Глава 15 Золотой век

Глава 15

Золотой век

28 апреля 1958 года. Как и каждый вторник, Бен-Гурион участвует в заседании Генерального штаба. Вечером того же дня к нему приходят несколько самых близких соратников и по их совету он надевает военную форму, что делал всегда, собираясь присутствовать на боевых учениях. Вскоре разносится слух, что он отправляется в Негев на испытания нового секретного оружия. В 9 часов вечера адъютант министра обороны заезжает за ним домой и окольными путями везет его на машине не в сторону Негева, а по направлению к аэропорту Лод. На взлетной полосе, погруженной во тьму, его уже ждут несколько человек, среди которых Голда Меир и Ицхак Навон. Через потайную дверь все поднимаются на борт тяжелого военного самолета с уже запущенными двигателями. В 9 часов 45 минут машина поднимается в воздух, на секунду зависает над морем и берет курс на север. Как и два года назад, Бен-Гурион выехал в неизвестном направлении, и многие годы его поездка будет оставаться в тайне. Через несколько часов он встретится с руководством некой страны и заключит с ней договор о дружбе и взаимопомощи.

Этой поездке предшествовали события, вызвавшие усиление напряженности на Среднем Востоке. В августе 1957 года присутствие СССР в Сирии приняло тревожные размеры. Большое количество советского оружия было выгружено в порту Латания, а военные советники прибыли из Москвы самолетом. В это же время возрастает напряженность на сирийско-израильской границе. В результате нескольких инцидентов, спровоцированных сирийцами, с израильской стороны имелись убитые и раненые, но Бен-Гурион не предпринял репрессивных мер. Нападение на Сирию не входит, в его планы, однако он надеется, что западные державы — в частности США — сумеют организовать падение просоветского режима в Дамаске. Он пишет Даллесу:

«Превращение Сирии в оплот международного коммунизма является одним из самых опасных событий в жизни свободного мира… Я считаю, что свободный мир не должен мириться с подобной ситуацией. Все зависит от твердой и обоснованной позиции США как доминирующей державы среди свободных стран. Если вы примете такую позицию, то не только Израиль, но и соседние с Сирией страны вместе с восставшими элементами в самой Сирии перейдут к действиям, направленным на искоренение этой угрозы… Я чувствую себя обязанным торжественно и со всей силой своей убежденности рекомендовать вам подобную линию поведения. Можете быть уверены, что Израиль не предпримет ничего, что могло бы помешать осуществлению этой акции».

Надежды Бен-Гуриона отнюдь не химеричны. Он знает, что американцы при посредничестве Турции, Ирака и Иордании готовят в Сирии государственный переворот, но этот заговор не удастся. Тогда США предпримут тщетные попытки оказать давление на Дамаск, направив туда 6-й флот и сконцентрировав на сирийской границе турецкие, иракские и иорданские армейские соединения.

Израиль остается в стороне от этих маневров, но осенью 1957 года Бен-Гурион возобновляет свои усилия с целью убедить США отказаться от колебаний по отношению к еврейскому государству. Он чувствует, что настал благоприятный момент. Запуск Советским Союзом первого искусственного спутника Земли вызвал на Западе явное уныние. Видя, что правительства СССР и Сирии угрожают Турции, американцы оглашают коммюнике о неприкосновенности турецких границ. Израиль обеспокоен тем, что, несмотря на советскую угрозу, он не фигурирует среди стран, которым США готовы гарантировать безопасность, в связи с чем Бен-Гурион поручает Голде Меир добиться от, Даллеса обещания, что США направят СССР предупреждение о том, что их гарантии распространяются и на Израиль. Он возобновляет запросы на поставку вооружения и просит американцев помочь в расширении израильских портов и аэродромов, «чтобы мы могли проявить себя в случае необходимости». Он сильно рассчитывает на страх, который испытывает политика США перед угрозой проникновения СССР на Ближний Восток, но беседа Голды Меир с Даллесом не приносит желаемых результатов.

Пока Израиль переживает грубые отказы США, премьер-министр спокойно создает сеть подпольных союзов, разбросанных по всему Среднему Востоку. В обстановке строжайшей секретности проходят переговоры, которые приводят к рождению, а затем и росту призрачной организации, которая образует некий «санитарный кордон» вокруг арабских государств Среднего Востока. В словах «подпольный» и «призрачный» нет ни капли преувеличения.

Долгие годы Израиль действительно проводит почти полностью засекреченную дипломатическую акцию, охватившую весь регион. Эмиссары Бен-Гуриона используют весь набор средств классических тайных агентов, чтобы преуспеть в столицах стран — новых союзников Израиля: это и многочисленные переодевания, и поддельные документы, и запутанные маршруты. Их интересуют разные сферы жизни, и даже сегодня большая их часть относится к государственной тайне. Тайная сеть будет называться «периферийным пактом».

Эта история начинается еще до Синайской кампании, когда Израиль тайно завязывает особые отношения с Ираном на востоке и Эфиопией на юге. Подрывная деятельность Насера и его экспансионистские амбиции все больше и больше тревожат эти страны. Впрочем, не только их: Судан, в частности, ощущает прямую угрозу. Неудачи, которые Насер потерпел во время Синайской кампании, самым неожиданным образом отозвались по всему Среднему Востоку и в соседних странах. Государства, которые трепетали перед амбициями Насера, внезапно узнают о существовании страны, способной его победить. Их руководители, которые задаются вопросом, как противостоять проникновению коммунистов под покровительством Насера, узнают, что одна страна может сорвать планы Москвы. Эфиопия, изолированная христианская страна в Африке, особенно остро чувствует на себе угрозу всеарабской и всеафриканской экспансии, апостолом которой считает себя Насер. Вскоре после окончания Синайской кампании один высокопоставленный израильский эмиссар прибывает в Аддис-Абебу, чтобы вместе с императором Хайле Селассие разработать совместную политическую акцию против проводимых Насером подрывных действий, а также рассмотреть вопросы о развитии экономического сотрудничества. Они принимают план, предусматривающий работу в Эфиопии израильских экспертов, пребывание эфиопских студентов в Израиле и осуществление совместного плана.

