Глава 09 Золотой миг

Глава 09

Золотой миг

Летние Олимпийские игры 1984 года в Лос-Анджелесе были первым повторением события, впервые произошедшего в Лос-Анджелесе в 1932 году. Лос-Анджелес обошел Нью-Йорк и завоевал право стать столицей Олимпийских игр в заявке на возвращение игр в США. Впрочем, оба города стали начальным и конечным пунктом эстафеты Олимпийского огня, которая, начавшись в Нью-Йорке, продолжалась 82 дня. В течение этого времени маршрут эстафеты длиной 9000 миль прошел по 33 штатам. Эстафета завершилась в Лос-Анджелесе на торжественном открытии Олимпийских игр. Во время этой церемонии президент Рональд Рейган официально открыл игры в своем родном[19] штате.

В предолимпийских разговорах доминировала тема бойкота. Поскольку страны возглавляемого СССР восточного блока не участвовали в играх, от команды США ожидали огромного отрыва от оставшихся соперников и дождя медалей.

Американцы ожидали олимпийского дебюта суперзвездного спринтера и прыгуна в длину Карла Льюиса. Прыгун в воду Грег Луганис должен был получить возможность подтвердить свою серебряную медаль, полученную на Олимпийских играх 1976 года в Монреале. До бойкота игр 1980 года Луганис казался главным претендентом на олимпийскую золотую медаль (а то и на две золотые медали). Что касается спортсменов из других стран, то огромный интерес вызывал пловец из ФРГ Михель Гросс, получивший кличку Альбатрос из-за фотографий, на которых Гросс поднимал из воды свои невероятно длинные руки. А еще была мужская баскетбольная команда США, завоевавшая золото на всех прежних Олимпийских играх, кроме двух – игр 1972 года, на которых она потерпела весьма спорное поражение от команды СССР, и игр 1980 года, бойкот которых лишил баскетболистов США возможности одержать победу. Это было еще до появления «команды мечты», когда спортсменам-студентам еще доверяли ответственность поддерживать господство американцев в придуманной в США игре. В составе выступавшей в 1984 году команды были Майкл Джордан, Патрик Юинг и Крис Маллин – и все трое через 8 лет станут игроками «команды мечты».

В то время как весь мир пристально следил за государственными расходами на организацию Олимпийских игр, игры в Лос-Анджелесе под руководством Питера Юберрота были первыми, которые финансировались за счет частных средств. Организаторы отказались от тенденции принимающих игры стран строить новые спортивные сооружения для Олимпийских игр, а потом ломать головы над тем, что делать с огромными сооружениями после их окончания. Хотя Лос-Анджелес принимал игры, для соревнований использовали спортивные объекты, которые уже были построены в южной Калифорнии.

Вместо того чтобы строить Олимпийскую деревню, которая стала бы домом для всех спортсменов, были использованы студенческие городки трех университетов – Южнокалифорнийского, Калифорнийского университета Лос-Анджелеса и Калифорнийского университета Санта-Барбары на побережье Тихого океана.

Борцов разместили в студенческом городке Южнокалифорнийского университета. Помню, что когда мы приехали туда, я заметил преобладание пастельных цветов. Но кроме красок, я пренебрег многим из олимпийского убранства Южнокалифорнийского университета и многим из того, что происходило вокруг меня. Мне предстояла война, и обстановка была вполне военной.

Чтобы получить удостоверения личности, нам пришлось строиться в шеренгу и проходить через металлоискатель. У выдававшей мне удостоверение девушки был мультимедийный носитель информации, и она просила спортсменов расписываться рядом с своими фотографиями. Она открыла страничку с указанием моего веса. Крис Ринке, канадец, считавшийся третьим по мощи борцом, поставил подпись под фотографией.

– Вижу, Ринке расписался, – сказал я девушке.

– Да, – ответила она. – И сказал, что победит. Он был совершенно серьезен.

В лицо мне так бросилась кровь, что лицо стало гореть. Я уже мог сказать, что следующие две недели не будут приятным развлечением. До того я участвовал только в трех международных соревнованиях: турнире Кубка мира 1982 года, чемпионате мира 1983 года и Панамериканских играх 1983 года. Я завоевал Кубок мира, но Ринке одолел меня на Панамериканских играх, и это был наш единственный поединок.

