Глава 10 Борьба за выживание

Глава 10

Борьба за выживание

Действительно ли существует государство Израиль? С 14 мая 1948 года ливанские, сирийские, иракские, трансиорданские и египетские регулярные войска устремляются в Палестину, хотя молодое государство еще не имеет достойной своего названия армии. Согласно плану, разработанному Арабским легионом, сражение должно начаться через несколько дней.

В ночь с 14 на 15 мая Бен-Гуриона дважды поднимают с постели. В час ночи глава департамента связи сообщает, что Трумэн решил признать государство Израиль де-факто (через два дня СССР признает его де-юре). В половине пятого утра он вновь врывается в спальню Старика и заявляет, что израильские представители в США настойчиво рекомендуют ему обратиться с открытым обращением к американскому народу. Бен-Гурион одевается и на заре прибегает в радиостудию «Хаганы». Едва он начинает говорить, как раздается отдаленный гул двигателей, а затем и взрывы: поднявшаяся в воздух египетская авиация бомбит расположенный неподалеку аэродром. Бен-Гурион спокойно прерывает выступление, говорит своим далеким слушателям, что вражеские самолеты бомбят Тель-Авив, и продолжает свою речь. Один, без сопровождения, он садится в открытый «джип»: «Из всех окон на меня смотрели люди в ночном белье, — пишет он, — но не было и следов паники. Я понял, что они будут держаться стойко».

В первые дни своего существования еврейское государство, казалось, было на грани катастрофы. Кровавые бои с сирийцами и ливанцами разворачиваются на севере страны; в Иерусалиме Арабский легион вновь захватил утраченную ранее территорию и отрезал путь к горе Скопус; что касается египетской армии, то она захватила крепость в северной части Негева. Вражеские самолеты полностью контролируют воздух: жестокая бомбардировка вокзала в Тель-Авиве унесла жизни сорока двух человек. Самолеты, закупленные Иехошуа Ариэли в Чехословакии, еще не прибыли; большая часть вооружения все еще находится в Европе на складах или на борту судов. Прежде всего нужно выиграть время. Уверенный в том, что долгожданное военное снаряжение и техника прибудут с минуты на минуту, Бен-Гурион отвергает всякие предложения эвакуировать людей из колоний, находящихся под угрозой нападения, что приводит к тяжелым потерям.

19 мая 1948 года, на следующий день после мощной атаки сирийцев, к Бен-Гуриону приходит его старый друг Иосиф Барац, который прибыл во главе делегации от киббуцев долины реки Иордан с просьбой о подкреплении. Бен-Гурион вынужден ответить: «У нас не хватает пушек, самолетов, людей. Вся страна превратилась в фронт. Мы не можем выделить специальное подкрепление». Один из членов делегации разрыдался: «Бен-Гурион, вы хотите сказать, что нам придется оставить Иорданскую долину?». Годы спустя старый лидер должен будет признаться одному из своих друзей: «Ты не можешь себе представить, что я почувствовал, когда увидел его слезы. Взрослый мужчина стоял передо мной и рыдал, как ребенок… А я ничего не мог ему обещать». Скрывая волнение, он направляет делегацию к Ядину, возглавляющему боевые действия, который отвечает Барацу: «Мы прекрасно знаем, что происходит. Есть только одно решение: дать арабам возможность подойти на двадцать-тридцать метров и броситься на их танки». Ядин предлагает забросать танки бутылками с зажигательной смесью, получившими во время второй мировой войны название «коктейль Молотова». С трудом сдерживая слезы, Барац говорит: «Игаэль, вправе ли мы так рисковать и дать им дойти до Дегании?» и слышит в ответ: «Да. Это единственное решение. Я знаю, что это большой риск, но выхода нет».

И тем не менее Ядин пытается убедить Бен-Гуриона отправить в киббуцы долины реки Иордан четыре 65-дюймовые пушки, только что полученные «Хаганой». (Эти лишенные прицела орудия до того устарели, что их называют «наполеончиками»!) Но Бен-Гурион возражает: с помощью этих пушек он рассчитывает разблокировать дорогу на Иерусалим. После долгих споров находится компромиссное решение: в долину реки Иордан пушки будут отправлены на 24 часа, после чего их перебросят на центральный фронт. Жестокий бой разворачивается перед входом в киббуц Дегания, героические защитники которого сдерживают вражеские танки; затем вступают «наполеончики», сея панику среди отступающих сирийцев. Довольный Бен-Гурион пишет в дневнике: «Четыре пушки, которые мы отправили в долину, реки Иордан, заметно укрепили боевой дух поселенцев». Однако ситуация на местах по-прежнему остается тревожной.

Доклад о ходе боевых действий от 22 мая полон безнадежности. С юга на Тель-Авив движется колонна египетских танков. Египтяне вошли в Беэр-Шеву и атакуют многочисленные поселения на севере страны. Арабский легион захватывает еврейские кварталы в пригородах Иерусалима и напрямую угрожает еврейской части города, недавно подвергшейся длительной бомбардировке. Подразделения Арабского легиона захватили также крепость Латрун на дороге в Иерусалим. Возникает угроза со стороны иракского экспедиционного корпуса, подкрепленного бойцами Арабского легиона, который может прорваться на центральный фронт и дойти до моря, перерезав тем самым страну надвое.

Ночь напролет Бен-Гурион обсуждает в штабе сложившееся положение.

«Нам было нечем воевать, — расскажет потом один из лидеров Рабочей партии Израиля. — Субботняя ночь была самым критическим моментом… Бен-Гурион метался как тигр в клетке. Все оружейники были мобилизованы на защиту Тель-Авива. В этот вечер один из членов штаба сказал мне: «Еще 72 часа и все будет кончено».

