Глава 17 Закат

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 17

Закат

2 ноября 1961 года Бен-Гуриона представляет ассамблее новое правительство. В июне 1963 года, через двадцать месяцев, отмеченных постепенным снижением его авторитета, он окончательно уйдет в отставку. Отставки, вызванные делом Лавона, станут столь часты, что премьер-министр в конце концов поверит, что потерял поддержку собственной партии. И если конфликты, раздирающие руководство, на этот раз не носят личного характера, то они все-таки окрашены страстями.

Именно доверие, которое Бен-Гурион испытывает к «новой Германии», приведет его к полному и окончательному поражению: как и во многих других областях, позиция правительства по отношению к Германии определена нечетко. Но, по правде говоря, вопрос германо-израильских отношений будет смыт потопом истерических реакций на открытие в Египте программы по производству ракет.

21 июля 1962 года новость о том, что Египет запустил два новых типа ракет класса «земля — земля» с дальностью 280 и 560 километров соответственно, вызывает уныние. В Каире Насер сообщает огромной толпе людей, что ракеты способны поразить любую цель «к югу от Бейрута». Однако не все знают, что эти установки были построены при участии сотен немецких инженеров и техников, тайно завербованных Египтом. Под их руководством были построены три секретных завода: завод 36, где началась сборка реактивных самолетов; завод 135, где изготавливались реакторы; завод 333, самый секретный, где производились ракеты средней дальности.

Израильские эксперты опасаются, как бы Египет не снабдил боеголовки ракет чем-нибудь необычным: или атомной бомбой, или веществами, использование которых в военных целях запрещено международными соглашениями, например, удушающим газом, бактериями или радиоактивными отходами. Однако и у египетских ракет есть своя ахиллесова пята, поскольку немецкие инженеры еще не разработали надежные приборы наведения.

Иссер Харель, руководитель службы безопасности, просит Бен-Гуриона незамедлительно обратиться к Аденауэру с тем, чтобы тот принял меры по запрещению работы немецких инженеров в Египте. Но премьер-министр предпочитает поручить Шимону Пересу обсудить этот вопрос с министром обороны Германии Францем-Йозефом Штраусом. Через несколько дней, 20 августа, Голда Меир и Перес предпринимают аналогичный шаг по отношению к президенту Кеннеди, но безрезультатно. В декабре, встречаясь во Флориде с президентом США, Голда Меир вновь затронет этот вопрос, но ее призыв снова не будет услышан.

Тем временем в Европе некто Отто Жоклик вступил в контакт с израильскими разведчиками с целью сообщить, что он, находясь в Каире, узнал, что египтяне изучают возможность заполнения ракетной боеголовки радиоактивными отходами. Территория вокруг места падения подобных ракет могла бы оказаться зараженной на месяцы, а то и на годы. Жоклик приезжает в Израиль, где его подробно расспрашивают Иссер Харель с коллегами. Он утверждает, что Египет пытался приобрести радиоактивное оружие, способное уничтожить «все живое». По его словам, руководитель египетской программы развития ракетостроения может попытаться закупить большие количества радиоактивного изотопа кобальта-60 для начинки боеголовок. Все эта сведения Харель передает Бен-Гуриону.

Прошло много лет, и сегодня доклады Хареля о некондиционном вооружении Египта кажутся очень преувеличенными, но тогда израильские руководители считали необходимым остановить это как можно быстрее.

Начиная с лета 1962 года некоторые из тех, кто прямо или косвенно участвовал в создании египетского ракетного оружия, становятся жертвами странных событий. 11 сентября неизвестный человек проникает в офис компании «Intra», выступавшей посредником при закупках сырья для египетских ракет, и несколько секунд спустя выходит оттуда вместе с директором, неким Крюгом. Через несколько дней белый автомобиль Крюга находят на опушке леса. Что касается директора, то его больше никто никогда не увидит.» Утром 26 ноября в Египте в руках секретарши главного инженера завода 333 взрывается посылка. Несчастная девушка теряет зрение и слух. На следующий день другой пакет взрывается в кабинетах администрации того же завода и становится причиной гибели пяти египтян.

Эти «несчастные случаи» невозможно сохранить в тайне, и всех немцев, так или иначе работающих на Египет, охватывает страх. 20 февраля 1963 года в самой Германии электронщику, который в своей лаборатории в Лоррахе разрабатывает устройство наведения ракет, чудом удается остаться в живых. На этот счет высказываются различные гипотезы, но личности нападавших так и не будут установлены.