Продлившийся пять дней олимпийский турнир по вольной борьбе начался лишь на десятый день игр, продолжавшихся 15 дней. Турнир по греко-римской борьбе начался через два дня после церемонии открытия, которой я даже не мог насладиться из-за того, что меня ожидало впереди. По мне, было бы хорошо, если бы нас поменяли местами с борцами греко-римского стиля, и я, пройдя состязательную часть, наслаждался бы жизнью в олимпийской деревне.

Турнир по греко-римской борьбе завершился в самом конце первой недели игр. Американские борцы греко-римского стиля никогда прежде не завоевывали олимпийские медали, но в тот год наши парни (Джефф Блатник и Стив Фрейзер) завоевали два золота, серебро и бронзу. В ту пятницу в Олимпийской деревне гуляли: повсюду танцевали счастливые борцы. Я хотел присоединиться к праздновавшим, но не позволил себе этого, поскольку чрезмерное веселье до соревнований могло причинить мне психологический вред.

Кроме того, беспрецедентный успех борцов греко-римского стиля усиливал напряжение, которое испытывали мы, борцы-«вольники».

Большую часть времени перед началом турнира я проводил, тренируясь и поглощая пищу. А еще я спал, чтобы сэкономить энергию. В Олимпийской деревне для спортсменов были установлены бесплатные видеоигры. Если вы думаете, что это было источником удовольствия, то скажу, что для меня игры не были ни развлечением, ни удовольствием.

Однажды я играл в видеобокс, и тут Стэн Джейджич, менеджер нашей команды, бывший бронзовый призер Олимпийских игр и тренер национальной команды, начал смотреть на игру из-за моего плеча. Следующим противником, появившимся на экране, был «Турок». Решит Карабаджак, турок, считался первым в моей весовой категории.

– Эй, Марк, вот и турок, – пошутил Стэн.

Я не рассмеялся. Собственно, я вообще никак не отреагировал на шутку Стэна. Ничто меня не радовало и не будет радовать до конца соревнований. Я не говорил о противниках или возможных противниках перед матчами и не собирался обсуждать со Стэном Карабаджака.

Я думал: «Это – не его дело. Это моя жизнь. В истории происходит что-то непоправимое. Навечно. Стэн посмеивается над этим, а для меня это – серьезное дело. Если я проиграю кому-нибудь, включая турка, я не смогу называться олимпийским чемпионом».

Я проигнорировал Стэна, и он ушел. Закончив игру, ушел в свою комнату и я.

За два дня до начала соревнований по вольной борьбе Дэн Гэбл перевел нашу команду из Олимпийской деревни в мотель 6, который находился менее чем в полумиле от места соревнований борцов, Конвент-центра Анахайм. Так нам не надо было ждать автобусов, и у нас был легкий доступ к весам: мы могли тренироваться и сбрасывать вес, когда хотели.

На следующий день в нашу гостиницу пожаловала моя дорогая мамочка, которая спросила, не хочу ли я сходить в Диснейленд и немного перекусить. До соревнований, которые я уже стал ощущать как самый напряженный турнир в моей жизни, оставался один день, а она думала, что я могу думать о еде и развлечениях? Ох, мама!

Взвешивание происходило за два часа до соревнований. Тогда же происходила жеребьевка в группах из восьми борцов. Каждый борец после взвешивания подходил к ведру и вытаскивал оттуда пластиковое яйцо, в котором находился его номер. Я вытащил номер 6, что означало, что в первом туре мне предстоит бороться с номером 8. Восьмой номер вытянул турок!

Я был ошеломлен: борцам, считавшимся главными претендентами на золото, предстояло сразиться в первом же туре. Через два часа состоится мой дебют на Олимпийских играх, и он станет, в сущности, матчем за олимпийское золото.

Я был до смерти напуган. Вернулся в номер гостиницы и рассказал подружке о результатах жеребьевки.

– Ты ужасно выглядишь, – сказала мне Терри.

Ее честность заслуживала уважения. Но в той ситуации я хотел, чтобы она не была честной.