Однако в воскресенье утром ситуация стала потихоньку меняться к лучшему. Атаки Арабского легиона на Иерусалим отбиты, а продвижение египтян остановлено, несмотря на мощное давление на силы еврейской обороны.

Проходит еще один день, и хотя со всех фронтов поступают тревожные донесения, Бен-Гурион вздыхает с облегчением: прибывают первые «мессершмитты», но в разобранном виде. В обстановке строгой секретности бригада из пяти чехов-авиатехников начинает сборку машин. Вскоре еврейская авиация проводит первые бомбардировки, в частности, на юге и на Иерусалимском фронте. У Бен-Гуриона есть еще один повод надеяться: к берегам Палестины подходит судно с 5000 винтовок и 45 пушками. «Это будет начало решающего поворота!» — пишет он.

24 мая Бен-Гурион чувствует большую уверенность в будущем и излагает штабу свои стратегические задачи:

«Как только вооружение будет на берегу, я предлагаю подготовиться к атаке, способной разгромить Ливан, Трансиорданию и Сирию; но нам надо удержать Негев. План на эту неделю: освобождение Иерусалима и его пригородов. Битва за Иерусалим особенно важна не только в моральном и политическом плане, но и в военном… Слабой точкой арабской коалиции является Ливан, поскольку там мусульманский режим носит искусственный характер, а это значит, что его легко подорвать. Там должно быть создано христианское государство, южная граница которого будет проходить по реке Литани. С этим государством мы подпишем договор о союзничестве. Когда Арабский легион будет разбит, а Амман разбомблен, мы приступим к ликвидации Трансиордании. Затем падет Сирия. И если Египет осмелится продолжать боевые действия, мы разбомбим Порт-Саид, Александрию и Каир».

Это удивительное заявление проясняет тайную мысль Бен-Гуриона. Возможно, сделанное им заключение еще более откровенно: «Таким образом, мы закончим войну и сведем старые счеты с Египтом, Ассирией и Арамеей». Для него История остается чем-то живым, нации являются активной коллективной категорией, думающей и хранящей память столетий и тысячелетий. Давно было разгромлено королевство Израиль, но теперь оно возрождается из пепла и противостоит врагам яростнее, чем когда-либо. У государств другие названия, народы изменились до неузнаваемости, но при ближайшем рассмотрении это все те же империи, которые «задолжали» нашим предкам. Настал час расплаты.

Бен-Гурион полагает, что победа Израиля возможна только после разгрома Арабского легиона, его самого серьезного соперника. Когда армия Абдаллаха будет побеждена, другие армии отступят. Есть еще одна причина бросить все силы на устранение Арабского легиона, и причина эта — Иерусалим. После вражеской атаки Бен-Гурион заявил на заседании кабинета: «Резолюция от 29 ноября ушла в прошлое». Для него границы, обозначенные в плане разделения, уже не существуют и вопрос об интернационализации Иерусалима становится только мечтой: город-символ еврейской суверенности и вечности входит в состав еврейского государства, но осуществить этот замысел можно только после разгрома Арабского легиона, так как именно Иерусалим является главной целью короля Абдаллаха. Он надеется, что если город падет, то увлечет за собой и новое государство.

Штаб не разделяет точки зрения Бен-Гуриона. «Бен-Гурион не знал о способности Иерусалима к сопротивлению, — скажет его главный противник Ядин. — Его страхи, что через два-три дня город может пасть, были преувеличены. Я полагал, что египтяне представляют большую опасность и поэтому отдавал предпочтение южному фронту».

Вернемся на несколько дней назад. Ситуация в Иерусалиме вскоре ухудшилась. Бен-Гурион получил телеграфное сообщение о том, что Арабский легион одну за другой захватывает деревни, находящиеся рядом с городом. «Я приказал немедленно сформировать боевую колонну из всех армейских подразделений и частей и направить ее на Иерусалим… Этим подразделениям выдать все необходимое вооружение и поддержать бронетехникой. Колонна должна взять… все находящиеся поблизости от нее деревни и форсированным маршем идти на Иерусалим». Между Бен-Гурионом и Ядином завязался отчаянный спор. Вернуть контроль за дорогой на Иерусалим можно было только после штурма крепости Латрун, которая прикрывала вход в город. (Элитные части Арабского легиона заняли крепость при поддержке танков и артиллерии.) «Хагана» помочь войсками не может, в ее распоряжении только недавно сформированная 7-я бригада. В последний момент Бен-Гурион отдает личное распоряжение укрепить боеспособность бригады несколькими сотнями иммигрантов, прибывших «с корабля на бал», которые никогда в жизни не держали в руках оружия, говорили на разных языках и не понимали иврита. Несчастные офицеры стараются в «авральном порядке» дать им какие-то элементарные навыки и заставляют выучить наизусть основные команды на иврите.

С точки зрения Ядина, 7-я бригада еще не готова к участию в боевых действиях, но Бен-Гурион отметает все возражения. К вечеру этого напряженного дня, 22 мая, он созывает заседание штаба и когда узнает, что три тысячи солдат 7-й бригады в течение трех дней находятся в казармах, дает волю гневу: «Три тысячи бойцов болтаются без дела в лагере; в то время, когда Иерусалим может пасть с минуты на минуту, мы теряем 9000 боевых часов!».

Он предлагает поручить взятие дороги на Иерусалим 7-й бригаде при поддержке батальона, взятого из бригады Александрони. Но командование Александрони опасается, что войска сильно ослабли в боях с иракцами и враг может отрезать сообщение между Тель-Авивом и Хайфой, на что Бен-Гурион отвечает: «Всю ответственность я беру на себя».

