ПРОЖЕКТЫ

ПРОЖЕКТЫ

Федор Каржавин ехал в пролетке мимо Троицких ворот Московского Кремля. Случайно заметил, что неподалеку от арки несколько горожан в бедных одеждах норовят поколотить барина. Бедняга неуклюже изворачивался.

Каржавин велел остановить пролетку. Выхватил кнут и помчался на выручку.

— Вот это да! Ну и ну! — завопил Федор при виде Баженова. Несчастный, беспомощный вид Василия рассмешил Каржавина, он хохотал до коликов в животе. — Прости меня, ради бога. Это я так, от неожиданности, — утирая слезы, говорил Федор. — За что же они тебя?

— А и не говори, — безысходно махнул рукой Баженов. — Я здесь в антихристах хожу. Того и гляди прикончат, — поправил растрепанные волосы. — Давеча вынужден пистолет приобресть… Так, для устрашения. Токмо с собой не ношу, привычки нет. Да и надобность небольшая. Я ведь денно и нощно здесь. — Баженов кивком головы показал на Кремль.

— Ну, это я слышал. Разговоров о твоей персоне нынче много. А чем же ты черни не угодил, чем насолил?

— Виною все те же разговоры. Слух до них дошел, что я будто бы решил веру искоренить, приказы отдать, чтобы церкви под снос пошли. Вот и угрожают. Ты, однако, ясно солнышко, добродетель и спаситель, откуда появился?

— Так, залетными ветрами занесло. В отпуске я от Коллегии иностранных дел. Служу коллежским актуариусом. Скука невыносимая.

Они шли по территории Кремля. Кое-где уже велись подготовительные работы для будущей грандиозной реконструкции. Производились замеры, выволакивали хлам из подвалов, готовили площадки для строительных материалов.

— Скука, говоришь? Вот и займись делом, помоги мне.

— Какой я тебе помощник? — отвечал Каржавин. — Я в художествах понятия имею, как свинья в клюквенном компоте.

— Кокетством не удивишь. Сие нам знакомо. Я тебе дело предлагаю. Мне твои другие способности позарез нужны.

Федор едва поспевал за Василием. Баженов, по всему видно, в стенах Кремля, где намечалось осуществление его заманчивых идей, чувствовал себя хозяином. Походка широкая. Жесты решительные. Голос уверенный.

Подходили к колокольне Ивана Великого.

— Некоторые склонны винить меня в неуважении к древностям, — продолжал Баженов. — Глупость все это. Может, я древности больше, чем кто другой, почитаю. Ветхости снесу — это верно. Трупам не место среди живых. От них зловоние и болезни всякие. Мышей и тараканов плодят. А что до подлинных зданий, кои ценность имеют и взор ласкают, то я не токмо посягать на них… я жизнь в них вдохнуть желаю, свежую кровь в каменные жилы влить. — Баженов остановился, простер обе руки к небу, где на фоне синевы и рваных облаков высилась колокольня Ивана Великого. — Вот! Сей столп красотою и русским достоинством блещет. Но оный старец в лекаре нуждается. Укреплять надобно. И срочно! Таких забот, Федор, у меня по горло. Но лекарство мне не в тягость. Шутка сказать, сердце России лечим. Обидность в том, что до всего руки не доходят. Зализывать раны истории и рожать новое на зависть и удивление миру — это я могу. Это по мне. Эх, кабы только этим и заниматься! Людей бы мне да порядку побольше, без бумажного и прочего волокитства, тогда и дело пошло бы быстрее.

— А вроде сказывают, что ты к себе лучших мастеровых сманил…

— Люди есть. В советах нуждаются, но дело свое знают. В экспедиции по строительству состоят архитекторы Захаров и Бланк. Оные в рекомендации, сам понимаешь, не нуждаются. Люди с опытом. Определены для работы живописцы Морщинов и Некрасов, Иванами их зовут, художники Захар Урядов, Федор Стоянов, Михайло Максимов, прапорщик архитектуры Петро Гарязин. Ученики тоже имеются. В таком деле в них большая потребность. Есть и мастера иноземного происхождения. Столярных дел мастер Андрей Витман, кирпичных — Гильденбрахт, по скульптурам — Иоганн Юста… Словом, есть люди.