Я стоял перед зеркалом и рассматривал себя так, как всегда это делал после сбрасывания веса. Про такой вид борца говорят: выглядит как высосанный – впалые щеки и запавшие глаза. Я промямлил Терри что-то вроде: «Ты еще не видела меня после последнего взвешивания».

Я молился о том, чтобы последние два часа перед схваткой мои внутренние ощущения не совпадали с тем, как, по словам Терри, я выглядел. Я рухнул на краешек кровати и уставился в стену, обливаясь потом.

Хорошо, что мне не надо было ловить автобус, чтобы добраться до Конвент-центра. С моим «везением» автобус, скорее всего, сбил бы меня.

* * *

Я понимал, что, проводя первый же поединок с самым сильным борцом мира, я должен сразу же проявить все, на что способен. В первом движении схватки турок захватил мою руку снизу и свободной рукой потянулся к моей ноге. Я ответил рычаговым захватом. Я выполнял эту связку, возможно, тысячу раз, захватывая голову противника за затылок и прижимая ее к моему телу. Но на Панамериканских играх я видел, как кубинский борец провел эту связку противнику, оставив его голову вне захвата, снаружи. Я выполнял эту связку всего несколько раз и только на тренировках. А это было самое начало главного поединка олимпийского турнира!

Победит только один – или он, или я. И я решил, что победителем стану я.

Я блокировал руку турка, сбросил его захват, поднял его рукой, которую провел между его ног, и швырнул его вверх тормашками. Я рассчитывал, что Карабаджак кувыркнется вперед, что принесет мне два балла. Вместо этого он упал на голову, неожиданно прекратив движение. Я продолжал держать его руку в захвате, и эта рука оставалась над головой Карабаджака. Я почувствовал и услышал, как у него в локте треснуло. И понял, что сломал ему кость.

Через 30 секунд поединка я бросил его на лопатки. Зрители, которые, в отличие от меня, не слышали хруст кости Карабаджака, орали от восторга. Я поднял в воздух сжатые в кулак руки и сошел ковра, не зная, что делать, поскольку турок лежал на ковре, а судья спокойным жестом вызывал на ковер врача.

Это был жуткий момент. Травмы такого рода случаются во время поединков. Я определенно не пытался травмировать Карабаджака. Травма произошла из-за того, что он упал на ковер не так, как я думал, а я держал его руку в захвате. Но опять же, я не мог проявлять какую-либо слабость на ковре. Борьба – мужская игра. Странные травмы (у тебя и у противника) всегда возможны. В борьбу заложено взаимное соглашение противников о том, что они будут пытаться причинить друг другу боль. Каждый борец рискует получить травму. Я получил травм столько, что сбился со счета, и в числе этих травм было много переломов. Думаю, что, будучи травмированным, я боролся чаще, чем без травм.

Когда Карабаджак получил травму, я не мог из-за этого выйти из боевого настроя. Ведь мне предстояли еще четыре схватки.

Я понимал последствия случившегося. Самый главный противник выбыл из турнира и не сможет вернуться, чтобы продолжить борьбу за золотую медаль.

В схватке, которая состоялась перед моим поединком с Карабаджаком, Дэйв, укладывая на спину своего противника-югослава, травмировал ему колено. Международным органом, регулирующим борьбу, является Международная федерация объединенных стилей борьбы, сокращенно – ФИЛА.

Главой этой организации был Милан Эрцеган, родом из Югославии. Он только что своими глазами видел, как в последовавших один за другим поединках американцы братья Шульц сначала положили на лопатки и отправили на больничную койку его соотечественника, а потом вывели из турнира другого борца. Эрцеган поручил исполнительному директору федерации Марио Залетнику следить за нашими дальнейшими поединками в качестве четвертого должностного лица.

В следующем матче я в тот же вечер победил итальянского борца под пристальным наблюдением дополнительного судьи. Ожидая взвешивания, я прошел на трибуну, чтобы вместе с матерью посмотреть на схватку Дэйва. Я находился там, когда диктор объявил: «Результат схватки Марка Шульца с турецким борцом аннулирован. Марк Шульц дисквалифицирован».

Сидевшая рядом со мной мать пришла в возбуждение.

– О боже, – воскликнула она. – О, господи боже!

– Это ничего не значит, – сказал я ей, поднялся и вышел.