Операция назначена на ночь 23 мая. Днем Ядин узнает, что бригада к боевым действиям не готова и пойти в атаку вечером не может. Бен-Гурион волнуется все больше, и его с трудом удается убедить отсрочить операцию на 24 часа. Начали поговаривать о перемирии. Если прекращение огня наступит в то время, пока дорога на Иерусалим находится в руках Арабского легиона, то город окажется полностью отрезанным от остальной части страны, что отнюдь не будет способствовать боевому духу населения. Донесения с фронтов становятся все тревожнее. Минометный огонь не прекращается, продовольствие и вода строго нормированы, блокированный еврейский квартал старого города в отчаянии и просит помощи. Все чаще проявляются пораженческие настроения, все чаще звучат слова «компромисс», «сберечь человеческие жизни» и тому подобные. Поговаривают о капитуляции.

Накануне операции Ядин самолетом вылетает в киббуц, где собраны войска, и видит, что там царит полное смятение. Переговорив с офицерами, он приходит к заключению о необходимости перенести штурм на несколько дней. По возвращении в Тель-Авив он делает все возможное, чтобы убедить в этом Бен-Гуриона, но тот остается глух к его доводам и лаконично отвечает: «Атаковать любой ценой».

Дорога на Иерусалим вьется по широкой долине и упирается в крепость Латрун. Неподалеку, окруженный виноградниками, стоит живописный монастырь. С вершины холмов земля похожа на огромное поле зрелой пшеницы. Такой вид открывался перед глазами арабских легионеров в то время, когда на рассвете 25 мая колонны 7-й бригады медленно двигались к цели. Нападавшие были встречены плотным артиллерийским и пулеметным огнем, повлекшим тяжелые потери. Иммигрантов, брошенных без подготовки в смертельный бой, охватывает паника, и они бегут. Поднялся жаркий ветер, и спрятавшиеся в поле люди мучаются от жажды и налетевшей мошкары. Жители арабских деревень, вооружившись ружьями и ножами, быстро спускаются в долину и добивают раненых. Нескольким отважным офицерам удается приостановить беспорядочное отступление войск. Наступление захлебнулось, а 7-я бригада, пройдя первое боевое крещение, потеряла убитыми около 200 человек. Огромный конвой с продовольствием для жителей Иерусалима остался на месте.

Вечером того же дня Бен-Гурион рассчитывает наилучший момент для следующей атаки. Вцепившись в свой план бульдожьей хваткой, он решает продолжать атаковать крепость Латрун до тех пор, пока дорога на Иерусалим не станет свободной. «Мессершмитты» собраны, и он, не колеблясь, приказывает бомбить саму крепость и арабскую деревню, расположенную рядом с Эммаус. Вести из Иерусалима ужасны: старый город в руках Арабского легиона, защитники города взяты в плен. ООН настаивает на перемирии. Бен-Гурион жаждет немедленных результатов и 30 мая снова посылает армию на штурм крепости. И на этот раз атака отбита.

Мики Маркус, бывший генерал американской армии, недавно принявший на себя командование Иерусалимским фронтом, телеграфирует Ядину: «Я был там и видел сражение. План был хорош. Артиллерия хороша. Бронетехника в порядке. Пехота достойна сожаления».

Несмотря на повторяющиеся неудачи, Бен-Гурион не отступает. Игаль Алон возглавит войска, усиленные двумя бригадами, одной из которых будет командовать Ицхак Рабин, и 9 июня бросит их на штурм. Эта последняя перед перемирием попытка также потерпит неудачу. Битва при Латруне станет одним из самых горьких поражений в войне за независимость.

Но Иерусалим будет спасен. Трое членов «Пальмаха» найдут маршрут, который будет проходить по территории, контролируемой израильтянами, в обход крепости Латрун. Едва узнав об этом, Бен-Гурион отдает приказ замостить дорогу, чтобы по ней могли пройти продовольственные конвои. Вскоре часть дороги становится проходимой для транспорта, но скалистый участок протяженностью 130 метров представляет почти непреодолимые трудности. Сотни мирных жителей призваны в Тель-Авив, чтобы каждую ночь перевозить продовольствие и боеприпасы по обходной дороге. Формируются конвои из мулов и «джипов». Когда наступит перемирие, Иерусалим уже не будет в изоляции.

14 июня 1948 года евреи и арабы на четыре дня сложат оружие, и шведский граф Фолк Бернадот — посредник, назначенный Советом Безопасности — начнет переговоры о длительном перемирии. Командующий Северным фронтом считает прекращение огня «манной небесной». На какое-то время военная угроза Израилю со стороны арабских стран отступает, но будущее молодого государства опасно скомпрометировано самими евреями, которые рвутся в братоубийственный бой, ставкой в котором становится скромный корабль «Альталена», буквально набитый иммигрантами, оружием и боеприпасами.

Имя «Альталена» было писательским псевдонимом Владимира Жаботинского; так Национальный Комитет Освобождения, объединивший сторонников «Иргуна» в США, окрестил купленный у американского ВМФ старый десантный корабль. На следующий день после провозглашения независимости главнокомандующий «Иргуна» Менахем Бегин предложил соратникам Бен-Гуриона сдать его государству и на вырученные деньги купить оружие. Поскольку это предложение было отвергнуто, «Иргун» решил использовать корабль для транспортировки в Израиль иммигрантов, вооружения и боеприпасов. По данным близких к «Иргуну» источников, на юге Франции корабль принял на борт груз из 5000 винтовок, 250 пулеметов, 3 миллионов патронов, 3000 бомб, сотен тонн взрывчатки, а также минометы, базуки и другое легкое вооружение; взяв на борт 850 иммигрантов, 11 июня судно снялось с якоря и вышло в море.