Одновременно с этим Израиль поворачивается на восток, где сидит другой монарх — шах Ирана, который тоже заинтересован, чтобы еврейское государство пресекло пропаганду идей Насера и коммунизма. Иран сталкивается с серьезными проблемами в области сельскохозяйственного и технического развития, а Израиль предлагает ему помочь в их разрешении. В Иран прибывают многочисленные израильские эксперты, и между двумя государствами завязываются все более и более тесные связи. В январе 1958 года Бен-Гурион пишет шаху и в своем письме ссылается на то, что основатель персидской империи Кир Великий с большой благосклонностью относился к евреям. В своем ответе шах подчеркивает, «что он лелеет память о политике Кира и намеревается увековечить эту древнюю традицию».

Неписаный договор с Ираном станет краеугольным камнем тройственного союза. В апреле 1958 года Элияху Сассон, ветеран израильской дипломатической службы, встречается с министром иностранных дел Турции, который сообщает ему о том, что его правительство обеспокоено развитием ситуации в Сирии. Турция чувствует, что с момента подписания в 1957 году соглашений между северным (СССР) и южным (Сирия) соседями ее безопасность находится под угрозой. Оба дипломата решают начать переговоры, составляют перечень тем для обсуждения и договариваются о дате.

В свете этих многообещающих двусторонних связей с государствами, расположенными в северной, восточной и южной части Среднего Востока, Бен-Гурион планирует заключительную часть секретного «периферийного пакта», связывающего Израиль с Турцией, Ирaном и Эфиопией. Ему кажется, что он впервые может что-то предложить США в обмен на протекцию. Израиль уже не малюсенькая изолированная страна, а держава, стоящая во главе целой группы стран (одна из которых входит в состав ООН, а две другие являются участниками Багдадского соглашения), население которых превосходит число жителей всех арабских стран и которые намерены тесно сотрудничать с американцами, чтобы противодействовать планам СССР. Учитывая всю важность политической и финансовой поддержки «периферийного пакта», Бен-Гурион пишет Абба Эбану, послу в Вашингтоне: «Если США примут этот план — связь между Ираном, Турцией и Израилем, куда надо бы добавить Эфиопию, — то из этого может кое-что получиться». Эбан выражает некоторые сомнения в успехе подобного альянса, но премьер-министра это не заботит. Энтузиаст по натуре, он забегает вперед, чтобы убедиться в осуществимости своего замысла. Он хочет обсудить этот вопрос с турецким правительством во время совещания на высшем уровне.

Эта конференция никогда бы не состоялась, если бы весной и летом 1958 года серьезные события не потрясли многие страны Среднего Востока. В мае в Ливане начинается гражданская война между народными ополченцами-христианами и мусульманами — сторонниками вступления страны в пронасеровский арабский блок. Вначале этот конфликт рассматривается как чисто ливанская проблема, затем агенты Насера подливают масла в огонь, а Сирия и Египет помогают мусульманам денежными средствами, оружием и солдатами. В июле беспорядки распространяются на хашимитское королевство Иорданию и Ирак. В Иордании трону угрожает восстание пронасеровских элементов; в помощь королю Хусейну иракское правительство направляет моторизованную бригаду под командованием полковника Кассема, которая на полпути разворачивается и входит в Багдад. В результате кровавого военного переворота к власти приходят Кассем и его товарищи из партии «Свободные офицеры».

Один за другим страны Среднего Востока с прозападным режимом попадают в сферу влияния СССР. Ирак, краеугольный камень Багдадского договора, примыкает к насеровскому движению, его соседей — Иран и Турцию — охватывает паника при виде того, как продвигается на Восток советское влияние. С падением монархии в Ираке начинает казаться, что дни иорданского режима сочтены. Пронасеровские элементы поднимают головы, и король Хусейн становится пленником в своем дворце, охраняемом несколькими батальонами английских солдат, которые с базы на Кипре были срочно доставлены самолетом в Амман.

Похоже, переворот в Ираке вынудил США прореагировать. На следующий день в ответ на призыв ливанского президента американские войска высаживаются на побережье у Бейрута. Одновременно правительство Соединенных Штатов направляет туда находящиеся в состоянии боевой готовности военно-воздушные силы и морскую авиацию, пока подразделения ВМФ США передислоцируются с военной базы на Окинаве в район Персидского залива, а силы быстрого реагирования направлены на базу в Турцию. Вашингтон надеется, что уцелевший иракский руководитель запросит у них помощи, но ничего подобного не происходит.

Драматические события в Ираке побуждают турецкое руководство, которое все еще колебалось, стоит ли укреплять связи с Израилем, перейти к более серьезному обсуждению этого вопроса.

«Наш эмиссар был приглашен к министру иностранных дел Турции, — пишет Бен-Гурион в своем дневнике через пять дней после переворота в Багдаде, — и ему было сказано, что они предпринимают параллельные нашим меры и что были бы счастливы установить полную координацию своих и наших политических действий. Мы вступили в исторический период, и другого случая не представится… Он также сообщил мне о принципиальном согласии на проведение совещания на уровне премьер-министров».