Бен-Гурион не предпринимает никаких прямых инициатив, касающихся тех, кого пресса назовет «немецкими учеными», поскольку он не хочет, чтобы этот вопрос оказался в центре германо-израильских отношений. Заботясь о своей политике по отношению к Германии, он предпочитает прибегнуть к другим методам. Кроме того, это он ввел понятие «новой Германии». Он верит, что ФРГ искренне стремится искупить преступления третьего рейха. Обещание займа в 500 миллионов долларов, сделанное Конрадом Аденауэром, принимает конкретные формы. Наконец, Германия начала тайные поставки в Израиль самого современного оружия — в том числе танков, самолетов и вертолетов — на совершенно исключительных условиях: некоторые виды вооружения проданы за 10 % стоимости, тогда как другие, самые современные и самые дорогостоящие, поставляются бесплатно. Естественно, что премьер-министр стремится сохранить столь привилегированные связи. Харель начинает кампанию против немецких ученых в самый разгар переговоров с ФРГ о крупном контракте на поставку вооружения и об установлении дипломатических связей. В связи с этим к вопросу о немцах, работающих в Египте, следует подойти с большой осторожностью.

Враждебность Иссера Хареля по отношению к Германии становится опасной. После того как он поймал Эйхмана, его германофобия возрастает настолько, что грозит перерасти в открытую ненависть. Его тайная деятельность приобретает все больший размах, и на немецких ученых в Египте обрушивается шквал угрожающих писем и телефонных звонков. Друзья и близкие настойчиво уговаривают их как можно быстрее вернуться в Германию, чтобы избежать беды. 2 марта 1963 года молодая женщина по имени Хайди Терке встречается в Базеле с Отто Жокликом, который теперь работает на Израиль, и Иосифом Бен-Галом, израильским: агентом. Хайди — дочь профессора Герке, ведущего электронщика завода 333. Мужчины стараются убедить ее первым же самолетом вылететь в Каир и уговорить отца отказаться помогать Насеру. В тот же вечер их арестовывает швейцарская полиция.

В пятницу 15 марта американское агентство «Юнайтед пресс» сообщает об аресте Бен-Гала и Жоклика «по подозрению в попытке изнасилования дочери немецкого специалиста в области ракетостроения, работающего в Египте». Вечером того же дня Иссер Харель и Голда Меир, разделяющие одну и ту же точку зрения на немецкий вопрос, обсуждают, как Израилю следует отреагировать на случившееся. На следующий день Харель отправляется в Тиверию, где проводит отпуск Бен-Гурион, и передает ему предложения Голды Меир. Бен-Гурион решает, что Израиль никак не отреагирует на официальное коммюнике Швейцарии о проведенных арестах. Что касается прессы, то он заявляет, что «не стоит поднимать вопрос о ракетах, но аресты следует прокомментировать».

Вернувшись в Тель-Авив, Харель созывает редакторов ежедневных газет на совещание по вопросу освещения в печати названных арестов. В его заявлениях не учитывается тот факт, что Германия вызывает в Израиле весьма противоречивые чувства. Было ли это обдуманным шагом? Так или иначе, но его высказывания вызывают поток обвинений (справедливых или беспочвенных) в адрес Германии, что сеет панику в стране.

В Израиле и за рубежом в печати появляются сенсационные заголовки, набранные крупным шрифтом: бывшие нацисты разрабатывают для Насера химическое, бактериологическое и радиационное оружие; они изготавливают смертоносные газы и выращивают бактерии — носители чудовищных инфекционных заболеваний, которые будут сброшены на Израиль ракетами, также изготовленными в Египте; эти ракеты способны нести ядерные боезаряды и радиоактивные отходы. По утверждению израильских газет, немецкое правительство не предпринимает ничего, чтобы запретить националистам их дьявольскую деятельность, направленную против еврейского народа. За несколько дней эта полная преувеличений и обобщений кампания выходит за пределы допустимого. К ней присоединяется волна критики и презрительных комментариев по поводу столь любимого Бен-Гурионом выражения о «новой Германии». Тогда кабинет решает выступить в Кнессете с публичным заявлением и поручает это Голде Меир, поскольку Бен-Гурион все еще находится в Тиверии. Перед лицом серьезной опасности, возникшей в результате деятельности немецких ученых, все партии, представленные в комиссии по иностранным делам и обороне, предлагают проект общей резолюции, призванной продемонстрировать всему миру единство израильского народа. Текст обращения, одобренный Бен-Гурионом, Голда Меир представляет на рассмотрение ассамблеи 20 марта.