Эта противозаконная операция представляла собой очевидное нарушение обязательств, которые взял на себя «Иргун». 1 июня Бегин заключил с временным правительством соглашение, предусматривающее прекращение самоуправных действий «Иргуна» на территории, находящейся под юрисдикцией государства, а также введение батальонов в состав национальной армии с последующей присягой. Все оружие следовало сдать высшему командованию. Временному командованию «Иргуна» разрешалось продолжать свою деятельность до полной интеграции, то есть не больше месяца. «Иргун» обязался прекратить закупки оружия за рубежом. Первое перемирие было объявлено со строжайшим запретом импортировать оружие.

В ночь с 15 на 16 июня Менахем Бегин встречается с представителями министерства обороны. Наутро Леви Эшколь и Исраэль Галили сообщают Бен-Гуриону, что через 2–3 дня корабль подойдет к израильским берегам. Бен-Гурион понимает, что все имеющееся на нем оружие будет немедленно передано армии, в связи с чем предпринимает все возможные меры для того, чтобы швартовка и разгрузка судна прошли в обстановке полной секретности и не попали в поле зрения бдительного ока наблюдателей от ООН. В тот же день Бегин просит зарезервировать для боевых группировок «Иргуна» в Иерусалиме 20 % поставленного вооружения. Город, который должен был находиться под международным контролем, юридически не входит в состав еврейского государства; соглашение от 1 июня не соблюдается, и соединения «Иргуна» и «Лехи» по-прежнему сохраняют свою автономию. Вот почему, учитывая необычность ситуации, Галили соглашается удовлетворить просьбу Бегина.

Однако вскоре Бегин выдвигает новые требования: оружие, которое не попало в Иерусалим, то есть 80 % поставки, должно быть передано на вооружение батальонов «Иргуна», входящих в состав регулярной армии, а то, что останется, перейдет во владение верховного командования. Галили возражает, но понимает, что руководители «Иргуна» «готовы принять меры в одностороннем порядке». Вечером он встречается с Бегином, который сообщает ему о том, что «Иргун» намерен хранить оружие в своих арсеналах до момента передачи его своим боевым соединениям, входящим в состав регулярной армии, что должно произойти во время церемонии в присутствии временного командования. Эта беседа свидетельствует о разрыве соглашения между «Иргуном» и министерством обороны.

В субботу 9 июня Галили докладывает о своей встрече с Бегином: «Возникла опасная ситуация: требование создать неофициальную армию с неофициальным вооружением на базе нескольких соединений, входящих в состав регулярной армии». 20 июня Бен-Гурион поднимает этот вопрос на заседании временного правительства. Атмосфера крайне напряженная, стремительным потоком поступают тревожные новости: «Альталена» подходит к израильским территориальным водам, а сотни членов «Иргуна» покинули свои подразделения и направляются в сторону побережья для оказания помощи в разгрузке судна. Толпу, собравшуюся на берегу у деревни Кфар-Виткин, возглавляют Менахем Бегин и другие руководители «Иргуна». Прежние страхи охватывают политических деятелей, руководителей рабочих партий и военачальников. Не попытаются ли диссиденты совершить государственный переворот, вооруженным путем захватить власть или создать в Иудее другое еврейское государство, отделенное от Иерусалима? «Двум государствам не бывать, — твердо заявляет Бен-Гурион, — как не бывать двум армиям. Мы не позволим Менахему Бегину делать все, что ему нравится. Нам надо решить, стоит ли передать власть Бегину или же потребовать от него прекратить сепаратистскую деятельность. В случае неподчинения нашему требованию мы откроем огонь!»

Галили и Ядин приглашаются на заседание кабинета. Там Галили узнает, что прибытие судна ожидается в 9 часов вечера того же дня; Ядин сообщает, что 600 человек заняли позицию и не исключена вероятность их подкрепления еще двумя батальонами. Когда один из министров вносит краткое предложение — «правительство поручает министру обороны предпринять надлежащие меры в соответствии с законами страны», Бен-Гурион уточняет: «Принять меры — значит стрелять».

Тем не менее предложение принимается единогласно, и правительство отдает главному штабу приказ стянуть войска. «Командующий ими офицер должен постараться избежать применения силы, но если его приказы не будут соблюдены, он этим воспользуется». Бен-Гурион с помощниками немедленно отправляется в главный штаб для детальной разработки плана операции. Демонстративно удивившись твердости кабинета, он, «крайне возбужденный», говорит Ядину: «Если эти люди приняли такое решение, то нам надо действовать быстро». Тем временем «Альталена» прибыла в порт Кфар-Виткин, где была с энтузиазмом встречена сотнями членов и приверженцев «Иргуна», которые с помощью подручных средств сразу же приступили к разгрузке судна.

Ночью Галили и Ядин направляются в расположенную неподалеку от Кфар-Виткины штаб-квартиру бригады Александрони, начальник которой приказал нескольким подразделениям окружить место швартовки корабля. Пинхас Вайс, сопровождавший Галили и Ядипа, выезжает на место для встречи с Бегином. Люди из «Иргуна» просят его сесть в «джип» и отвозят на берег, где находятся руководители группы. Вайс сообщает им о желании Исраэля Галили встретиться с Бегином, на что тот отвечает: «Если Галили действительно хочет встретиться с Бегином, то пусть приезжает сюда. Я намерен принять его здесь, на берегу». Видя такое отношение со стороны руководства «Иргуна», было решено направить им ультиматум: 21 июня в 1 час 15 минут ночи командующий бригадой Александрони отправляет Бегину следующее послание:

«Я получил приказ конфисковать в пользу правительства оружие и другие виды вооружения, которые были доставлены в прибрежную зону Израильского государства… Просим немедленно подчиниться. В случае отказа я буду вынужден использовать все имеющиеся в моем распоряжении средства для исполнения полученного приказа… Считаю своим долгом сообщить вам, что вся территория по периметру окружена прекрасно вооруженными людьми и бронетехникой, а все выходы перекрыты… На принятие решения вам дается 10 минут».