На следующий день Бен-Гурион возглавляет рабочее совещание, которое проходит на квартире у Голды Меир и посвящено вопросу «укрепления связей с Ираном, Турцией и Эфиопией при поддержке США; иными словами: путем давления на Америку, а затем с ее помощью путем давления на другие страны». По окончании совещания он срочно пишет докладную записку Эйзенхауэру, в которой впервые излагает ему внутренние договоренности:

«Нашей задачей является создание группы стран, и это не обязательно должен быть союз в его привычной форме, но структура, способная стать непреодолимым препятствием на пути советской экспансии посредством Насера и которая смогла бы даже спасти свободу Ливана и, может быть, Сирии… Мы готовы взять эту миссию на себя… поскольку это является для нас жизненной необходимостью, а для Запада — источником значительной силы в этой части света».

Перечислив все формы помощи, которые может оказать Израиль, он поднимает вопрос о сотрудничестве с его собственной страной: «нужны две вещи: чтобы США насподдержали политически, финансами и морально и чтобы они выработали у Ирана, Турции и Эфиопии чувство; что наши усилия в этой области пользуются поддержкой Соединенных Штатов».

Вечером 24 июля Эбан вручает эту докладную записку Даллесу, и назавтра Бен-Гурион получает ответ Эйзенхауэра:

«Меня глубоко поразила глубина проведенного вами анализа серьезных проблем, с которыми свободный мир столкнулся на Среднем Востоке и в других регионах..;. Поскольку Израиль относится к числу средневосточных стран, вы можете быть уверены в том, что Соединенные Штаты заинтересованы в его целостности и независимости. Я обсудил ваше письмо с Госсекретарем, который позже напишет вам подробный ответ».

Бен-Гурион надеялся получить приглашение приехать в Вашингтон для официальных встреч, но Даллес и Эйзенхауэр проявляют осмотрительность. Однако когда наконец приходит ответ Госсекретаря, в нем отражено благоприятное впечатление и поощрение к созданию «внутреннего договора». Премьер-министр тут же дает «зеленый свет» своим сотрудникам и 28 августа тайно вылетает в Турцию. Вскоре после полуночи его самолет приземляется на одном из военных аэродромов близ Анкары.

Бен-Гуриона с сотрудниками препровождают в шикарную резиденцию, предназначенную для приема высоких гостей. Утром в резиденцию прибывают премьер-министр Турции со своим министром иностранных дел и тщательно подобранной группой политических советников высокого ранга. Конференцию начинает Бен-Гурион с анализа ситуации, затем участники переходят к длительному рассмотрению других вопросов: сотрудничество с западными державами с целью разъяснения экспансионистской политики Насера; консультации по оказанию помощи Эфиопии и Ирану в борьбе с подрывной деятельностью Насера и коммунистов; оказание Израилем технического содействия Турции для ускорения процесса индустриализации; проведение совместных научных исследований; расширение торговых связей между двумя странами. В полночь самолет с израильтянами на борту поднимается в воздух. «В половине третьего ночи мы приземлились на военном аэродроме, где, к моему удивлению, нас ждал Эзер [Вейцман], который отвез меня в отель «Шарон». Никого из служащих или клиентов заведения, заметивших столь позднее появление премьер-министра в отеле, не удивило, что он одет в военную форму, поскольку все были уверены, что он возвращается «прямо с учений на юге». Впрочем, Бен-Гурион уже подумывал о секретной поездке в Эфиопию и ее организации по тому же принципу.

Секретный договор, заключенный в 1958 году с Турцией, Ираном и Эфиопией, не окажется эфемерным. Не случайно в 1960 году шах заявит французскому журналисту: «Из двух кандидатов на пост американского президента — Никсона и Кеннеди — я предпочитаю Кеннеди, но не столько из-за его личных качеств, сколько из-за партии, к которой он принадлежит. Евреи оказывают значительное влияние в партии демократов, и Иран заинтересован в консолидации этого влияния по причине его тесных связей с Израилем». Также нет никакой случайности в том, что 14 декабря 1960 года, в момент попытки переворота, направленного против эфиопского Негуса, радиолюбители всех стран мира услышали сообщения сторонников иудейского Льва: «Трону угрожает переворот. Предупредите израильтян!».

Израиль действительно помогает сохранить трон императору Эфиопии. Несмотря на многочисленные перевороты, происходившие в регионе, пакт останется в силе. Так, связи с Турцией не ослабнут ни в период свержения правительства Мендереса армией, ни после того, как бывший премьер-министр и министр иностранных дел будут повешены по приказу нового правительства (ни после 1960 года, когда отношения СССР с Турцией и Ираном улучшатся).

Развитие ситуации на Среднем Востоке остается тревожным, и хотя прочность «периферийного пакта» обнадеживает, в начале 60-х годов Бен-Гурион решает лично встретиться с руководителями западных держав и обратиться к ним с просьбой о вооружении. На первый взгляд беспокоиться не о чем: Франция продолжает поставки военной техники, связи с Германией крепнут, Великобритания настроена не так враждебно, а с 1958 года отношения с США стали заметно теплее и Соединенные Штаты даже предоставили в безвозмездное пользование 1000 пушек — несомненно, «легких», но это было первое оружие, которое они согласились поставить. Американская администрация даже согласилась тайно финансировать покупку танков в Великобритании, и Госдепартамент благосклонно взирает на деятельность Израиля в Азии и Африке.