Весьма Сдержанное заявление порождает дебаты. Экстремистские, если не демагогические заявления следуют друг за другом. Большинство ораторов, среди которых не последнее место занимает Менахем Бегин, яростно нападают на немецкую политику Бен-Гуриона. Бегин обвиняет премьер-министра в «обеспечении алиби Германии»: «Вы отправляете наши автоматы УЗИ в Германию, а немцы поставляют микробы нашим врагам». Когда Голда Меир встает для произнесения заключительного слова, она также бросает обвинения в адрес Бегина, но ни словом не пытается защитить позицию Бен-Гуриона по отношению к Германии. Кнессет стал ареной, на которой эта политика подверглась нападкам со всех сторон и никто из членов Рабочей партии Израиля не встал на сторону премьер-министра.

После дебатов в Кнессете газетная кампания набирает обороты. 24 марта, в конце недели, полной беспрецедентных волнений, охвативших общественность и прессу, Бен-Гурион наконец понимает, что совершил большую ошибку, не занявшись лично этим делом с самого начала. Можно только поражаться аналогии между его поведением в деле Лавона и той пассивностью, которую он продемонстрировал сейчас. Он и в этот раз предпочел самоустраниться и посвятить время чтению, написанию статей, долгим прогулкам и отдыху, пока события нарастали снежным комом. И когда он в конце концов решил вмешаться, снежный ком превратился в лавину.

Тем временем начальник генерального штаба потребовал от армейской разведки представить доклад о серьезности египетской ракетной программы. Согласно этому документу нет никаких доказательств того, что немецкие ученые в Египте работают над созданием химического или бактериологического оружия. Что касается ядерного вооружения — бомб или боеголовок с радиоактивными отходами, то и их в значительной степени можно считать плодом воображения. Затем становится известно, что количество изотопов кобальта, поставленного в Египет, намного меньше указанного Жокликом и недостаточно для производства эффективного оружия.

Бен-Гурион узнает об этом 24 марта, после чего возвращается в Тель-Авив и срочно вызывает к себе Иссера Хареля. Подчеркнув отрицательный эффект газетной кампании, организованной Харелем, Бен-Гурион переходит к критике некоторых аспектов его деятельности в течение предыдущих недель. Встреча заканчивается поздно ночью «в очень корректной обстановке», но «не без напряженности», скажет Харель. Гроза разразится на следующий день.

В этот день Шимон Перес появляется у премьер-министра вместе с начальником генерального штаба и начальником военной разведки Меиром Амитом. Бен-Гурион буквально подвергает Амита строжайшему допросу, во время которого последний представляет четкую картину происходящего, из чего следует, что работающие в Египте немецкие ученые — это весьма посредственные инженеры, и их разработки уже устарели. А значит, опасения экспертов министерства обороны и генерального штаба сильно преувеличены.

Сразу после окончания беседы Бен-Гурион снова вызывает к себе Хареля и сообщает ему сведения, полученные от начальника военной разведки. «Ваша новая оценка, — отвечает Харель, — полностью противоречит сведениям, полученным мною из надежного источника». Но Старик отстаивает свою точку зрения и заявляет, что намерен собрать комиссию по иностранным делам и обороне, чтобы доказать ее членам, что угроза египетских ракет не настолько страшна, как об этом говорят. Харель возражает, и начинается спор. Через несколько часов начальник службы безопасности представляет Бен-Гуриону письменное заявление об отставке, датированное завтрашним днем. Вынужденный принять ее, Бен-Гурион немедленно назначает на место Иссера Хареля Меира Амита. Внезапная отставка Хареля становится серьезным ударом по престижу Бен-Гуриона.

Позже становится известно, что он был прав, доверяя разведке. Египетские ракеты действительно не представляют никакой опасности для Израиля: их система наведения не работает, и сами ракеты не оснащены некондиционными боеголовками. Тайные дипломатические демарши убеждают Бонн отозвать из Египта руководителей программы ракетостроения, предложив им заманчивые оклады в самой Германии. В своих письмах и выступлениях Бен-Гурион осуждает кампанию, направленную против немецких ученых, и говорит о «слухах… в значительной мере преувеличенных и в той же мере являющихся плодом демагогии, распространившейся в Израиле».