Турки опротестовали мою победу и требовали моей дисквалификации. После просмотра видеозаписи нашего поединка меня дисквалифицировали за «чрезмерную жестокость».

Я понимал, что это решение слагается из двух частей. Вопрос первый: так я выиграл эту схватку или проиграл ее? Вопрос второй: меня вышибут из турнира или нет? Поскольку диктор сказал, что я дисквалифицирован лишь в этой схватке, я понял, что могу продолжать бороться и выиграть золото.

С технической точки зрения туркам не должны были разрешать заявлять протест, поскольку они заявили его через два часа после того получасового периода, когда можно заявлять протест. Собственно говоря, ФИЛА поначалу отклонила заявленный турками протест, но потом передумала и постановила дисквалифицировать меня. Если бы турки заявили протест в соответствии с регламентом, меня бы выставили из турнира.

Проведенная мной связка была незаконной. Я этого никогда не отрицал. Но это не было умышленным нарушением правил, и я определенно не стремился изувечить Карабаджака. В тот вечер я не общался с журналистами, но Гэбл дал репортерам хорошее объяснение. Поскольку я поднял руку Карабаджака на 90 градусов, прием был законным. То, как турок упал, заставило меня поднять его руку больше чем на 90 градусов. Подъем руки турка на 91 градус сделал проведенный мной прием незаконным и подпал под решение о «чрезмерной жестокости».

Я уважал Дэна. Хотя я победил трех его питомцев из Айовы в финалах Национальной ассоциации студенческого спорта, у меня никогда не было ощущения того, что он меня недолюбливал.

– Борьбу пытаются превратить в спорт для неженок, – жаловался мой брат.

Я слышал, что турецкое правительство обещало Карабаджаку деньги, собственность или что-то в этом роде, если тот завоюет золото на Олимпийских играх. В одной опубликованной в турецкой газете статье были приведены слова Карабаджака о том, что я боролся нечестно. Через несколько лет я беседовал с журналистом, который сказал, что вскоре увидится с Карабаджаком. Я расписался на футболке для Карабаджака и написал коротенькое письмо, в котором сказал, что не хотел его травмировать и хотел бы дружить с ним. Но с тех пор никогда не получал от него вестей и даже не знаю, подошла ли ему футболка.

* * *

Получив дисквалификацию, я понимал, что не могу проиграть в двух следующих поединках и должен постараться завоевать золотую медаль. Моим следующим противником был Крис Ринке, тот самый самоуверенный малый из Канады.

После того как первый период закончился с равным счетом 2:2, я начал второй период с того, что бросил Ринке на ковер и взял его на ключ. За тэйкдаун рефери дал мне балл, за болевой прием – два балла. Табло показывало, что я веду со счетом 5:2. В вольной борьбе, если схватка заканчивается с ничейным, равным результатом, дополнительное время называют условным. Если каждый заработанный балл учитывают как один балл, побеждает борец, который провел результативное действие последним. То же самое происходит, если оба борца проводят приемы, приносящие по два балла, – побеждает тот, кто провел зачетный прием последним.

В тот момент я опережал Ринке на три балла и заработал последние два балла. Мог отдать Ринке три тэйкдауна и все же выиграть в условное время.

Отстававший на три балла Ринке стал бросаться на меня как сумасшедший, и я получил последнее предупреждение за уклонение от схватки. Я не мог позволить себе еще одного предупреждения.

Я глянул на табло и увидел, что веду со счетом 4:2, а не 5:2. Судьи у ковра пересмотрели решение рефери и за ключ дали мне не два балла, а один балл. Это рушило мои расчеты в отношении того, сколько очков мне нужно для победы. Я подумал, что могу отказаться не от трех, а от двух тэйкдаунов, и все же выиграть в дополнительное время. Но я не учел того, что снятое с меня очко превращало мое превосходство в один балл. Если бы я отдал два тэйкдауна, я бы проиграл в дополнительное время.

Пока я производил в уме все эти вычисления, мы продолжали бороться, и рефери кричал: «Пассивность красного!» – называя меня по цвету моего трико. Во время моего замешательства Ринке резко провел как раз тот захват снизу, который применил Карабаджак при попытке захватить мою ногу. Но, в отличие от турка, Ринке выполнил прием четко и заработал тэйкдаун. Мое превосходство сократилось до счета 4:3.