А вот о Матвее Казакове особый сказ. Он моя правая рука, заместитель. Талантище! А как аккуратен! Мы с ним сызмальства в архитектуре, еще при Ухтомской команде вместе состояли. На него я как на себя положиться могу. Коли случится что, он продолжит.

Да что там говорить, для такого-то дела люди всегда найдутся. А ежели не веришь, то плохо ты знаешь россиян. Вот увидишь, когда молва еще пуще разнесется, люди из дальних краев потянутся. Придут и скажут: «Научи, что делать надо». А чему учить? Как учить? Кому учить? Вот в чем вопрос!

— Мне сейчас наука во как потребна! — схватив себя за горло, отчаянно воскликнул Баженов. — Не усадьбу барскую строить затеяли. Сие понимать надо. Тут не токмо исполнители, помощники нужны, как Казаков. Ему бы в пору своим делом заняться, славу добывать, а он — нет, полезность общего за свое почитает. — Баженов резко остановился, вцепился в плечи Каржавина. — Помоги… Пойми, Федька, сие мечта жизни моей! Как друга прошу, колени готов преклонить. Помоги!..

— Эко тебя занесло. Однако успокойся, не тряси ты меня, так недолго и душу вытрясти. Слезно просить и тянуть уговорами, а то и за подол — не надо. На сантименты не податлив. Сам знаешь. Лучше говори все как есть, а главное — показывай. Коли увижу, что дело стоящее, сам попрошусь.

И они направились к Петровскому арсеналу, где Баженову была отведена зала для работы над проектом. Здесь он и жил, так как работал много, не считаясь со временем. Свет в его стрельчатых окнах, выходивших к древней стене, нередко горел до утра.

***

Идея генеральной реконструкции Московского Кремля возникла не вдруг. Эта мысль витала в сознании Баженова давно. Но Василий не решался высказывать ее вслух, а тем более надеяться на ее реальное воплощение. Слишком дерзким это казалось, маловероятным. Но постепенное осознание своих сил и возможностей, а также целый ряд сложившихся обстоятельств заставили Баженова сделать это признание. Обстановка и в самом деле благоприятствовала. Комиссия по градостроительству с каждым годом набирала силы, выступала со смелыми предложениями. Архитектор Никитин со своей «командой» строил по новому плану Тверь, сгоревшую в 1763 году. В Москве возводили величественный ансамбль Воспитательного дома. Велись другие строительные работы. Екатерина «заболела» архитектурой. Этим решил воспользоваться Григорий Орлов. Он делал попытки восстановить свои утраченные позиции при дворе, потеснить деятельного Потемкина. Поэтому Орлов посоветовал Баженову разработать проект необычный, дерзкий, чтобы затем через него, Орлова, предложить императрице начать строительство здания, которое вызовет всеобщий интерес.

Баженов ничего не обещал, но от предложения не отмахивался.

В Москве шло обследование традиционных царских вотчин, дворцов, а также казенных сооружений, предназначенных для чиновников, правительственных учреждений. Баженов принял в этом активное участие. Это дало ему возможность познакомиться с конкретными задачами, которые стояли перед архитекторами, увидеть в градостроительном деле «слабые места», поразмыслить над будущим проектом.

Обследуя Коломенский деревянный дворец, построенный в XVII веке, зодчий пришел к заключению, что он сильно обветшал и его следовало бы «не замешкав разобрать, чтоб по великой ветхости не мог вскорости сам собою повалиться…». Это заключение перекликалось с тем, на что ранее указывали архитектор И. Мичурин и плотничный мастер Эрик. Осуществляя еще в 1763 году опись ветхостей Коломенского дворца, они замечали, что «починкою исправить того дворца невозможно», и тоже предлагали разобрать его. Предложений, в том числе по переделке и починке дворца, было много. В конечном итоге Екатерина велела старый дворец «разобрать бережно», чтобы сохранить ценные породы дерева и построить новый, опять же деревянный. По планам императрицы депутаты «Комиссии о сочинении проекта нового Уложения» должны были собраться в Москве и начать работу в Кремле. Однако пригодных помещений для этого оказалось недостаточно. Многие кремлевские строения обветшали. Необходимо было приступить к сооружению в Кремле здания Присутственных мест (коллегий), так как старые дома приказов практически вышли из строя. В связи с предстоящим приездом в Москву Екатерины II обсуждался также вопрос о реставрации и приведении в надлежащий вид кремлевских дворцов или строительстве нового здания, которое бы стало достойной резиденцией царской семьи. Эти планы возникли не вдруг. Еще в 1730 году архитектору Медянкину и чиновнику Савелову было поручено «учинить опись всем кремлевским ветхостям и повреждениям». Результаты обследования показали, что многое нуждается в ремонте и даже перестройке. С тех пор все чаще ставился вопрос о реконструкции Кремля и, в частности, о строительстве дворца.