Все это вызывает кризисную ситуацию, которая коснется премьер-министра сразу с трех сторон: сперва немецкая политика; затем отношения с ближайшими соратниками, спровоцированные Голдой Меир и Иссером Харелем; и, наконец, его борьба с парламентской оппозицией, в частности с партией Бегина. Именно этот кризис вызовет его падение через десять недель. Постепенно его авторитет будет падать; за это время в его поведении станут отмечать тревожные перемены. Его здравый смысл ухудшается, политическое видение становится менее ясным. Отмечается спутанность мышления, а ответные реакции продиктованы скорее эмоциями, чем разумом.

Страх, что к власти придет партия, возглавляемая Бегином, становится навязчивой идеей. Вернувшись из Тиверии, он пытается свести счеты с Бегином, которому не простил его выступления в парламенте. Удобный случай предоставляется 13 мая на заседании Кнессета, где он яростно обрушивается на партию Бегина, что вызывает чудовищный шум и гвалт. Крики возмущения друзей Бегина создают такой беспорядок, что заседание прерывается на три часа. Когда обсуждение возобновляется, председатель Кнессета заявляет, что сторонники Бегина нарушили регламент, но требует, чтобы премьер-министр забрал назад сказанные им слова. Побледнев, натянутый, как струна, Бен-Гурион подчиняется. От него не ускользнуло, что большинство депутатов Рабочей партии Израиля не встали на его защиту.

«Если Бегин придет к власти, — предсказывает он, — то «заменит командование армией и полицией своими людьми и станет править страной так же, как Гитлер правил Германией, прибегая к грубой силе для подавления рабочего движения; он разрушит государство… Я ничуть не сомневаюсь, что Бегин ненавидит Гитлера, но эта ненависть не доказывает, что он отличается от него». Эти странные слова указывают на нехватку чувства меры у их автора и представляют собой опасное свидетельство против того, кто их произнес.

Последний из друзей Бен-Гуриона, Ицхак Бен-Цви умирает накануне национального праздника. Старик был сильно к нему привязан, и кончина друга очень огорчает его.

«У меня было три друга. Мы были скорее друзья, чем товарищи. Первым был Бен-Цви; вторым — Явнеки, с которым я подружился в Сежере… а третьим — Берл [Каценельсон]… У меня много коллег и друзей, самыми близкими мне по духу были эти трое, и теперь я чувствую себя сиротой… Но что толку жалеть себя? Скоро и я последую за ними».

Бен-Гурион явно подавлен всем происходящим, но окончательное решение об отставке он примет вследствие другого кризиса. 17 апреля 1963 года Египет, Сирия и Ирак решают образовать арабскую федерацию. Бен-Гурион сильно опасается угрозы, которую представляет союз трех врагов Израиля, поскольку одна из статей договора подчеркивает, что федерация создана «для установления военного союза, способного освободить арабское отечество от сионистской угрозы». Эта статья является всего лишь очередным повторением многочисленных лозунгов, провозглашаемых арабскими лидерами в течение многих лет, но впервые в конституционном документе записано, что уничтожение Израиля считается одной из главных задач. Старик считает, что федерация, существующая пока лишь на бумаге, но в появлении которой он не сомневался с момента возникновения Израиля в 1948 году, представляет серьезную угрозу самому существованию еврейского государства. Мало кто разделяет его пессимистическую точку зрения, но необычные высказывания и потеря чувства меры, ставшие свойственными ему после дела Лавона, побуждают его начать беспрецедентную в истории Израиля дипломатическую атаку.

Всем главам государств он направляет тревожные послания, в которых излагает опасность военного союза и просит их «на следующей сессии Генеральной Ассамблеи ООН призвать арабские страны к соблюдению принципов ООН и поощрить их обязательства по установлению прочного мира с Израилем». Пять недель его секретари печатают десятки писем и рассылают их во все уголки планеты.

Он предлагает президенту США вместе с советским лидером опубликовать совместное заявление, гарантирующее территориальную целостность и безопасность каждому государству Среднего Востока: «Если вы можете уделить час-другой и обсудить со мной сложившуюся ситуацию и возможные способы ее разрешения, — добавляет он, — я готов приехать в Вашингтон в удобное для вас время, не предавая мой визит огласке». Его письмо, адресованное де Голлю, вызывает не меньшее удивление:

«В моих глазах основная задача заключается в избежании войны, и только военный альянс между Францией и Израилем способен помешать военному конфликту… Не пора ли конкретизировать глубокую дружбу между нашими странами — заключением политического договора о военной помощи на случай нападения на нас Египта и его союзников?».