Бен-Гурион демонстрирует оптимизм, но на самом деле он охвачен беспокойством. В ноябре 1959 года он поверил в неотвратимость нападения египтян, а в декабре возросла напряженность на сирийской границе. Два корабля с грузом, предназначавшимся Израилю, были арестованы в Суэцком канале. Одним словом, гонка вооружения, средоточием которой является Средний Восток, заставляет его опасаться, как бы поставки советского оружия не позволили арабам дополнить свое численное превосходство количеством имеющегося вооружения.

Поскольку президент Соединенных Штатов не торопится с официальным приглашением, Бен-Гурион ждет повода для частной поездки в США, где будет добиваться встречи с Эйзенхауэром. Повод представляется, когда Бен-Гуриона избирают почетным доктором университета Брандейса: посол Израиля сообщает в Госдепартамент о грядущем визите премьер-министра, и президент соглашается принять его в марте.

Неделя пребывания Бен-Гуриона в США проходит в очень напряженном режиме: в Нью-Йорке и Бостоне он встречается с руководителями еврейской общины, ужинает с Дагом Хаммаршельдом, беседует с Элеонорой Рузвельт и Нельсоном Рокфеллером, появляется на приемах, выступает на пресс-конференциях, общается с многочисленными лидерами Сената, приглашен к вице-президенту Никсону.

Очевидно, он полагал, что самым важным моментом его пребывания в США станет встреча с президентом, но на деле ее результаты сильно его обескуражили. Их беседа приняла форму монолога: Бен-Гурион говорил почти безостановочно в течение полутора часов, излагая свою точку зрения на вопросы, связанные с ситуацией на Среднем Востоке, отразившейся на отношениях между двумя блоками, тогда как Эйзенхауэр ограничивался редкими ремарками. Однако когда Бен-Гурион перешел к вопросу об оружии, президент оживился и заявил, что США отказываются быть «основным поставщиком» вооружения на Средний Восток и предпочитают переложить эту ответственность на европейские страны, ограничившись ролью «арбитра». Тем не менее Эйзенхауэр пообещал своему гостю, что США защитят существование Израиля.

Старик горько разочарован, но другое событие, справедливо названное «историческим», увенчает его пребывание в Соединенных Штатах: его встреча с Аденауэром знаменует примирение еврейского народа в лице государства Израиль с «Новой Германией». Этот вопрос уже обсуждался на встрече Старика с der Alte, секретные контакты осуществлялись двумя дипломатическими службами. Зная, что Бен-Гурион не хочет приезжать в Германию, Аденауэр предлагает для встречи другие места — остров Родос, Афины или Тегеран. Наконец, узнав, что в марте он будет в США, канцлер предложил встретиться в Нью-Йорке, куда собирался прибыть в то же время.

С ним Бен-Гурион хочет обсудить принципиальные вопросы. Первый из них — поставка военного оборудования. Шимон Перес посвятил его в детали тайного соглашения с немецким министром обороны, согласно которому Германия могла бы «одолжить» или даже бесплатно, поставить Израилю вооружение, перечень которого довольно впечатляющий: транспортные и боевые самолеты, вертолеты, подводные лодки, ракеты класса «воздух — воздух» и другую сложную технику. Но это соглашение должно быть утверждено канцлером. Второй вопрос — оказание Германией экономической помощи Израилю.

В 9 часов утра 14 марта 1960 года Бен-Гурион выходит из своих апартаментов в «Уолдорф Астория» и спускается на несколько этажей ниже, где в своем номере его ждет Аденауэр. На глазах фотографов и репортеров он жмет ему руку. Некоторые политические комментаторы увидели в этом историческом рукопожатии символ прощения преступлений, совершенных Германией против еврейского народа. Но Бен-Гурион понимает это по-иному: он проводит разграничение между преступлениями нацистской Германии и усилиями Германии эпохи Аденауэра по их искуплению. Оба государственных деятеля приходят к единому мнению, что время для установления нормальных дипломатических отношений между двумя странами еще не пришло. Общественность Израиля и Германии, парламентарии Бонна и Иерусалима еще не готовы к принятию такого решения.

Затем Бен-Гурион переходит к вопросу об экономической помощи. Поскольку выплата репараций подходит к концу, он намеревался предложить Аденауэру предоставить Израилю ссуду в размере 250 миллионов долларов, но в последний момент секретарь Ицхак Навон убедил его удвоить сумму. Он просит Аденауэра о ссуде в полмиллиарда долларов сроком на десять лет, которая пошла бы на развитие промышленности и сельского хозяйства в основном на территории Негева. Аденауэр сразу соглашается: «Мы вам поможем», — говорит он.

В завершение беседы Бен-Гурион затрагивает военную тему и просит предоставить вооружение согласно списку, разработанному Шимоном Пересом и западногерманским министром обороны Штраусом. Канцлер, который был в курсе секретных переговоров, соглашается на бесплатную поставку значительного количества военной техники. Бен-Гурион восхищен ходом переговоров и заявляет ожидающим его у выхода журналистам: «Прошлым летом я сказал Кнессету, что сегодняшняя Германия совсем не та, что была вчера. После встречи с Аденауэром я убедился, что моя оценка была правильной».