Это придало Ринке сил. У него оставалась целая минута для того, чтобы или сделать тэйкдаун, или дождаться, когда мне влепят предупреждение за пассивность. В обоих случаях он победил бы при равенстве очков. Однако я продолжал думать, что могу допустить тэйкдаун и выиграть в дополнительное время.

Ринке сидел на мне, пытаясь перевернуть меня. Ему не удалось сделать это, и рефери вернул нас в нейтральную позицию. Я выбрал лимит предупреждений за пассивность, и когда рефери крикнул: «Пассивность красного!», я понял, что вот-вот получу штраф за пассивное ведение схватки. В отличие от большинства борцов, с которыми я встречался, Ринке выбрал возобновление схватки в положении стоя. Он понимал, что у него выше шансы заработать балл в этом положении.

Меня изучал не только Ринке, но и Джим Хамфри. Хамфри, ранее бывший одним из младших тренеров в Оклахоме, наняли главным тренером сборной Канады по вольной борьбе. Джим лучше, чем кто-либо, знал мой стиль и то, как искусно я не даю перевернуть себя, когда лежу на ковре, оседланный противником. Меня шокировала мысль о том, что в лагере соперников есть человек, хорошо знающий меня. Я уверен, что Джим посоветовал Ринке не пытаться перевернуть меня из нижней позиции.

Мне надо было соображать быстро. Я полагал, что рефери настроены против братьев Шульц и ищут основания для того, чтобы вывести меня из турнира. Мне надо было сделать хоть что-нибудь. И я решил атаковать ноги Ринке и дать ему повалить меня на ковер, что позволило бы скоротать время до конца схватки. И я бросился даже без подготовки. Бросок был ужасный. Я едва коснулся ноги Ринке.

Ринке раскинул руки и сомкнул их, взяв меня в передний захват. Я ожидал, что он зайдет сзади, но положение, в котором мы оказались, заставило меня изменить планы. В моем арсенале был прием, остановить который было невозможно. Прием этот – «утиный нырок». Вместо того чтобы обороняться, я решил атаковать. Я знал, что мой «утиный нырок» принесет мне балл и даст мне больше времени для уклонения от схватки, если мне придется отдать еще один тэйкдаун.

Я опустился на четвереньки и опустил голову. Ринке держал захват достаточно долго для того, чтобы я нащупал слабое место в этом захвате. Тогда я резко и со всей силы поднял голову и опустил бедра. В тот же миг Ринке понял, что я начинаю атаку, и выпустил меня из захвата. Но было поздно. Через полсекунды я уже был у него за спиной. Счет стал 5:3, время схватки истекло, и я, несмотря на замешательство, одержал победу.

А потом я победил в малодраматичной полуфинальной схватке борца из Новой Зеландии со счетом 16:5.

* * *

Дэйв провел свой матч за золотую медаль за день до того, как золото завоевал я. Противником Дэйва был Мартин Кносп, чемпион мира 1981 года, дважды одержавший победу над Ли Кемпом на последнем чемпионате мира.

Судьи внимательно следили за захватом Шульцем головы и руки противника спереди, и во время трех предыдущих схваток особый боковой судья трижды предупреждал Дэйва об удержании шеи противников. Впрочем, предупреждение за то же самое один раз было сделано и противнику Дэйва.

Всякий раз, когда Дэйв делал Кноспу захват головы, рефери прерывал схватку. Один раз, когда рефери вмешался и приказал Дэйву отпустить голову немца, тот упал на спину, словно задыхаясь. Таким образом, Кносп пытался спровоцировать штраф Дэйва. Но разыгранный им спектакль не дал результата.

Хотя Дэйва лишили одного из его лучших приемов, за полторы минуты до конца поединка он все-таки вышел вперед на один балл, а за десять секунд до конца схватки заработал еще два очка, бросив Кноспа на ковер. Он одержал победу со счетом 4:1

Я смотрел этот поединок, но радоваться золотой медали брата не мог. На моих плечах лежало тяжкое бремя, и все, что я мог себе позволить перед финалом, который должен был состояться на следующий день, было сосредоточение на том, что надо сделать для того, чтобы не потерпеть поражения.

