2.9. Роман о Тургеневе. Глава пятая «Еще раз про искренность»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2.9. Роман о Тургеневе. Глава пятая «Еще раз про искренность»

В «романе Панаевой» от эпизода к эпизоду проводится мысль о тотальной неискренности Тургенева, который-де за спиной друзей говорит совсем не то, что в глаза. Если верить Панаевой, он регулярно проделывал подобное со старыми друзьями — Писемским, Фетом, Анненковым, а также отпускал колкие замечания за спиной «новобранца» «Современника» Льва Толстого.

Вообще тема «сплетни», распространяемой писателями друг про друга, — одна из постоянных у Панаевой. Ей кажется, что «старые писатели» отличались от «новых людей» — Чернышевского и Добролюбова — именно своим пристрастием к злословию и сплетне. В этой связи любопытна историческая оценка мемуаров самой Панаевой как «сплетнических», о чем пишет Корней Чуковский[85]. В кружке друзей, занятых одним делом, каким была старая редакция «Современника», неизбежен обмен мнениями, оценками, замечаниями. Эти мнения неизбежно начинают циркулировать внутри и вне кружка. Что это — сплетни? или нормальный процесс дружеского и литературного общения?

Как-то неловко поднимать вопрос об искренности Тургенева.

Не хочется доказывать то, что представляется бесспорным: Тургенев потому и был «центром» дружеского кружка[86], что обладал такими притягательными для друзей качествами, как искренность и честность. И самое интересное, что оппонентом Панаевой в «споре о Тургеневе» выступает… Чернышевский. В письме к Некрасову за

1856- й год Николай Гаврилович пишет: «Пусть бранят кого хотят (речь идет о статье Михаила Каткова, — И. Ч.), но как осмелиться оскорблять Тургенева, который лучше всех нас и, каковы бы ни были его слабости (если излишняя доброта есть слабость), все-таки честнейший и благороднейший человек между всеми литераторами!».

А теперь вернемся к Толстому, к которому Тургенев — герой «панаевского романа» — относится с завистливой недоброжелательностью. Реальному Тургеневу была свойственна черта прямо противоположная зависти — чрезмерное увлечение чужими талантами, хотя часто «таланты» эти были мнимыми[87].

Отношения Тургенева и Толстого на протяжении жизни складывались сложно и неровно. Но характер этих отношений, тональность и даже фактографическая их канва целиком выдуманы Панаевой. Так она утверждает, что в бытность в Париже (то есть в 1857-м году) чуть было не стала свидетельницей дуэли Толстого и Тургенева. Поводом к дуэли, оказывается, послужила «женская сплетня», а «улаживателем» дела назван Некрасов, возвращающийся после своей миссии домой (любопытно, откуда возвращался Некрасов? — И. Ч.) «измученный и мрачный».

На самом деле, все было иначе.

Дуэль между писателями действительно чуть не произошла, о чем Панаева должна была слышать, но в другое время и в другом месте. Тургенев и Толстой поссорились в усадьбе Фета Степановке 27 мая (8 июня) 1861 года[88]. Поводом было резкое замечание Толстого о воспитании дочери Тургенева. История случилась уже после ссоры Тургенева с Некрасовым, поэтому последний никакого участия в ней не принимал. Толстой отозвал свой вызов, бывшие друзья не общались 17 лет. Именно этот срок понадобился Толстому, чтобы осознать то, о чем он напишет в своем первом после семнадцатилетнего перерыва письме к Тургеневу: «Я помню, что Вам я обязан своей литературной известностью, и помню, как Вы любили и мое писанье, и меня». А ведь действительно любил. Интересовался, испытывал нежность, видел мощь таланта и иногда — исповедовался.

«Мне это очень нужно (рассказ «Утро помещика, — И. Ч.) — я желаю следить за каждым Вашим шагом» (декабрь 1856, Париж).

«Извините меня, что я Вас как будто по головке глажу: я на целых десять лет старше Вас — да и вообще чувствую, что становлюсь дядькой и болтуном» (январь 1857, Париж).

«Ну, прощайте, милый Толстой. Разрастайтесь в ширину, как Вы до сих пор в глубину росли — и мы со временем будем сидеть под Вашей тенью — да и похваливать ее красоту и прохладу» (там же).

«Кстати, что за нелепые слухи распространяются у вас! Муж ее (Полины Виардо, — И. Ч.) здоров как нельзя лучше, и я столь же далек от свадьбы — сколь, например, Вы. Но я люблю ее больше, чем когда-либо, и больше, чем кого-нибудь на свете. Это верно».

Как далеко все это отстоит от помещенных в «романе» Панаевой злобных, грубых по языку, «памфлетных» высказываний Тургенева:

«…как объяснить в умном человеке эту глупую кичливость своим захудалым графством!».

«…каким лаком образованности не отполируй такого субъекта, все-таки в нем просвечивает зверство».

«И все это зверство, как подумаешь, из одного желания получить отличие…».

Узнав о том, что Тургенев умирает, Толстой написал ему из Москвы:

«Я почувствовал, как я Вас люблю. Я почувствовал, что, если Вы умрете прежде меня, мне будет очень больно. Обнимаю Вас, старый милый и очень дорогой мне человек и друг» (май 1882, Москва).

И ответ Тургенева — карандашом, меньше чем за два месяца до смерти:

«Пишу же я Вам, собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником — и чтобы выразить Вам мою последнюю искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! (29 июня 1883, Буживаль).