «буржуев» уплотняли, квартиры профессоров и адвокатов превращали в коммунальные, заселяя их семьями из рабочих и крестьян, а также работниками советского аппарата. Вопрос жилья нависал над людьми во всей своей драматической неразрешимости.

Однако не буду настаивать на этой версии, нигде мною до сих пор не встреченной, — она, увы, не способна распутать сложный узел завязавшихся взаимоотношений. Видимо, разгадка все же в другом. Когда-то Гейне написал печальное автобиографическое стихотворение: «Юноша девушку любит, а ей полюбился другой, а тот не ее, а другую назвал своей дорогой (пер. Льва Гинзбурга). Сложная эта цепочка, как кажется, присутствует и в истории любви Маяковского.

Лиля Брик любила говорить, что для нее и ее спутников — Маяковского и Осипа Брика — образцом семейной жизни были отношения, описанные в романе Николая Чернышевского «Что делать?»[270] Но Вера Павловна никогда не жила в одной квартире со своим первым и вторым мужем, соответственно с Дмитрием Лопуховым и Александром Кирсановым. Лопухов, придя к выводу, что Верочка полюбила его друга, благородно удалился, разыграв самоубийство, чем помог созданию новой пары. Маяковский, читавший мало и несистематически, роман Чернышевского читал и перечитывал. Может, видел свое сходство с «особенным человеком» Рахметовым?

Он ведь тоже и своим огромным ростом, и мощной фигурой, и низким красивым голосом, и ни на кого не похожей повадкой, и новаторскими стихами словно предъявлял окружающим патент на «особость». Но на этом сходство кончается. Внешне самоуверенный, казавшийся окружающим человеком беззастенчивым, Маяковский был на самом деле раним и не очень в себе уверен. В «железном» Рахметове такой раздвоенности не было.

Возможно, говоря о роли романа «Что делать?» в их жизни, Лиля Юрьевна имела в виду удивительные отношения между мужчинами-соперниками, описанные Чернышевским, — отношения в высшей степени дружеские, деликатные и даже трогательные, хотя автор и пытается объяснить их сухой теорией разумного эгоизма.

По рассказам Лили Брик, отношения Маяковского и Брика были того же рода. Брик, первым открывший поэта Маяковского, спонсировавший издание «Облака в штанах», благодаря новому знакомству перестроивший свою жизнь и начавший заниматься теорией стиха, поэта обожал. Выписываю важное место из записок Лили Брик под заглавием «Как было дело»: «Мы с Осей больше никогда не были близки физически (с 1915 года, — ИЧ), так что все сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и т. п. — совершенно не похоже на то, что было. Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах ни в какой литературе… Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот: возможно, что если б не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося. Ося говорил, что для него Володя, не человек, а событие. Володя во многом перестроил Осино мышление, взял его с собой в жизненный путь, и я не знаю более верных друг другу, более любящих друзей и товарищей»[271].

Если проанализировать этот отрывок, получится, что Лиля любила Маяковского через посредство Осипа, то есть какой-то «отраженной», головной любовью. Мужчиной ее жизни оставался тот, кому она девочкой призналась: «А я вас люблю, Ося». И второе: лично у меня вызывает некоторое сомнение безоговорочность дружеских чувств Маяковского к Осипу Брику. Поэт был ревнив и, конечно, знал о месте Осипа в сердце Лили. И наконец, третье. Лиля пишет: «Все мы решили никогда не расставаться и прожили жизнь близкими друзьями»[272]. И здесь снова возникают у меня сомнения: кто решил? Ощущение, что решили она и Осип, а вернее, решила она сама, а Маяковский и Брик просто подчинились. По восточной поговорке: «Мужчина голова, женщина шея. Куда повернется шея, туда повернет и голова».

Во времена Чернышевского трое сотрудников журнала «Современник» устроили свою жизнь по схожей модели. Жена писателя и издателя журнала Ивана Панаева Авдотья Яковлевна Панаева стала подругой поэта и соиздателя «Современника» Николая Некрасова. Жили они в одном помещении с редакцией, в разных половинах. Панаева с мужем не разъезжалась, носила его фамилию, Иван Иванович Панаев вел жизнь вполне свободную и до и после того, как Авдотья Яковлевна связала себя с Некрасовым. После смерти Панаева в 1862 году Некрасов на Панаевой не женился, что, по-видимому, было для нее серьезным ударом. Вместе с тем, кажется, что именно Иван Панаев был ее подлинной любовью. Как видим, кое-что совпадает с ситуацией «Брики — Маяковский». Женщина в обоих случаях уходит к поэту, безумно в нее влюбленному, только начинающему свой путь. Она становится его музой и помощницей (занимается совместной работой: Панаева пишет с Некрасовым повести для Журнала, Лиля Брик работает с Маяковским в Окнах РОСТА), устраивает быт. При этом мужу отводится роль друга и сотрудника.

После двухмесячного добровольного «сидения», в ходе которого создавалась поэма «Про это», измученный Маяковский и взволнованная Лиля встретились на Октябрьском вокзале, будущем Ленинградском, и отправились почти в «свадебное путешествие» в Петроград. Любимая была снова рядом. А это было главным условием его счастья, даже нет — его пребывания на земле. В конце своего дневника, написанного в его московской «Редингской тюрьме» он писал: «Какая жизнь у нас может быть, на какую я в результате согласен? Всякая. На всякую. Я ужасно по тебе соскучился и ужасно хочу тебя видеть»…[273]

Он был согласен на всякую жизнь — только чтобы она была с ним.