Уже давно Бен-Гурион искал новые источники поставки вооружения, поскольку считал опасным находиться в полной зависимости от Франции в этом вопросе. Очень скоро события подтвердили, что его опасения были не напрасны. Через два месяца после встречи Бен-Гуриона с Аденауэром франко-израильские отношения претерпевают серьезный кризис. Министр иностранных дел Франции Морис Кув де Мюрвиль приглашает к себе посла Израиля, чтобы сообщить, что французское правительство решило прекратить поставки обогащенного урана, предназначавшегося для атомного реактора, который Израиль под строжайшим секретом строил в Негеве. Помимо этого, он просит рассекретить строительство реактора и допустить туда иностранных экспертов или — может быть — осуществлять строительство под международным контролем. Де Голль напишет в своих «Воспоминаниях»: «Так заканчивается начатое нами содействие в строительстве недалеко от Беэр-Шевы завода по переработке урана в плутоний, откуда в один прекрасный день можно было ожидать появления атомных бомб».

Эта новость заметно встревожила Израиль, и не столько потому, что не удастся довести строительство реактора до конца, а потому, что явилась доказательством изменившегося отношения Франции к Израилю, которая до сих пор помогала еврейскому государству в осуществлении проекта атомных исследований. Просьба израильтян о созыве конференции на высоком уровне с участием де Голля и Бен-Гуриона была воспринята благосклонно, и за неделю до назначенной даты Шимон Перес вылетает в Париж, чтобы подготовить почву и обсудить повестку дня.

13 июня в 16 часов в Париж прибывает Бен-Гурион с сотрудниками. Они останавливаются в отеле «Бристоль», что в двух шагах от Елисейского дворца. Степень надежд, которые премьер-министр возлагает на эту конференцию, иллюстрирует та тщательность, с которой он готовился к ней. Поздно ночью он сидит за столом, внося в записную книжку какие-то важные детали и цифры. Утром советники находят его таким же, каким оставили накануне — напряжен, обеспокоен, весь в бумагах.

В полдень вместе с сопровождающими его лицами он входит в Елисейский дворец и поднимается по широкой лестнице, вдоль которой выстроился караул республиканской гвардии с саблями наголо. По протоколу де Голль и Бен-Гурион должны встретиться в начале второй половины дня, но еще до официального обеда они ненадолго уединяются. Израильский лидер, который опасался встречи с генералом де Голлем, приятно удивлен:

«У меня сложилось любопытное суждение о де Голле, — расскажет он впоследствии, — я слышал, что это холодный, упрямый, замкнутый человек, но передо мной предстал жизнерадостный, сочувствующий человек с прекрасным чувством юмора… Иногда он предстает ироничным, но это дружеская ирония».

Де Голль писал:

«Я сразу же испытал огромную симпатию к этому смелому борцу. Он символизирует Израиль, которым стал руководить после того, как создал и отстоял его».

После обеда оба запираются в рабочем кабинете генерала. Начинается беседа с глазу на глаз. Бен-Гурион опасается трудностей, с которыми может столкнуться Израиль, если Франция уйдет из Алжира. Он старается отговорить де Голля от принятия такого решения, но это ему не удается. Услышав предложения по установлению французского присутствия в Алжире, генерал восклицает: «Господи! Да вы пытаетесь создать в Африке новый Израиль!».

«Да, — отвечает Бен-Гурион, — но с одним отличием: этот «новый Израиль» будет иметь поддержку Франции вместе с 45 миллионами жителей и союзниками в лице западных стран».

Затем он говорит о свержении Насера и перечисляет связи Израиля с государствами «периферийного пакта». Особый интерес генерал проявляет к опасение ям, которые вызывает у Израиля нападение арабов.

— Вы действительно считаете, что коалиция может поставить под угрозу существование вашей страны? — спрашивает он Старика.

— Коалиция не нужна, — отвечает Бен-Гурион, — только Египет, да и то при определенных условиях, мог бы нас победить. Я сказал об этом Эйзенхауэру, который мне торжественно заявил, что США не допустят уничтожения Израиля.

— Франция тоже! — энергично подтверждает де Голль.

— Я знаю, что ваши слова столь же искренни, как и слова Эйзенхауэра, но это не гарантирует нашей безопасности. Как только у Египта появятся самолеты лучше наших, наше положение станет угрожающим.

— Вы полагаете, что отсутствие равновесия в области вооружения могло бы подвергнуть вас опасности?

— Не столько количественно, сколько качественно.

— Не думаю, что они могут вас победить, — бросает генерал.

Именно эта последняя реплика вызывает у Бен-Гуриона наибольшее беспокойство. Кто бы и где бы ее ни произносил, но он буквально ненавидел фразу о «непобедимости Израиля». Он еще раз пытается объяснить своему собеседнику проблемы обороны страны:

— Если арабы начнут бомбить Тель-Авив, то мы не сможем мобилизовать наших резервистов.

— А вы сказали об этом Эйзенхауэру?

— Да, и Эйзенхауэр ответил мне, что США не могут быть нашим главным поставщиком вооружения.

— Почему? — удивляется де Голль.

— Из-за пристального внимания международной общественности и международного положения, — отвечает Бен-Гурион и упоминает, о просьбе Израиля предоставить ему американские ракеты класса «земля — воздух».

Обмен мнениями длился дольше предусмотренного времени. Уже 16 часов, и через несколько минут Бен-Гурион должен отправиться на церемонию возложения венков на могилу Неизвестного солдата. Однако самые важные вопросы, в частности, об отношениях между Францией и Израилем в рамках поставок вооружения и атомных исследований, все еще не затронуты. Де Голль это заметил. «Как долго вы пробудете во Франции?» — спрашивает он. Бен-Гурион отвечает, что планирует уехать через несколько дней, и генерал предлагает ему встретиться еще раз. После обмена заверениями в дружбе они расстаются.