Реакция его чрезмерна, и он глубоко ошибается. Арабская федерация погибнет не родившись. Что касается призывов к главам государств всего мира, то они потерпят полную неудачу. Кеннеди выражает «серьезные опасения» по поводу совместной с Хрущевым декларации и высказывается против приезда Бен-Гуриона в Вашингтон. Через пять дней Старик возобновляет свои попытки: «Господин президент, мой народ имеет право на существование., которое сейчас в опасности», и предлагает заключить договор о безопасности между Израилем, США и их союзниками. Кеннеди отклоняет новый проект Бен-Гуриона. Голда Меир, которая в курсе проводимой Стариком дипломатической атаки, старается держаться в стороне: «Мы знали о его попытках, — расскажет она впоследствии. — Мы по-разному воспринимали Бен-Гуриона… Мы молчали, даже если у нас возникали вопросы».

Но премьер-министр не закончит диктовать все запланированные письма. Вечером 15 июня 1963 года Голда Меир, крайне взволнованная, врывается к нему в кабинет. Она только что узнала от немецкого печатного агентства, что израильские солдаты проходили в Германии подготовку к испытаниям нового оружия. Некоторое время она все резче и резче критикует политику Бен-Гуриона по отношение к Германии, но на этот раз требует, чтобы он дал приказ военной цензуре изымать всякое упоминание о присутствии израильских солдат на немецкой военной базе Публикация этой новости могла бы вызвать, по ее мнению, «ненужные трудности». Но он отказывается, утверждая, что это стало бы превышением его полномочий: изъятие какой-либо информации является исключительно компетенцией цензора, который действует согласно полученным инструкциям, объясняет он. В ярости Голда Меир уходит.

Когда Тэдди Коллек узнает, в каком состоянии Старик, он решает увезти Голду к себе, где они могут спокойно поговорить. В 11 часов вечера все трое усаживаются на кухне, и она тут же возобновляет разговор о немецкой политике; около полуночи они расстаются «в полном несогласии».

Этот вопрос больше обсуждаться не будет, поскольку на следующее утро, войдя в кабинет, Бен-Гурион заявляет: «Я собираюсь подать в отставку». Его слова звучат громом среди ясного неба. Коллек и Навон пытаются отговорить его, но он остается непоколебим и диктует два письма, по одной фразе в каждом, на имя президента страны и председателя Кнессета, сообщая им о своей отставке.

Больше всех других попыток заставить отозвать заявление об отставке его поражает неожиданный визит генералов Ицхака Рабина и Меира Амита. Заметно взволнованный Рабин говорит ему, что командующие армией «удручены» и расценивает его отставку как «катастрофу». Он также подчеркивает, что «армия не вмешивается в политику, не создает партии и не должна оказывать давления», но считает, что «это бедствие». «Что теперь будет с армией?» — спрашивает он. Бен-Гурион пытается объяснить, что причины, побудившие его уйти, никак не связаны с армией. «Все генералы говорят, что это немыслимо, — настаивает Рабин. — Они не представляют, как смогут выкрутиться без Бен-Гуриона». Старик готов заплакать. «Меня глубоко тронули эти слова, и я с трудом скрыл свои чувства и слезы», — пишет он в дневнике.

Бен-Гурион не раскрывает публично причин, побудивших его внезапно отойти от власти. Ключ к пониманию этого решения нашелся в его дневнике, на странице, датированной 16 июня — датой отставки. Становится понятно, что это решение явилось плодом долгих раздумий, но сам поступок был совершен импульсивно:

«По правде говоря, это решение я принял два с половиной года назад, когда «этот лицемерный хищник» [Лавон] сумел настроить против меня все партии. Но в то время я опасался, как бы моя отставка не разрушила партию… «Лидер» [Бегин] чувствовал, что набирает силу, он становился все более смелым и дерзким, Кнессет начал подпадать под влияние грубой силы, как это показали дебаты по вопросу внешней политики и столпотворение, устроенное партией Бегина. И только один слепец… не видит, что это начало захвата власти «лидером»… Возможно, что «ответственный офицер» [Харель] пролез в Центральный комитет и играет в нем ту же роль, что и «лицемерный хищник» два года назад. Только это безумие может привести к фашистскому правительству в Израиле».