Бегин отклоняет ультиматум, требуя, чтобы командующий бригадой вышел на переговоры с белым флагом, на что получает категорический отказ. Исраэль Галили, который не торопится перейти к решительным действиям, докладывает об этом Бен-Гуриону. Со свойственной ему энергичностью премьер-министр отвечает:

«На этот раз никаких уступок. Либо они принимают наши приказы и исполняют их, либо мы будем стрелять. Я выступаю против любых переговоров с ними, равно как и против любой попытки прийти к соглашению. Время соглашений прошло… Если есть сила, то ее следует применить без колебаний. Немедленно! (последнее слово он приписывает от руки)».

Столкновение неизбежно, и кризис в районе деревни Кфар-Виткин принимает национальный размах, если не сказать международный. Солдаты и офицеры — члены «Иргуна», покидают бригаду Александрони и пытаются примкнуть к своим товарищам, заблокированным на побережье. На горизонте появляются два корвета и другие боевые корабли израильского ВМФ. В это же время о прибытии «Альталены» становится известно наблюдателям от ООН, но солдаты «Иргуна» не дают им подойти близко и продолжают разгружать судно. Наутро временное правительство публикует коммюнике, в котором подчеркивается твердая решимость гражданских и военных властей «разгромить эту гнусную попытку», бросить вызов руководству государства и спровоцировать «позорное покушение изнутри».

Сражение начинается поздно вечером. С наступлением ночи Бегин с группой своих сторонников находит прибежище на борту «Альталены», которая берет курс на юг, в сторону Тель-Авива. Однако бой продолжается на берегу, и 300 человек из незаконных военных формирований «Иргуна» сольются с регулярными армейскими частями не раньше завтрашнего утра.

Часть ночи флотилия ВМФ Израиля преследует «Альталену», корабли обмениваются залпами бортовых орудий. Верховное командование отдает приказ: любыми средствами преградить кораблю доступ к Тель-Авиву. Слишком поздно. На рассвете, едва черные очертания корабля проявились в утреннем тумане, новость о прибытии «Альталены» распространяется по городу, и сотни приверженцев «Иргуна» устремляются на берег. Некоторые бросаются в море и пытаются вплавь добраться до судна, другие садятся в лодки. Численность преданных военных формирований, дислоцирующихся в Тель-Авиве, явно недостаточна для эффективного вмешательства. Близится момент истины: останется ли законное правительство пассивным перед этой провокацией или рискнет развязать гражданскую войну?

На заре командующий морскими боевыми действиями Шмуэль Яннай, вызванный в штаб-квартиру вооруженных сил, видит странное зрелище. На стоящих вдоль стены стульях в полном молчании сидят представители высшего офицерского состава и следят глазами за мечущимся как тигр в клетке Бен-Гурионом, который, скрестив руки за спиной, что-то бормочет себе под нос.

Заметив вошедшего Янная, он просит его подойти и спрашивает, что, с точки зрения его как эксперта по морским делам, можно было бы сделать с кораблем, принадлежащим «Иргуну».

«Я выдвинул несколько различных предположений: забросать его дымовыми шашками и тем самым вынудить поднять якоря, взять на абордаж, снять груз… Бен-Гурион отметал все предложения. Я преследовал дальнюю цель. Только позже я понял, что он хотел от меня услышать и какова была его истинная цель: он хотел уничтожить судно. Корабль… стал бы только предлогом для начала братоубийственной войны. Он хотел его уничтожить, чтобы устранить то, ради чего люди были готовы сражаться. Впоследствии, возможно, возникли бы словесные перепалки и взаимные упреки, но повода для сражения уже не было бы».

Утром 22 июня Бен-Гурион отдает Ядину письменный приказ:

«Вам надлежит принять все необходимые меры: сконцентрировать все армейские боевые подразделения, всю огневую мощь, огнеметы и другие имеющиеся у нас виды вооружения для безоговорочной капитуляции корабля. При первом же приказе правительства применить все вышеперечисленные боевые средства».

На чрезвычайном заседании кабинета тон был уже другим: нерешительность, тревога и страх витают в зале. Многие министры хотят вступить в переговоры с «Иргуном», готовы уступить по тому или иному пункту, лишь бы избежать братоубийственной войны. Но громом гремит голос Бен-Гуриона:

«Все случившееся… представляет прямую угрозу государству… Это не что иное, как попытка разрушить армию и уничтожить государство. Я считаю, что по этим двум позициям не может быть никаких компромиссов. И если, к большому несчастью, за это надо будет сражаться, то мы пойдем в бой».

Переходят к голосованию, и правительство принимает резолюцию, требующую от «Иргуна» немедленной передачи судна законным властям. В противном случае будет применена сила. Бен-Гурион тут же отдает Ядину приказ в полном соответствии с решением кабинета.

«Альталена» бросила якорь в нескольких кабельтовых от берега. Верных властям войск под командованием Игаля Алона, руководителя «Пальмаха», еще явно недостаточно для того, чтобы удерживать на расстоянии сторонников «Иргуна», среди которых немало вооруженных солдат; кроме того, корабль спускает на воду шлюпку, куда садятся вооруженные люди. В конце концов в самом Тель-Авиве, под недоумевающими взглядами горожан, иностранных наблюдателей, журналистов и представителей ООН начинается бой. Игаль Алон расскажет впоследствии: «Бен-Гурион вызвал меня к себе для приватной беседы. Мы были вдвоем. Трагическим голосом и скрежеща зубами он повторял: «Схватите Бегина! Схватите Бегина!».