Вторая встреча состоялась 17 июня. Завтра Бен-Гурион должен уехать. Встреча начинается обсуждением вопросов атомной энергетики. Бен-Гурион заверяет де Голля, что рассчитывает на продолжение участия Франции в строительстве реактора в Негеве и что Израиль не намерен начинать производство оружия. Генерал не распространяется на эту тему, и стороны договариваются, что Шимон Перес вернется в Париж и попытается разрешить эту проблему на уровне компетентных министерств. Если де Голль проявил сдержанность в вопросе об атомной энергетике, то он с видимой охотой подтверждает намерения продолжать оказывать военную помощь: «Я думаю, что вы преувеличиваете грозящую вам опасность уничтожения, — говорит генерал. — Мы никоим образом не допустим вашего уничтожения. Сегодня мы не очень могущественны, но мы наберемся сил и защитим вас».

Бен-Гурион боится, как бы эта помощь не оказалась запоздалой. Он подчеркивает страстное желание Насера уничтожить Израиль и предсказывает, что если бы ему удалось получить такие современные самолеты, как МиГ-19, армия непременно подтолкнула бы его начать войну.

«Вам нужно оружие против МиГов? — спрашивает де Голль. — Для этого нужны ракеты, которых у нас нет». Он обещает рассмотреть этот вопрос с Макмиллан и Эйзенхауэром. Что касается других видов вооружения, то он уточняет: «Вы получаете от англичан прекрасные танки «Центурион», а мы поставим вам наши лучшие самолеты».

Де Голль провожает Бен-Гуриона до машины и на прощание говорит ему: «Я расцениваю наши переговоры как очень важные и очень полезные. Я счастлив с вами познакомиться. Теперь, когда мы знаем друг друга, я могу вам сказать: если вас что-то беспокоит, обращайтесь прямо ко мне, без посредников». Когда Бен-Гурион уедет, он скажет своему зятю: «Я считаю, что он и Аденауэр — это два самых крупных руководителя западного мира». Несколько позже он расценит личность Бен-Гуриона как «благородную» и добавит, что он «один из великих государственных деятелей нашего времени».

Счастливый и довольный, Старик покидает Париж. Действительно, вопрос с атомным реактором так и не был урегулирован, но де Голль обязался продолжить поставки вооружения и оказание технической помощи в этой области. Слова дружбы, которые произнес генерал, имеют еще большее значение, поскольку во Франции 1960 года все, что сказал де Голль, было хорошо воспринято, и еще долгие годы оказание помощи Израилю будет одной из констант политики, проводимой Пятой Республикой.

Атмосфера, созданная переговорами Бен-Гуриона с де Голлем, значительно облегчает урегулирование проблемы атомной энергетики. Как и было договорено, через несколько месяцев Перес возвращается в Париж для обсуждения этого вопроса с Кувом де Мюрвиллем, Гийомом и их ведущими сотрудниками. Израиль сам будет продолжать строительство реактора; Франция не возобновит своей просьбы о международном контроле; французские предприятия поставят уже заказанное оборудование; Бен-Гурион сделает публичное заявление о строительстве реактора и для чего он предназначен. Однако один из самых серьезных внешнеполитических кризисов Израиля разразится до того, как Бен-Гурион выступит с обещанным заявлением.

9 декабря 1960 года посла Израиля в Вашингтоне срочно вызывают к Госсекретарю Кристиану Хертеру. Американцам только что стало известно, что Израиль строит реактор, и эта новость вызвала бурную реакцию администрации. В тот же день Комиссия по атомной энергетике при конгрессе США собирается на экстренное заседание. Через три дня «Тайм» публикует небольшую заметку, в которой говорится, что Комиссия рассмотрела вопрос о строительстве некой страной атомного реактора. Название страны не упоминается, еженедельник ограничивается фразой, что эта страна не входит ни в НАТО, ни в восточноевропейский блок. 16 декабря падкая на сенсации лондонская «Дейли экспресс» сообщает, что Израиль создает атомную бомбу. Ссылаясь на источники, близкие к соответствующим американским и английским службам, газета пишет, что страны Запада крайне встревожены. Наконец, 18 декабря «Вашингтон пост» дает следующий заголовок: «По данным американских официальных источников, Израиль тайно строит атомный реактор» и уточняет, что те же самые источники полагают, что реактор даст Израилю возможность создать в течение пяти лет атомную бомбу.

Таким образом, «израильская атомная бомба» вызывает бурю эмоций во всем мире. Позже были опубликованы и другие сенсационные подробности. Из-за неумения ЦРУ хранить тайны, становится известно, что самолет-шпион «U-2» сфотографировал странные сооружения в пустыне Негев. На все вопросы израильтяне отвечают, что речь идет о текстильной фабрике. Однако полученные в результате аэрофотосъемки фотографии несомненно доказывают, что в этих строениях находится экспериментальный атомный реактор, и американцы считают, что он предназначен для изготовления атомного оружия.

Теперь, когда тайное стало явным, израильское руководство не может больше отрицать факт строения реактора, но власти утверждают, что он предназначен для научных исследований в мирных целях. США воспринимают эти объяснения с большим скептицизмом, особенно с учетом того, что строительство велось в обстановке строгой секретности. Английские и американские газеты задаются вопросом об истинном предназначении атомных установок, которые расположены в пустыне, замаскированы под текстильную фабрику, окружены колючей проволокой и табличками с надписью «Фотографировать запрещается», а также охраняются солдатами и полицейскими. 19 декабря Эйзенхауэр вызывает советников на срочное совещание.