Этот фрагмент еще раз подчеркивает тот непонятный страх, который партия Бегина («Херут») вызывала у Бен-Гуриона, его разочарование и гнев против коллег, возмущение нападками на немецкую политику. Он уходит в отставку, пережив серьезное эмоциональное напряжение; его поступки и порывы не поддаются логике. Сцена с Голдой Меир прошлым вечером — это всего лишь капля, переполнившая чашу. Его моральное состояние в течение последних десяти недель лишило его возможности управлять страной. Бен-Гурион не захотел холодно взвесить последствия своей отставки. Больной и усталый, он просто ушел.

Его неожиданное решение становится серьезным ударом для его молодых сторонников, поскольку война за «престолонаследование», развязанная Лавоном, заканчивается полной победой старой гвардии. Леви Эшколь, новый премьер-министр, старается поддержать равновесие внутри партии, но отказывается проводить политику своего предшественника, целью которой была постепенная замена старых членов партии молодыми и более энергичными. Дело Лавона и все, что за ним последовало, устранило молодых выдвиженцев с аллеи власти и подтолкнуло партию на новый путь. Уход Бен-Гуриона стал концом целой эпохи.

На следующий день после отставки Старик получает книгу журналиста Хаггаи Эшеда «Кто отдал приказ?». По просьбе премьер-министра, которую он высказал в конце 1962 года, этот журналист самым серьезным образом изучил все документы, относящиеся к «происшествию» 1954 года, а также протоколы и показания в «комиссии семи». Он пришел к выводу, что Лавон действительно лично отдал роковой приказ. Тогда Бен-Гурион решает обратиться к правительству с просьбой возобновить расследование по «делу». Этим он нарушает обещание, которое дал перед выборами в Кнессет, — не заниматься делом Лавона, но неблаговидные действия «комиссии семи» не дают ему покоя. Им движет не стремление узнать ответ на вопрос «кто отдал приказ», а «отказ в правосудии», совершенный «комиссией семи». Он решительно настроен разоблачить поведение министров и добиться, чтобы «отказ в правосудии» стал предметом судебного разбирательства.

Совершенно очевидно, что Леви Эшколь, возглавлявший комиссию, вовсе не заинтересован в возобновлении закрытого дела. Бен-Гурион приглашает его на разговор и говорит: «Здесь есть альтернатива. Или премьер-министр требует судебного расследования и в этом случае избегает бесчестья и сохраняет собственное достоинство, или судебного разбирательства потребую я, хотя предпочел бы не быть тем, кто добьется истины». Эшколь просит дать ему время на раздумье и через неделю отвечает, что «обдумал его предложение и отвечает на него отказом».

Тогда Старик переходит к действиям. 27 апреля он начиняет просматривать все имеющиеся у него документа «дела». О подробностях своего плана он говорит старому другу, которому абсолютно доверяет:

«Все известные мне материалы я представлю генеральному прокурору и министру юстиции. Мне кажется, что по собственной инициативе они не сделают ничего. Оки вынесут вопрос на рассмотрение кабинета, а кабинет, конечно же, примет отрицательное решение. Тогда я опубликую все документы о том, что произошло в Египте, за исключением материалов особой секретности, и облегчу для себя этот груз моральной, ответственности. Я прекрасно знаю, что газеты», будут всячески меня шельмовать, но это шельмование длится уже четыре года, и я давно перестал на него реагировать. Однако есть же в этой стране честные и умные люди, они-то и защитят правду и справедливость. Что бы ни случилось, но я свой долг исполню».

22 октября Бен-Гурион приезжает в Иерусалим, чтобы представить досье министру юстиции Дову Иосифу. Он отмечает первую победу, когда генеральный прокурор поддерживает его основные обвинения против «комиссии семи». Иосиф, со своей стороны высказывает свое мнение и советует кабинету дать распоряжения о возобновлении расследования. Несмотря на то, что Эшколь делает все возможное, чтобы помешать кабинету следовать советам министра юстиции, Бен-Гурион чувствует себя настолько уверенным, что направляет своему преемнику весьма суровое письмо:

«Я считаю своим товарищеским долгом по отношению к вам, а еще больше по отношению к партии и Израилю, не допустить большого разочарования для вас лично, дезинтеграции партии и сложностей для государства, а посему говорю вам, что вы совершили бы чудовищную ошибку, если бы сегодня попытались поставить «заключительную точку» в этом деле. «Заключительной точки» не будет до тех пор, пока суд не вынесет своего определения, допустила ли «комиссия семи» ошибку или сказала правду… «Заключительной точки» не будет до тех пор, пока не будет создана комиссия по расследованию, в состав которой войдут лучшие судьи страны, пользующиеся доверием народа… Соберитесь с мужеством и сделайте единственное, что может достойно завершить это дело! Дайте министру юстиции распоряжение удовлетворить мою просьбу».

