7. Французский след, или Несколько слов о поединках
7. Французский след, или Несколько слов о поединках
Появление Дюма на даче Панаевых вызвало неожиданные последствия полудетективного свойства. Дело в том, что любознательный романист — с подачи Григоровича и по его подстрочнику — перевел на французский язык три стихотворения Некрасова: «Забытая деревня» (1855), «Еду ли ночью…» (1847) и «Княгиня» (1856), вставил их в свой рассказ о посещении Панаевых и поместил этот материал в своем ежемесячном парижском журнале «Монте-Кристо».
К последнему стихотворению Дюма дал свои комментарии, так как знал всех его «прототипов», а именно: графиню Воронцову-Дашкову и ее второго мужа-француза. Некрасов в своей балладе «Княгиня» рассказал жалостную историю, случившуюся незадолго до создания стихотворения (1856) и бывшую в тот момент у всех на устах: якобы, русская аристократка была «уморена» за границей своим мужем, доктором-французом, спустившим все ее состояние. Дюма опровергает это «общее заблуждение», объясняя, как все было на самом деле: «Госпожа Воронцова-Дашкова вышла во Франции замуж за дворянина, занимавшего в обществе по меньшей мере то же положение, что и его супруга; его состояние превышало богатство жены… она умерла среди роскоши, в одном из лучших домов Парижа… окруженная неусыпной заботой мужа, который в течение трех месяцев ее болезни не выходил из дома»[157].
Дюма вступился за своего соотечественника, обвиняемого в бесчестном поступке, назвал он и его имя — барон де Пуайи. Это предыстория. А история началась тогда, когда, как рассказала Авдотья Панаева в своих мемуарах, спустя несколько недель после отъезда Дюма, в то время как Панаев читал ей и Некрасову свой «фельетон» о Дюма, предназначенный для «Современника», на аллее дачи появились дрожки — и опять с французами. Один из них и был тем самым «французским мужем» русской аристократки. Он приехал вызвать Некрасова на дуэль за стихотворение «Княгиня». «Странно было, — пишет Панаева, — как доктор-француз мог узнать об этом стихотворении в Париже»[158]. Сейчас нам понятно, что узнал он о нем из статьи Александра Дюма, поместившего в ней перевод стихотворения, сделанный не без помощи все того же Григоровича[159]. Поединок не состоялся, дело замяли, хотя Некрасов уже ездил «тренироваться» стрелять из пистолета.
В моей статье речь тоже идет о «поединке», хотя его участники — Григорович и Панаева — оружие в ход не пускали, а Авдотья Яковлевна, даже не ведала, что ее, уже после ее смерти, вызовут «к барьеру». Но — случилось. Оба мемуариста дали свою версию одних и тех же событий и написали несхожие портреты одних и тех же знаменитых в российской истории персонажей. Дело исследователя сопоставить их мемуары и постараться из-под наслоений, образованных ошибками памяти, личными пристрастиями и антипатиями, а также сознательными искажениями истины, извлечь кристаллы бывшего на самом деле, что я и попыталась сделать в меру своих сил.