Пока сенсационные заголовки, один за другим, выплескиваются на страницы газет, журналисты интересуются, в чем именно заключается помощь, которую Франция оказывает Израилю. Некоторые утверждают, что реактор, построенный с помощью Франции, идентичен тому, который служил для изготовления французской атомной бомбы. Париж категорически опровергает эту версию. В совместном коммюнике французского МИДа и Комиссариата по атомной энергетике говорится, что Франция оказывала Израилю содействие в разработке атомной программы, и подчеркивается, что речь идет исключительно о научном сотрудничестве. Но это опровержение не снимает всеобщей тревоги. В Каире Насер высокопарно заявляет, что силами в 4 тысячи человек нападет на Израиль и сотрет с лица земли атомные установки.

Бен-Гурион не может больше молчать: 21 декабря он подтверждает Кнессету, что в пустыне Негев строится исследовательский реактор и утверждает, что вся информация о создании бомбы совершенно беспочвенна. Составленное в соответствии с соглашением Переса и Кува де Мюрвилля, его заявление тоже не смиряет бурю. США не отступают и обращаются к еврейскому государству в самом резком тоне. 3 января 1961 года молодой американский посол Огден Рейд на встрече с израильским министром иностранных дел вручает последнему пять вопросов Госдепартамента и просит ответить на них до полуночи:

«1. Что намерено делать государство Израиль с плутонием, полученным в результате работы реактора?

2. Согласится ли государство Израиль на проверку получаемого плутония?

3. Готово ли государство Израиль разрешить ученым — полномочным представителям Международного агентства по атомной энергетике или другой смежной организации проверить реактор?

4. Строит ли государство Израиль другие реакторы и предусматривает ли строительство таковых?

5. Готово ли государство Израиль безоговорочно заявить, что в его намерения не входит производство атомного оружия?».

Бен-Гурион и Голда Меир отказываются отвечать в указанный срок на предложенный американцами вопросник. Старик в бешенстве от этого запроса, изложенного в ультимативном тоне. Вскоре после полуночи он приглашает посла в Сде Бокер. На первый вопрос он отвечает: «Насколько нам известно, уран продают для того, чтобы иметь получаемый из него плутоний». На второй и третий вопросы по поводу «проверки»: «Мы не допустим никаких международных инспекций. Мы не хотим, чтобы враждебные нам государства совали нос в наши дела». Однако он заявляет, что готов разрешить инспекционные визиты ученым дружественной страны или международной организации, но не сейчас. «В Израиле растет волна гнева против США, которые затеяли это дело», — поясняет он и добавляет, что подобный инспекционный визит мог бы состояться в течение года. На вопрос о строительстве других реакторов он отвечает отрицательно и завершает беседу повторным утверждением, что Израиль не планирует производство атомного оружия. В конце встречи он сделал следующий комментарий:

«Я никогда в жизни не предполагал, что мне придется дважды напоминать представителю иностранной державы о значительности его собеседника, и повторять свои мысли, как я это уже делал, говоря, что мы намерены вести диалог только на равных, даже если мы и представляем маленькую страну… Вам придется говорить с нами на равных или не говорить вообще».

Тем не менее США продолжают оказывать беспрецедентное давление на Израильское государство с тем, чтобы заставить его немедленно разрешить осмотр оборудования американскими учеными. Израиль, со своей стороны, отказывается из-за престижа, и его отношения с США становятся все более и более натянутыми. Тем временем на пост президента был избран Джон Кеннеди, и американский прессинг только усилился. В конце концов в марте 1961 года Старик решает, что настало время встретиться с новым президентом.

Перед отъездом он передает де Голлю разъяснения, которые собирается дать Кеннеди, и генерал их полностью одобряет. Израиль также разрешает двум американским экспертам осмотреть строящийся реактор. Одновременно с этим члены кабинета, возражающие против строительства установки, удваивают свою активность настолько, что весь комплекс израильской атомной программы был бы скомпрометирован в случае, если переговоры премьер-министра с президентом не дали бы ожидаемых результатов. Недоверие американской администрации возрастает еще больше, когда становится известно, что Израиль проявляет интерес к бомбардировщику дальнего действия «Мираж-IV» французских ВВС. Американцы убеждены, что Израиль пытается заиметь реактор для своей будущей атомной бомбы.

В конце мая, после официального визита в Канаду, Бен-Гурион вылетает в Нью-Йорк. Он побаивается дискуссий с Кеннеди, поскольку опасается, как бы непримиримость США в вопросе о реакторе не вылилась в серьезное ухудшение израильско-американских отношений. Многие известные люди не раз слышали, как президент выражал свое беспокойство неблаговидными действиями Израиля. Однако во время встречи Кеннеди заявляет, что после осмотра реактора его эксперты убедились в справедливости израильских заявлений: они констатировали, что реактор разработан для мирных целей. Старик чувствует огромное облегчение. Негевский реактор спасен, по крайней мере сейчас.

На переговорах царит серьезная и в то же время приятная атмосфера. Вот как описывает Бен-Гурион свое впечатление от Кеннеди, которого впервые увидел год назад: «Его можно было принять за 25-летнего парня. Я спросил себя: как такой молодой человек мог быть избран президентом? Сперва я не воспринял его всерьез». Затем они переходят к проблеме Среднего Востока. В то время США сильно сблизились с Египтом, и Кеннеди страстно хочет найти способ разрядить взрывоопасную ситуацию в регионе. Бен-Гурион предлагает, чтобы великие державы, в том числе СССР, опубликовали совместное заявление о неиспользовании силы для изменения статус-кво на Среднем Востоке, но Кеннеди сомневается, что Хрущев согласится в этом участвовать. Израильский премьер-министр вновь напоминает о заказе на поставки американских ракет класса «земля — воздух», но снова получает отказ.