Тем не менее, несмотря на сильное давление со стороны партии, Эшколь отказывается создать комиссию по расследованию. Окончательная демонстрация силы Рабочей партии Израиля происходит на партийной конференции в середине февраля 1965 года. С одной стороны, старая гвардия, вместе с большей частью партаппарата ставшая стеной за Эшколем; с другой стороны, молодые сторонники Бен-Гуриона и многочисленные представители развивающихся регионов и новых киббуцев, которые рассчитывают получить в Кнессете 800 мест из 2200. И хотя в повестке дня об этом не было ни слова, «дело Лавона» оказывается опять в центре внимания. Драма, потрясшая Рабочую партию Израиля, теперь разыгрывается на настоящей сцене — большой эстраде зала Манн в Тель-Авиве. Ведущие актеры, сидящие за длинным столом, набросятся друг на друга перед делегатами, которые толпятся в проходах и на балконе.

Речь Бен-Гуриона полна агрессии: «Истина… вот за что я воюю, воевал и буду воевать всю жизнь. Наш народ хочет, чтобы в стране воцарилась справедливость!.

Тремя основными оппонентами станут Моше Шарет, Голда Меир и Леви Эшколь. Присутствие Шарета, дни которого сочтены и которого из больницы доставили в зал на инвалидной коляске, только усугубляет драматизм происходящего. Уже несколько месяцев друзья знают, что он неизлечимо болен обширным раком. Но он из последних сил бросает суровое обвинение тому, кто отстранил его от власти: «По какому моральному праву он перекладывает это дело на партию? Какое он имеет право делать его основной темой этой конференции, обходя серьезные вопросы, которые стоят перед нами?». Когда он заканчивает говорить, к нему медленно подходит Голда Меир и целует его в лоб.

В тот же вечер одетая во все черное, она поднимается на трибуну и произносит в адрес Бен-Гуриона одну из самых язвительных речей, которые когда-либо звучали в этом зале. «Впервые нас сглазили на пороге собственного дома, заговорив о «любимчиках» и «нелюбимчиках». Как же поступает наш товарищ Бен-Гурион? Он обвиняет и он же судит — сразу. Он говорит: «полуправда», «отказ в правосудии», «предвзятость». Затем Голда Меир дает понять, что Бен-Гурион ушел в отставку потому, что ему пришлись не по вкусу решения комиссии, и переходит к неописуемым по своей силе нападкам.

Под короной седых волос лицо старого борца становится красным от гнева, он приходит в бешенство. Его «дорогая и любимая Голда», которая была для него таким близким человеком, теперь прилюдно самым жестоким образом сводит с ним счеты… Вид страстно говорящей Голды Меир и сидящего в конце стола Бен-Гуриона, который ошеломленно смотрит на нее, навсегда останется в памяти друзей Старика: это событие они назовут «ночью длинных ножей». Он должен был выступить после Голды Меир, но Бен-Гурион встает и молча выходит из зала.

«Самым ужасным на этой конференции, — пишет он в дневнике, — было язвительное выступление Голды. Мне было больно слышать ее слова, полные ненависти и яда. Откуда это взялось? Что послужило началом? Это что-то новое или уже было?»

Ему потребуется много времени, чтобы после этих нападок прийти в себя:

«Если бы я не слышал этого своими собственными ушами, я бы никогда не поверил, что она способна поглощать и выделять столько яда… Наверное, она живет в зараженной среде и пьет сточные воды».

На следующий день проект резолюции Бен-Гуриона и его сторонников с требованием пересмотра «дела 1954 года» «государственными судебными инстанциями» получает 841 голос против 1226, что составляет 40 %. Воодушевленные друзья среди ночи приходят к нему домой, чтобы сообщить эту новость; некоторые даже поют и танцуют перед его домом в сопровождении многих делегатов, проголосовавших в их пользу. Но Бен-Гурион не присоединяется к их ликованию. Для него результат голосования очевиден: большинство пошло не за ним.