Работа в этом направлении шла полным ходом. Разрабатывались варианты новых строений и реконструкции старых зданий, искали подходящий строительный материал, составляли сметы.

Баженов дерзнул предложить свой вариант дворца. Но только иных масштабов: «…из простой перестройки он создал исполинскую архитектурную затею, сводившуюся к застройке всего Кремля одним сплошным дворцом, внутри которого должны были очутиться все кремлевские соборы с Иваном Великим».

Идея Баженова потрясла Орлова, но он усомнился в реальности столь грандиозных планов.

Зодчий, увлеченный своими прожектами, возбужденно пояснял:

— Обратите внимание, светлейший граф, что, сомневаясь в себе, своих возможностях, мы в то же время спокойно дивимся древностями. Чудесами света их называем. Но ведь они не возникли сами собою, а создаваемы были трудами человеков. Храм Дианы Эфесской народы Азии 220 лет строили. Дивимся мы великолепностям города Пальмиры, стенам вавилонским, мостом на реке Евфрате, пирамидами, кои землю отягчают. Но что мешает нам умножать сии великолепности, украшать землю отечества нашего своими чудесами? Заботы мои о Кремле весьма не случайны, — еще более увлеченно продолжал Баженов. — Отсюда государство наше пошло. Здесь гордость русская родилась в битвах с дикой ордою. Здесь слава народная, его душа. Здесь — сердце России!

Архитектор предложил Григорию Орлову посмотреть черновой план строительства.

— Знатнейшие особы за привычку взяли, навещая град первопрестольный, остановки на Яузе в Головинском дворце делать. Сей большой, но дурной домина, осмелюсь сказать, не место для них. Разве что по нужде, за неимением лучшего. — Орлов попытался было что-то сказать, но Баженов решительно остановил его: — Знаю! Знаю, светлейший Григорий Григорьевич, что архитекторам Бланку и Жеребцову Бецким велено местечко при Кремлевском дворце в Набережном саде подыскать и проект дворца учинить. Только сей домина, как бы хорош ни был, погоды не сделает. Жить в нем в окружении хламу и смраду — довольствие малое, честь не великая. Здравому телу приличествует здравый дух иметь, крепкое сердце. А посему надобно прежде профилактикою заняться. Затем учинить проект, гордостью русской диктуемый, чтобы встал из древности Кремль во всей красе своей и величавости, во всей огромности и силе. И узреют тогда народы европейские не свои, а наши великолепности. Поймут, что не токмо на поле брани сильны мы, но и в художествах. Художества — вот ландкарта народности. Матушка наша российская в покровительстве художествам весьма преуспела. Потому и слава гремит о ней. И быть этой славе в веках, ежели мы, ее верные слуги, сие благорасположение к искусствам на пользу великого дела употребим…

Орлов приехал просить и ходатайствовал перед императрицей. Государыню привлекла не только сама идея возведения грандиозного дворца. Она усмотрела в этом и политическую важность. В Европе в это время распространился слух, что Россия испытывает экономические трудности. И это накануне войны с Турцией! Для Екатерины важно чем-то развеять нежелательные слухи, вселить уверенность в состоятельность государства, успокоить союзников. Грандиозные планы Баженова, если к ним привлечь внимание, безусловно, могли способствовать этому.

Баженов работал много, торопился. Делал наброски, планы, чертежи. Рвал, злился, начинал заново.

Сохранившийся чертеж, помеченный Баженовым как «Первая идея архитектора», свидетельствует о том, что зодчий нашел решение ансамбля не сразу. Первоначально дворец имеет у него форму растянутого полуовала. Вогнутая сторона обращена к Москве-реке. При таком расположении дворец не задевает кремлевской стены, однако он вплотную примыкает к Архангельскому и Благовещенскому соборам, поэтому центральная его часть сужена. Такое решение требовало сложных реконструктивных работ. Кроме того, новый дворец при такой планировке подавлял старые строения и, будучи расположенным на высокой точке, закрывал их со стороны Москвы-реки.