Моим последним противником был японец Хидеюки Нагасима, одержавший победу в группе А. Я посмотрел один его матч, и, честно говоря, его борьба меня не впечатлила. Трое лучших борцов попали в группу Б – Карабаджак, я и Ринке. Я знал, что если соберусь перед финальным поединком, то смогу вернуться домой с золотой медалью.

По первому же свистку я набросился на Нагасиму и случайно ударил его головой в лицо. На четвертой секунде он взял тайм-аут, чтобы оправиться от полученного удара. Перед схваткой я обдумал, какие приемы применю против Нагасимы. Использовав предплечье как при игре в американский футбол, я сделал нырок, захватил его ногу за верхнюю часть бедра и повалил его на ковер, а потом взял его на ключ, проведя болевой прием. Это позволило мне повести в счете 4:0.

Нагасима поставил меня в трудное положение лишь однажды, когда попытался сделать захват моей головы, но захват соскользнул. За исключением этого момента я доминировал весь матч, но матч завершился досрочно. Через минуту и 59 секунд первого периода при счете 13:0 матч был прекращен в связи с моим техническим превосходством.

И я исполнил мое коронное сальто назад!

Я еще переводил дух, когда рефери поднимал мою руку, руку победителя. Мы не боролись и двух минут, но за 26 секунд я стремительной серией приемов заработал 8 очков. Впрочем, я не слишком устал и мог исполнить коронный кувырок назад. После того как рефери поднял мою руку, я выбросил сжатый кулак, посылая приветствие американским болельщикам, обнял Нагасиму и пожал руки его тренерам. Потом прошел в свой угол и сделал еще одно сальто. А почему нет? Золотая медаль Олимпийских игр стоит двух кувырков, не так ли?

После моей победы мы с Дэйвом стали первыми в истории борьбы в США братьями, завоевавшими золотые олимпийские медали. Но ненадолго, потому что в следующем за моим поединке Лу Банак завоевал золото. Как и Дэйв, его брат Эд выиграл золото днем раньше.

Хотелось бы сказать, что, одержав победу, я был вне себя от счастья. Но это было бы неточно. Телевизионную трансляцию того матча можете посмотреть на YouTube. Когда я смотрел трансляцию, я заметил, что до перерыва на рекламу я ни разу не улыбнулся. Самым сильным чувством, которое испытывал я, было чувство облегчения. Оно пришло не в самый момент награждения золотой медалью (об этом моменте мечтают спортсмены), но сила притяжения слегка отпустила меня.

Церемония награждения оказалась довольно странной. Единственное, что отличает золотых медалистов от тех, кто завоевал серебро и бронзу, то, что обладатель золотой медали слушает исполнение национального гимна своей страны. В университете я испытывал эмоциональный подъем, слушая гимн перед матчами. Я использовал этот подъем для того, чтобы психологически настроиться на борьбу. При моем низком показателе потребления кислорода мне приходилось находить способы вызывать приток адреналина, и все, что я мог использовать для повышения эмоционального настроя, было необходимым оружием, висящим у меня на поясе. Но исполнение гимна на Олимпийских играх после того, как я закончил борьбу, оказало совершенно другой, необычный эффект. Во время исполнения гимна, который пели болельщики-американцы, и подъема звездно-полосатого флага над ареной я просто не знал, какие чувства должен испытывать.

Впервые я осознал важность последнего матча в ванной. Как и после того, как я победил на чемпионате штата Калифорнии 1978 года, я ушел в ванную, чтобы несколько минут побыть одному. Мой путь к олимпийскому золоту был не таким, как у других борцов (не говоря уж о том, что мой путь был интереснее благодаря дисквалификации и возвращению в турнир после первого поражения). Я не знаю, так ли это и теперь, но мне сказали, что я – один из двух борцов в истории Олимпийских игр, которые проиграли поединки, но все же выиграли золото.

Когда посмотрел на свое отражение в зеркале, я увидел человека, которому было даровано чудо. Была дисквалификация, вокруг матча были споры, после которых во время дальнейших поединков за Дэйвом и мной внимательно следили. Затем мне пришлось мобилизовать все имевшиеся у меня физические и эмоциональные силы для того, чтобы победить Криса Ринке. Он бился отчаянно.