Алон подгоняет пушку, «угрожая потопить корабль». Трюмы судна набиты взрывчатыми веществами, патронами и снарядами, «Альталена» стоит в сотне метров от берега, жители прибрежных улиц эвакуированы, и в 4 часа пополудни Бен-Гурион отдает приказ стрелять. Первый снаряд не достигает цели, но второй прямым попаданием вызывает пожар. В небо устремляется плотный столб дыма, люди начинают покидать корабль. Через несколько минут раздается чудовищный взрыв, и вскоре бои на берегу прекращаются. Четырнадцать членов «Иргуна» и один солдат «Пальмаха» убиты, десятки ранены. В тот же день по всей стране арестованы члены «Иргуна», а их военные формирования разоружены.

Этой ночью весь народ Израиля в течение двух часов слушает выступление Менахема Бегина, транслируемое подпольной радиостанцией «Иргун». Потерявший хладнокровие Бегин разражается слезами и на чем свет стоит поносит Бен-Гуриона, «этого безумца и дурака», который «замыслил» его убить. Он утверждает, что бомбардировка «Альталены» была осуществлена с единственной целью — убить его, Бегина, которому для уничтожения Бен-Гуриона, пожелав он этого, было бы достаточно «пошевелить пальцем». Он предупреждает Бен-Гуриона и его сторонников, что «если они поднимут руку на кого-нибудь из нас, то этим подпишут себе приговор. Все, кто немедленно не освободит наших солдат и офицеров, будут обречены». Тем не менее, он приказывает своим людям не оказывать вооруженного сопротивления армии: «Мы не откроем огонь. Мы не допустим братоубийственных стычек в то время, когда враг стоит у наших дверей». Вскоре «Иргун» публикует полное ненависти и злобы коммюнике, в котором призывает к неповиновению, Бен-Гуриона именует «сумасшедшим диктатором», а его кабинет «правительством преступных тиранов, предателей и братоубийц». Наконец, отменяется приказ, предписывающий вооруженным формированиям «Иргуна» присоединиться к национальной армии и принести клятву верности правительству: «Солдаты, офицеры и члены партии «Иргун» предпочтут отправиться в концентрационные лагеря, которые не замедлит создать этот сумасшедший диктатор».

В тот же вечер на ассамблее Народного Совета Бен-Гурион выступил с ответной речью: «Из одной винтовки можно убить несколько человек; но из 5000 стволов можно расстрелять всю общину!». Поскольку эти стволы не предназначались армии, их уничтожение предопределено самой судьбой, добавляет он завершая фразу, которая породит вечную к нему ненависть со стороны «Иргуна»: «Благословенна пушка, потопившая этот корабль!». Эти слова станут призывом к объединению сторонников «Иргуна», которые целым поколением будут вести яростную кампанию против Бен-Гуриона. Для этих людей «Альталена» и ее груз были священны; для него священной была пушка, чей выстрел разнес и корабль, и все, что на нем было. Но именно этого они ему никогда не простят.

Едва это полное драматизма дело было улажено, Бен-Гурион разгромил восстание справа. Однако он еще не в полной мере контролировал вооруженные силы и вскоре оказался перед лицом нового бунта — мятежа генералитета. Терпимость главного штаба к его постоянному вмешательству в их дела уменьшалась.

Главный штаб все с большим трудом переносил его постоянное вмешательство в свои дела, куда он старался вникнуть до мельчайших деталей. Его касалось все: боевые операции, назначения, должностные перемещения, дислокация войск, выбор и распределение оружия. Участились конфликты между Стариком, Ядином и другими высшими офицерами.

Он считал необходимой срочную реорганизацию глубоких структур армии, и опыт боевых действий упрочил это убеждение. Независимо от чисто военных рассуждений, он хотел уменьшить политическую значимость Объединенной Рабочей партии, отстранив от должности многих высших офицеров — членов этой партии, которые на поле боя оказались не на должной высоте. Кроме того, высшие армейские посты все еще занимали бывшие офицеры «Хаганы» и «Пальмаха». Бен-Гурион решил доверить некоторые ключевые посты — начальников отделов и командующих фронтами — аполитично настроенным офицерам, ранее служившим в британской армии.

24 июня Игаэль Ядин вручил ему план реорганизации, к которому приложил список имен генералов для нового назначения. Этот перечень, одобренный Исраэлем Галили, состоял по большей части из офицеров «Пальмаха» и членов Объединенной Рабочей партии, что не понравилось Бен-Гуриону. Он тут же переделал его по-своему, предложив, чтобы три бывших офицера английской армии были назначены на должности начальников отделов главного штаба, а четвертый, Мордехай Маклеф, вступил в должность командующего центральным фронтом.

Реакция не заставила себя ждать — тучи сгустились мгновенно. «Когда утром я сообщил Игаэлю… о своих выводах, — пишет Бен-Гурион, — он стал грозить мне беспорядками и разрушениями, как было ранее». Наибольшие разногласия вызывает назначение Маклефа, который обладает всеми качествами, которые стремится найти Бен-Гурион: он молод, служил офицером в английской армии и не принадлежит ни к какой политической партии. Ядин его ценит, но полагает, что для командующего фронтом ему не хватает таланта и опыта. Он не отрицает, что три генерала, включенные им в список, являются членами Объединенной Рабочей партии, и считает, что у этих офицеров опыта намного больше. Обостряется конфликт с верховным командованием, и Бен-Гурион вновь вызывает Ядина: «Я объяснил ему, что теперь, когда национальная армия создана, состав главного штаба надо менять… Эти перемены жизненно необходимы». Несмотря на замечания Ядина, Бен-Гурион составляет список назначений и подписывает его.