В последующих предложениях Баженов постарался учесть все эти обстоятельства и недостатки первоначальной планировки.

***

Баженов, переходя от одного чертежа к другому, пояснял Каржавину:

— Решил я все древности кремлевские в единый ансамбль объединить. Центром его замыслил я площадь с амфитеатром для народных собраний. Здесь же — обелиски и триумфальная колонна, а по сторонам сего венца конные фигуры трубящих слав. Отсюда — дороги к воротам Кремля, во глубину России, дороги на Петербург, Ярославль и Владимир. Не крепостью неприступной мыслю себе я Кремль, в коем от врагов когда-то удобно было скрываться, а местом добродетели, просвещения и славы народной. Посему намерен красоту его обернуть лицом к первопрестольной столице.

Парадный дворец протяжением более 300 саженей расположил я на холме, над Москвою-рекою, взором к Замоскворечью. Его место — площадь, от восточных — Спасских до западных — Троицких ворот. Главный фас — от Водовзводной башни до Свибловской стрельни. Флигеля я соединил с одной стороны с домом Сената, с другой — с Арсеналом. Вообще же сие грандиозное здание треугольную форму имеет, как и само кремлевское городище. Окружность его более трех верст.

От Арсенала вдоль Неглинной расположил я здание Коллегии. На южной стороне — террасы, уходящие к реке. На обратной же стороне — циркумференция с четырехступенчатым цоколем и лесом колонн, что несомненную живость и красоту придаст. Колонны же я намерен обильно употребить и со стороны Красной площади.

Посредством площадей, дворов, колоннад, амфитеатров я желаю все кремлевские строения, как старые, так и новые, в стройную систему привести и сей ансамбль со всею Москвою соединить. Для сего строения избрал я в основном формы античных ордеров — ионический, коринфский, дорический. Ибо они более всего гармонию создать могут, связать огромности зодчества с фигурою человека, не роняя достоинства строений и не принижая их создателей. Таковые закономерности, природой диктуемые, лежат в основе великих построек…

***

К лету 1768 года Баженов закончил работу над эскизами, приступил к самому проекту реконструкции, к созданию большой модели Кремлевского дворца. Началась также подготовка к строительству. В июле была уже учреждена специальная экспедиция по сооружению дворца. Во главе ее — генерал-поручик Измайлов. Главным архитектором был назначен Баженов с жалованьем 600 рублей в год. Василий Иванович привлек к работе талантливых архитекторов и мастеровых, главным образом бывших воспитанников Ухтомского. Так он создал свою «архитекторскую команду», которая постепенно должна была разрастаться и состоять как минимум из 78 человек. Баженов хлопотал, чтобы для них была учреждена особая форма, составленная по его рисункам. В альбоме Каржавина есть краткое описание этой формы: «Архитекторский мундир: кирпич и раствор; кафтан серого цвета с отворотами и обшлагами и с воротником кирпичного цвета; камзол и штаны кирпичного цвета. Темляк и эполет золотой».

Большое значение Баженов придавал изготовлению модели, ибо считал, что это позволяет судить о достоинствах здания, его недостатках, а посему «почитается уже половиною практики». Кроме того, он видел в этом большое воспитательное значение: работа над моделью приучает людей к аккуратности, позволяет глубже понять замысел автора, учит высокому строительному мастерству.

Василий Иванович добился, чтобы на изготовление модели пошли ценные породы древесины от разобранного по ветхости Коломенского дворца.