Из этой конференции Бен-Гурион извлекает свои выводы. На следующих выборах он будет выступать как независимый кандидат. Он намекает на такую возможность, но в течение нескольких недель оттягивает момент, когда об этом надо заявить открыто. В конце июня 1965 года становится очевидно, что значительное число его сторонников во главе с Данном и Пересом не хотят раскола. Они создали свой «штаб», который решил, что «меньшинство» должно остаться в Рабочей партии Израиля. Шимон Перес составляет заявление, которое после его принятия будет распространено среди журналистов. Однако 29 июня сорок пять активистов собираются у Старика, чтобы выяснить, следует оставаться в партии или нет.

Перес начинает с того, что предлагает вниманию собравшихся различные предложения, затем просит высказать свое мнение. Прежде чем кто-то успевает открыть рот, Бен-Гурион заявляет, что целью собрания является формирование независимого списка. Оказавшись перед свершившимся фактом, присутствующим не остается ничего другого, как подчиниться или сложить с себя обязанности. Старик требует также немедленно сделать об этом заявление для прессы и распространить его. Шимон Перес и еще несколько человек безуспешно пытаются отложить передачу в надежде помешать расколу, но именно для того, чтобы не дать им возможности это сделать, Бен-Гурион настаивает на немедленном оглашении этой новости. В тот же вечер из последних радионовостей общественность узнает о формировании независимого списка кандидатов во главе с Бен-Гурионом. Раскол в Рабочей партии Израиля становится неминуем.

На этот раз Старик сблефовал удачно. За некоторым исключением, за ним пошли все лидеры меньшинства. По правде говоря, он не оставил им выбора. С той минуты, как он объявил о своем решении действовать в одиночку, верному Пересу пришлось забыть свои мечты уйти от него, и именно он возглавил новую организацию. То же самое произошло и с Данном.

Бен-Гурион не желает, чтобы его считали виновником раскола Рабочей партии Израиля. Созданная им группа берет название «Список трудящихся Израиля» (РАФИ) и утверждает, что по-прежнему является частью Рабочей партии Израиля. Но руководители партии не прислушиваются к этому, поскольку считают недопустимой такую двойную игру. Секретариат Рабочей партии Израиля заявляет, что основатели «Списка трудящихся Израиля» вышли из партии, и когда лидеры новой партии продолжают называть себя членами Рабочей партии Израиля, последняя созывает «суд». Этот «процесс» приводит общественность в смятение, поскольку обвинение использует крайне грубую терминологию. Особенно отличается юрист Яаков Шапира, который называет Бен-Гуриона «подлецом», а «Список трудящихся Израиля» «неофашистской группой».

Эти истерические речи предвосхищают тон предвыборной кампании. Вероятно, никогда еще в истории Израиля члены одной партии и ее лидеры не осыпали такой откровенно грязной бранью своих бывших товарищей. Бен-Гурион на чем свет стоит поносит Рабочую партию Израиля и ее лидеров, которые отвечают ему тем же; всякий, кто имеет на него зуб или считает себя обиженным им, принимает сторону Эшколя. Многие лидеры «Списка трудящихся Израиля» подвергаются преследованию со стороны членов аппарата Рабочей партии Израиля, которые мстят им за то, что из-за них лишились положения в «Гистадрут» или государственных учреждениях. Со своей стороны, (РАФИ) публикует претенциозную предвыборную платформу с требованием перемен в обществе и в правительстве. Но ни молодость лидеров (РАФИ), ни ее прогрессивная программа не могут изменить мнение общественности о Бен-Гурионе как о человеке злопамятном, мстительном дряхлом, который отвернулся от своего преемника и всеми способами пытается его свергнуть.

Сам он счел это соперничество «самой гнусной предвыборной кампанией, которая когда-либо проходила в Израиле». С полным основанием он пишет в дневнике, что выборы стали победой Союза трудящихся (то есть коалиции Рабочей партии Израиля и «Единства труда»), тогда как «Список трудящихся Израиля» «потерпел серьезное поражение». В новый список входят только 10 депутатов против 45 от Союза. Вся группа, в состав которой входят многие самые одаренные политические деятели, оказывается в бесплодной оппозиции. Бен-Гурион становится дряхлым львом, чья способность сопротивляться становится все меньше, а рычание все тише. Начавшись как справедливый и смелый бой, его последняя политическая битва завершилась позорным поражением на закате Жизни.