На другой день главный штаб сотрясался от громовых раскатов. Ядин и все члены Объединенной Рабочей партии подают письменное прошение об отставке и просят довести их послание до сведения правительства. Бен-Гурион срочно вызывает Ядина к себе и квалифицирует просьбы об отставке как «политический бунт в армии» и «проблему беспрецедентной важности». Он предупреждает, что в его глазах подобный мятеж «способен поставить под угрозу исход сражения, что является вопросом жизни или смерти», и если Ядин будет настаивать на своей отставке с поста руководителя боевых действий, то Бен-Гурион готов ее принять. «Но мой долг, — добавляет он, — сообщить вам, что эту отставку я расцениваю как намеренный саботаж». Ядин парирует: «В должности руководителя боевых действий я не возьму на себя ответственность за принятие такого рода решений. Если вы настаиваете, я уйду в отставку. Вы можете понизить меня в звании, но не вправе требовать, чтобы ответственность за это я взял на себя».

На заседании Совета Бен-Гурион переходит в наступление. Он упрекает «Пальмах» в нарушении субординации, произносит длинную тираду против политического вмешательства в дела армии и грозит подать в отставку в случае, если его проект не будет одобрен. Он требует создания межминистерской комиссии, которая рассмотрит материалы дела и представит свои рекомендации. Он также сообщает о санкции, которая должна была поразить «бунтовщиков»: отстранение от должности Исраэля Галили.

Кабинет назначает комиссию из пяти министров, которая за неделю до окончания перемирия собирается на совещание и проводит его в довольно напряженной атмосфере. Руководители отдела главного штаба остаются непреклонными, а Объединенная Рабочая партия, со своей стороны, организовала газетную кампанию против Бен-Гуриона, обвиняя последнего в ненависти к «Пальмаху», в попытке разгромить его, лишив принадлежавшие ему подразделения положенного довольствия, а также в ненависти к киббуцам, в которых проживают члены этой партии.

Для сбора свидетельских показаний о кризисе в армии комиссия неоднократно проводила свои заседания при закрытых дверях. Галили сурово критикует Бен-Гуриона за совершенные им ошибки. Ядин жалуется на постоянное вмешательство в ход боевых действий и резко осуждает его стратегию, проводимую в ходе битвы при Иерусалиме.

В результате всех этих слухов складывается впечатление, что отношения между Бен-Гурионом и частью высшего офицерского состава испорчены недоверием. Однако комиссия большинством голосов склоняется к тому, что конфликт вызван отказом от плана реорганизации и возвратом к statu quo ante (к предыдущему состоянию). 6 июля она представляет свои рекомендации, которые являются настоящим оскорблением Давида Бен-Гуриона: пост главнокомандующего национальной армии будет восстановлен; начальник главного военного ведомства — Исраэль Галили — вновь займется обеспечением связи между министром обороны и главным штабом (именно то, что требовал Галили); Бен-Гурион будет зажат с двух сторон: армией в лице генералов и правительством в лице военного кабинета. Ознакомившись с докладом комиссии, премьер-министр встает и покидает собрание; несколько часов спустя он передает кабинету письмо, в котором сообщает о своей отставке с постов премьер-министра и министра обороны. «Чтобы не злоупотреблять драгоценным временем правительства, прошу отменить ваш проект реформы министерства обороны, если вы хотите, чтобы я по-прежнему руководил этим ведомством».

Этот ультиматум явно не нравится комиссии, ее председатель Гринбаум сдает свои позиции и предлагает «полностью отказаться» от расследования. Другие министры пытаются убедить Моше Шарета занять пост премьер-министра, но он отказывается. Когда Гринбаум сообщает нескольким членам главного штаба о серьезности сложившейся ситуации, они отступают и заявляют, что подчинятся любому, каким бы оно ни было, распоряжению правительства и обязуются не подавать в отставку, даже если этот указ будет противоречить их мнению. Гринбаум предупреждает Галили, подчеркивая, что если Бен-Гурион вернется, «он действительно может быть принесен в жертву». Галили заявляет, что при необходимости готов уйти с поста.

Меньше чем за двое суток до окончания перемирия израильское правительство сталкивается с чрезвычайной ситуацией. Его премьер-министр — и министр обороны! — подал в отставку, заперся у себя и отказывается заниматься даже текущими делами. Некоторые офицеры главного штаба во главе с Ядином и Галили занимают такую же позицию, поскольку тоже подали в отставку. Игаэль Ядин, который чувствует себя «в ужасном состоянии», отправляется к Бен-Гуриону домой, решив «растопить лед». Паула пытается отговорить его: «Это бесполезно, — настаивает она, — он не захочет вас видеть». Но Ядин входит к Старику.

«Бен-Гурион лежал в кровати, лицом ко мне. Как только я вошел, он повернулся ко мне спиной и уткнулся носом в стену. Он явно дулся на меня и молчал. Тогда я сказал: «Послушайте, Бен-Гурион. В сущности, кто я такой? Ведь это вы стоите у власти и этой ситуации вам не простят никогда. Если мы не можем договориться, вышвырните меня вон! Снимите с должности! Но перемирие скоро кончится. Как вы примете на себя такую ответственность? Я предлагаю компромиссное решение: временно не назначать командующих фронтами… Главная задача — Иерусалим… Я предлагаю избрать Игаля Алона в качестве командующего операцией «Ларлар» [целью которой являлось занять города на подступах к Иерусалиму]. А после этого разберемся». Он медленно повернулся ко мне и сказал: «Хорошо! Хорошо!». Проблема была решена».