После тщательного обследования кремлевских строений и детальной разработки планов строительства члены экспедиции приступили к составлению сметы. По предварительным подсчетам, должно было потребоваться 20 или в крайнем случае 30 миллионов рублей. Архитектор Кампорези, которому затем было доверено перепроверить эти данные, утверждал, что строительство обойдется почти вдвое дороже, что только одна парадная лестница будет стоить не менее 5 миллионов. Это было удивительно. Сметы обычно завышают, а не занижают… Баженов этого не сделал. Он понимал, что строительство и без того обойдется недешево, а посему где можно экономил, сводил стоимость работ к теоретически возможному минимуму. При рассмотрении сметы специалисты и чиновники обвиняли Баженова в идеализме, отсутствии опыта. Но, как бы там ни было, работы продолжались. Казной были скуплены несколько частных кирпичных заводов. У Андреевского монастыря близ Воробьевых гор и на Калитниковском поле начали вырабатывать специально для кремлевского строительства черепицу и отличный кирпич. Разведали и взяли на учет прекрасный строительный камень на берегах Оки и Осетра, недалеко от Зарайска. Завезли камень из Люберец и села Хорошова. Архитектор Казаков выехал в Серпуховской уезд для осмотра имеющегося там мрамора. О мраморе «больших мер» послали запросы в другие места.

Была составлена «Инструкция Экспедиции кремлевского строения». Ее разработал в основном Баженов. Строки документа интересны тем, что они проливают некоторый свет на архитектурные принципы Баженова:

«1. Стараться вам всячески надлежит, чтобы новым строением не повреждено было строение старое, а именно: 1. Собор Успенской. 2. Собор Архангельской. 3. Собор Благовещенской. 4. Грановитая палата. 5. Красное крыльцо. 6. Теремы или старый летний дворец. 7. Стретенский собор. 8. Покои, построенные покойною императрицею Елисавет Петровною. 9. Ивановская колокольня и особливо того наблюдать, чтоб сих строений фундаменты отнюдь ничем тронуты не были. Сие примечено уже в Италии, что старинные строения и оттого иногда упадали, когда новые строилися в расстоянии двадцати и более саженей от строений старых».

В следующих пунктах инструкции внимание обращено на качество материалов и самого строительства. Есть и конкретные указания, профессиональные советы: «Известь обыкновенно бывает вязче и лучше к строению, если она по заморений долго лежала, и потому надобно заготовлять ее ныне сколько можно более и заморя беречь в ямах». И далее: «…как возможно стараться чтоб с самого фундамента основывать новые строения крепче», «чтоб кирпичи не инако были сделаны как из такой глины, из которой чрез несколько уже лет, а не в один год сырость была выжата морозом, а кирпичи делать по задаваемым от архитектора образцам».

Заботясь о том, чтобы строительство обошлось по возможности дешевле, Баженов вместе с тем в инструкции советует к экономии относиться разумно, не наносить ущерба качеству во имя дешевизны: «…не всегда по подрядам те работы лучше, которые дешевые и для того повелеваем вам взирать более на доброту, нежели иногда на дешевизну».

Дело продвигалось. Но слишком много времени стало уходить на всякие проволочки, переписку.

— Поверишь ли, Федор, — возбужденно рассказывал Баженов Каржавину, — я в каком-то дурацком положении нахожусь. Вроде бы главою строительства определен, а прав почти никаких. Люди идут ко мне с просьбами, а я не могу им ничего ответствовать, на все должен соизволение ждать. К тому же — это, ей-богу, смешно — вынужден разным особам доказывать, и не на деле, а на словах, что я, прости господи, при своем уме. Многие мои предложения чины разные в штыки принимают. Мол, так не принято у нас. Да еще слухи распространяют, что опытности во мне нет. Вот и приходится доказывать, что то или се доселе не принято было потому, что и строить не доводилось ничего подобного. А мне-то ведь виднее — что надобно и чего ненадобно. Приходится азбукою заниматься, даже доказывать, что мне при строительстве лекарь нужен, потребны люди со знанием диалектов, чтобы полезные книги переводили, помогали людей наукам учить, поспешествовали общениям с мастеровыми иноземного происхождения. Надо в умы вдолбить, что сие строительство не приемлет такой методы — тяп-ляп и… слепили.

На оной стройке разные поколения не токмо трудиться, но и учиться должны. Сие должна быть академия строительных наук, фундамент будущего архитектурного процветания России. Я как мыслю… Кремлевские строения — это токмо начало реконструкции Москвы. Когда сердце города излечим, тогда, глядишь, и все тело оздоровим. Затея грандиозная, она меня десять раз переживет. Стало быть, не токмо во мне дело, заботы общие. Сие хлопоты многих поколений. Ну а пока я вынужден с малого начинать, доказывать свою причастность к архитектуре, что я ею сызмальства влеком и множество разных опытов при строениях имею.