На соратников Бен-Гуриона произвели большое впечатление и беседа, и личные качества молодого президента, хотя это был именно тот случай, когда у самого Старика встреча оставила горький осадок. Он уже был у двери, когда президент, дружески положив ему руку на плечо, просит на минутку вернуться в зал, поскольку он хочет «сказать ему что-то важное». Президент обращается к Старику с неожиданной искренностью: «Я знаю, что выиграл выборы благодаря поддержке американских евреев. Им я обязан своей победой. Скажите, что я должен сделать?». Этот вопрос буквально сразил Бен-Гуриона. Он прибыл в Соединенные Штаты не для того, чтобы извлекать выгоду из еврейских бюллетеней для голосования, и подобный выборный торг ему не нравится. Его ответ предельно лаконичен: «Вам следовало бы сделать то, что пойдет на пользу свободному миру». Через несколько минут он говорит своим соратникам: «По-моему, это настоящий политик».

Этим замечанием он хочет подчеркнуть разницу между политиками, какими бы блестящими они ни были, и настоящими государственными деятелями. Старик, несомненно, относится к числу последних, и все его сотрудники давно в этом убедились. Ицхак Навон, его верный секретарь, однажды сказал о нем: «Если бы вы попросили меня одной фразой определить, что стоит за поступками (Бен-Гуриона, я бы ответил: выживание народа Израиля». В чем оно заключается? На этот вопрос отвечает сам Бен-Гурион: «Судьба Израиля зависит от двух вещей: от его силы и его правоты». Всю свою жизнь он боролся за безопасность Израиля, стараясь сделать из него во всех отношениях сильное государство. Он хочет вдохнуть в него нравственное величие, превратить его в «избранный народ» и «свет наций».

Если судить о Бен-Гурионе по его делам, то следует признать, что он более преуспел в государственной власти, чем в мире мыслей. Он человек крайностей, одержимый, жестокий с противниками, безжалостный в сражении. «Я человек задиристый и злобный», — часто говорит он. И вместе с тем он способен любить, восхищаться, поклоняться, но также не зная меры. Он с большим уважением относится к Неру, почтителен к философам, даже если не согласен с их политическими взглядами. Его комментарии об Эйнштейне, переписка с доктором Швейцером и Бертраном Расселом, его диалоги с философами, писателями и университетскими профессорами доказывают его глубокое уважение к ним и к их деятельности. Но внезапно его восхищение переносится на другой тип людей: первопроходцев, скромных и безвестных, которые превратили пустыню в цветущий сад.

Он восхищается мужеством и храбростью во всех их проявлениях, но особенно чисто физической храбростью. Когда армию поражает «парашютная лихорадка» (в то время ему шестьдесят восемь лет и он министр обороны), он решает научиться прыгать с парашютом! Моше Даяну пришлось употребить весь свой талант, чтобы отговорить его от этой затеи. Его смелость проявилась и в видении будущего Израиля, и цели, которые он ставил перед своим народом, тоже свидетельствуют о его мужестве. Человек с менее закаленным духом никогда не смог бы вовлечь еврейское государство во все те события, которыми отмечена судьба страны: это создание отечества, армии, современной авиационной промышленности; освоение пустыни Негев, строительство атомного реактора. Каждое из этих решений было принято и осуществлено вопреки мнению экспертов, а иногда и несмотря на возражения многочисленных политических деятелей. Его смелый ум не побуждает его строить воздушные замки, он не верит в химеры и твердо стоит на земле. Если Бен-Гурион и мечтатель, то мечты его прочно связаны с действительностью, которая изучена и проанализирована до мельчайших деталей. Некоторые видели в нем пророка нашего времени. Возможно, так оно и есть, но тогда он — пророк с логарифмической линейкой в руках.

Он так скрывает свои политические цели, что о них не знают даже самые близкие его соратники. В начале 1957 года, после Синайской кампании, Менахем Бегин приезжает к нему домой в Тель-Авив и сообщает, что получил приглашение прочесть цикл лекций в США, но американские руководители-евреи возражают против его приезда, поскольку опасаются, как бы изложение им своих взглядов на проблему «исторических границ» не оказалось пагубным для Израиля. В ответ Старик советует ему самому отказаться от своих мечтаний на предмет территориальных границ еврейского государства: «Есть вещи, о которых нельзя забывать, но о которых никогда нельзя говорить». Впоследствии, однако, он смирится со статус-кво на восточной границе Израиля и задолго до Шестидневной войны откажется от территориальных завоеваний, которые всегда расценивались как аннексия заселенных земель.

С учетом его общепризнанного статуса национального лидера и положения на международной арене наиболее неожиданной чертой Бен-Гуриона была наивность. Часто он с детским простодушием восторгался фокусниками и мастерами устного счета. В середине 1959 года он начал советоваться с ясновидящей, хотя и не очень верил ее предсказаниям… Однажды он очень коротко постригся и, натянув берет на уши, осведомился у служащих своего офиса, можно ли его узнать в таком виде, поскольку он хотел бы прогуляться инкогнито по городу и посмотреть «как живут евреи», как это делал когда-то Гарун аль-Рашид, появляясь неузнанным на рынках Багдада.