Последний акт драмы разыгрывается 7 июля. Заседание правительства проходит в отсутствие Бен-Гуриона, председательствует Моше Шарет. Несколько часов в зале царят смущение и нерешительность. Члены кабинета протестуют, призывают к насилию, выступают против ультиматума, против диктатуры Бен-Гуриона; они критикуют его характер, игнорирование коллективных решений, осуждают за отказ работать с теми, кто ему не по нраву, считают ответственным за поражение при Латруне, возмущаются проводимыми им назначениями. Наконец, с тайным вздохом облегчения, скрывающим стремление капитулировать и не потерять при этом лицо, они решают просить его вернуться, а рекомендации, сделанные Комиссией пятерых, выбрасывают в корзину.

Победа Бен-Гуриона знаменует конец политических мятежей и бунтов в армии. Теперь у него развязаны руки и он сможет организовать оборону по своему усмотрению. Он делает широкий жест, разрешая межминистерской комиссии помочь ему в этой трудной задаче, но остается верховным главнокомандующим и доведет войну до конца, как и планировал. Как намечалось, главной жертвой кризиса становится Исраэль Галили. Официально он не уволен и продолжает работать в министерстве обороны, но его функциональные обязанности весьма смутны, а влияние заметно уменьшилось. Разочарованный и огорченный, в сентябре он уходит из министерства и возвращается в свой киббуц.

Израильтяне воспользовались четырьмя неделями передышки для консолидации армии. Тайно было ввезено большое количество военного снаряжения, пополнился численный состав. «В конце первой передышки, — рассказывает Игаэль Ядин, — мы взяли инициативу в свои руки, и с тех пор не давали арабам возможности перехватить ее». 8 июля, за двадцать восемь часов до окончания перемирия, египтяне неожиданно атакуют с юга и бой начинается. Очень быстро становится очевидно, что война приняла совершенной иной характер.

Несмотря на то, что боевые действия длятся всего десять дней, они приносят Израилю значительную территориальную и политическую выгоду. Отвоеваны важные зоны в Галилее и в районе Иерусалима. Иерусалимский коридор расширен. Закупленные за границей бомбардировщики В-17 («летающие крепости») прежде чем прилететь в Израиль, бомбят Каир и Рафах. На следующий день они снова поднимаются в воздух и бомбят аэродром в Эль-Арише, в то время как «Дакота» сбрасывает бомбы на Дамаск. К моменту наступления второго перемирия ситуация полностью изменится. Победы израильской армии вызывают недоумение у арабов и удивление у других стран мира, в связи с чем временное прекращение военных действий устанавливается на неопределенный срок.

Бен-Гурион убежден, что мирный договор обойдется Израилю ценой значительных территориальных уступок. Давление со стороны ООН и западных держав приведет, по его мнению, к отмене полученных дипломатических преимуществ. Эти опасения подтверждаются поведением Бернадота, посредника от ООН. Израильтяне не принимают всерьез этого высокого и костлявого шведского аристократа, находящегося под несомненным британским влиянием, который в ущерб еврейскому государству с самого начала старался изменить план разделения, предложенный ООН. Основными пунктами его первых предложений, выдвинутых на рассмотрение арабскому и израильскому правительствам, были следующие: отмена проекта создания Палестинского арабского государства; экономический, военный и политический союз Израиля и Иорданского королевства Абдаллаха; возврат беженцев; отделение Негева, компенсируемое присоединением Западной Галилеи к еврейскому государству; арабский суверенитет в Иерусалиме, тогда как еврейское население города сохранит автономию в плане муниципального правления. Израильское правительство отвергло эти предложения, арабские государства последовали его примеру.

16 сентября Бернадот предлагает новый план, который включает в себя часть выдвинутых ранее предложений, но вновь предусматривает интернационализацию Иерусалима под контролем ООН. Отвергнутый со всех сторон, этот план, однако, назавтра приобретет немалый моральный вес в силу трагического события, давшего ООН его первых мучеников. Во второй половине дня 17 сентября колонна автомобилей, в которых находились Бернадот и члены его штаба, направлявшиеся на встречу с израильским городским губернатором, попадает в засаду, устроенную в еврейском квартале. Улица перегорожена «джипом», и колонна замирает. Группа людей в масках открывает огонь, один из них бросается на машину Бернадота и через открытое окно автоматной очередью расстреливает сидящих в салоне. Бернадотт смертельно ранен, в его заместитель полковник Серро убит. Убийцы прыгают в свои машины и исчезают. Их так никогда и не найдут.

В шесть часов вечера Бен-Гурион получает из Иерусалима телеграмму с сообщением о покушении, ответственность за которое берет на себя неизвестная организация «Отечественный фронт», разложившая запечатанные конверты перед различными консульствами, находящимися в городе. В результате быстро проведенного расследования выясняется, что за «Фронтом» скрывается группа экстремистов «Лехи», которая уже высказывала угрозы в адрес посредника в связи с размерами уступок, на которые он вынуждал Израиль своими предложениями о мире.

Известие о гибели Бернадота за несколько часов разнеслось по всему миру и вызвало всеобщий гнев и презрение. Под давлением возмущенной общественности израильское правительство тотчас принимает предложения, выдвинутые Бен-Гурионом: ликвидация диссидентских движений в Иерусалиме и уничтожение их остатков на всей остальной территории страны. Как только пришла первая телеграмма, премьер-министр срочно вызвал начальника службы внутренней безопасности и коменданта военной полиции и приказал арестовать всех членов партии «Лехи», находящихся на территории страны. Он принимает суровые меры против «Иргуна», хотя из надежного источника ему стало известно, что люди Бегина не имеют никакого отношения к покушению. Через три дня после убийства Бернадота все диссидентские организации в стране будут ликвидированы.