Каржавин не перебивал. Молчаливо перекладывал листы с эскизами, набросками. Лишь изредка исподлобья бросал взгляды на Баженова, который временами вроде бы даже забывал о своем собеседнике и, как-то странно скорчившись, засунув руки под мышки, метался по зале, размышляя сам с собой.

— Где нет хозяина, там нет и порядку, только одна видимость, что порядок. Когда хозяев много, то получается, что их совсем нет. Ибо строгостей много, а толку мало. Каждый командует по своему разумению, кто в лес, кто по дрова, а дело стоит, а я мечусь, вот как сейчас, перед каждой влиятельной особой оправдание держу, бумаги отписываю, целые фолианты отчетов составляю. Добро бы о деле шла речь, а то так… Разумно ли это? Я мыслю так: доверено — баста.

Хоть и более кто чинами, но командовать мною по пустякам и особливо касательно строительных дел — сие не дело. Ежели по всякому воводу я должен согласия в дальних переписках искать — тоже глупость. Кто должен быть за все в ответе? Я! С меня и спрос. Так зачем же обременять ненужностями и недоверием? Кому от этого выгодность? Кому, позвольте спросить, выгодно, что я много времени попусту трачу, что люди, при строительстве определенные, казенные деньги получают, а само дело за неразумностью организации замедленный ход имеет? Ведь получается, что от этого и расходность растет. Вот ты, Федор, в этих науках ученость имеешь. Так скажи, не глупость ли это?

— М-да, — задумчиво произнес Каржавин и загадочно улыбнулся. — Ладно, уломал ты меня. Вели казенную бумагу писать. Остаюсь. На досуге поразмыслим, может, чем и помогу.

Баженов подал ходатайство о необходимости пополнить штаты Кремлевской Экспедиции и архитектурной команды. И не только за счет архитекторов, художников, мастеровых. Он нуждался также в людях, хорошо знающих математику, иностранные языки. «Теперь я приискал одного, учившегося в чужих краях 13 лет сперва на своем коште, а потом несколько годов и на казенном, — писал Баженов начальству, — а содержание его последнее было бы зависимо от Коллегии иностранных дел, откуда он имеет и отпуск с награждением чина коллежского до приискания себе в другом месте службы. Ныне он желает быть при мне в помощниках; должность его и знания не в чертежах и не в рисунках, но именно в рассуждениях о математических тягостях, в физике, в переводе с латинского, французского и с эллино-греческого языка авторских сочинений величавых пропорций архитектуры, да и, впрочем, что в таком величайшем здании, каково будет кремлевское здание, да и по нынешнему при модели делу такого человека иметь весьма нужно и необходимо для рассуждения математических правил и примечаний; и так, чтобы не упустить его куда в другую команду, я имею честь Экспедиции Кремлевского строения оного коллежского актуариуса Федора Каржавина представить, чтобы соблаговолила его принять для вышеописанных резонов, и определить с жалованьем на 1-й случай, как 1-го класса помощнику, и ко мне его прислать».

***

Вскоре после приезда в Москву Баженов женился. Его супругой стала Аграфена Лукинична (до замужества) Красухина.

К сожалению, о жене архитектора, их детях, да и вообще о семейной жизни Баженовых сохранилось чрезвычайно мало сведений.

Аграфена Красухина была единственной дочерью каширского дворянина, рано умершего в чине сержанта. В их небогатом имении всеми делами ведал «невесть откуда и как назначенный опекун» С. С. Галдилин, человек жадный, с авантюрными замашками. Он мечтал окончательно завладеть имением Красухиных, пользуясь безропотностью и кротостью законной наследницы. Галдилин, жаждущий, кроме того, карьеры, умудрился каким-то образом в Комиссии по составлению нового уложения, которая начала свою предварительную работу в Москве с июля 1767 года, быть представителем сразу от двух сословий. Аграфена и ее опекун жили в это время в доме Каржавиных, в Замоскворечье. Кстати, именно в этом районе города, на берегу Москвы-реки, напротив Кремля, обосновался затем и Баженов. Будучи в Москве, он навещал Каржавиных, где и познакомился со скромной девушкой. Между Аграфеной и Баженовым с первого знакомства возникла любовь. Вскоре они поженились.