Теперь – о сравнениях меня с Дэйвом. Как и многие другие, я еще до турнира знал, что Дэйв завоюет золото. На Олимпийских играх он был единственным действующим чемпионом мира и в 1984 году находился в отличной форме. В тот год никто из приехавших (и не приехавших) в Лос-Анджелес борцов не смог бы одолеть Дэйва.

Но не думаю, что Дэйв был уверен в моей победе. В том, что я одержу победу, не был уверен и я сам. В тот год я показывал нестабильные результаты. Иногда боролся великий Марк Шульц, а иногда – Марк Шульц-неудачник. И на самой большой борцовской арене, неся на плечах тяжелейшее бремя ожиданий американских болельщиков, собравшихся посмотреть на соревнования, которые проходят раз в четыре года, мне надо было предотвращать появление неудачника всякий раз, когда он хотел появиться без предупреждения.

Перед тем как я ушел из ванной, я точно понял одно: Господь благословил меня чудом.

В тот вечер Дэйв и я не говорили о нашей победе. Мы знали друг друга так хорошо, были так хорошо синхронизированы друг с другом, что нам не надо было обмениваться мыслями для того, чтобы понять: пройдя турнир до конца, завоевав золотые медали и продемонстрировав упорство в борьбе, каждый из нас испытывает облегчение.

Да, в тот вечер я отпраздновал получение золота. С Дэйвом была его жена, а у меня подружка Терри, и мы с друзьями устроили вечеринку. Хорошо погуляли. Если бы за вечеринки давали золотую олимпийскую медаль, это медаль досталась бы нам.

* * *

Большая группа завоевавших олимпийские медали американских спортсменов отправилась в тур по трем городам, где спортсменам предстояло принять участие в парадах и приемах. Нас с Дэйвом включили в состав этой группы. Без него я бы и не поехал. Но турне вылилось в конфуз. Правил поведения во время полетов не было. Например, нам не надо было пристегиваться ремнями безопасности. Во время одного из взлетов (а при взлете самолет задирает нос, отчего его хвост опускается) какой-то спортсмен (не знаю его имени) позировал для какого-то журнала в передней части салона и начал «скользить» по проходу. Какой-то волейболист откупорил бутылку шампанского и начал окатывать им пассажиров. Когда он добрался до меня и Терри, я в шутку швырнул его на пол.

На одном из парадов я ехал в одной машине с гимнасткой Мэри Лу Реттон, завоевавшей пять медалей, в том числе золото в личном зачете по многоборью. Мэри Лу была действительно замечательной девушкой, познакомиться с ней и провести немного времени в ее обществе было здорово. Как бывший гимнаст и золотой медалист по борьбе, я испытывал глубокое уважение к Мэри Лу за прекрасные выступления, удостоенные пяти медалей.

Хочу сказать, что тот парад проходил в Далласе. Мы с Мэри ехали во второй открытой машине, следовавшей за первой, в которой находился кто-то из городской администрации. Когда на пути парада мы достигли точки, в которой была предусмотрена короткая остановка, этот чиновник вышел из своей машины и направился к нашей. Не сказав ни слова Мэри Лу и мне, он обратился к Терри: «Должен спросить, кто вы такая». Уверяю, Терри была достаточно хороша для того, чтобы остановить парад.

Моя золотая медаль дала мне возможность познакомиться с другими выдающимися спортсменами, такими, как гимнаст Питер Видмар и бегун Эдвин Мозес. Познакомился я и с Эдом Кохом, который в то время был мэром Нью-Йорка.

Но самым волнующим моментом была встреча с президентом Рональдом Рейганом и его супругой Нэнси в отеле Beverly Hills Hilton.

У сотрудника секретной службы Боба ДеПросперо был сын Бобби, который занимался борьбой в Университете Оклахомы в то время, когда там тренировались я и Дэйв. ДеПросперо был руководителем службы безопасности Рейгана, и когда спортсмены выстраивались перед встречей с Рейганом, ДеПросперо поставил Дэйва и меня в середину очереди и крикнул: «Эй, Марк, Дэйв. Пройдите сюда!» Он провел нас за бархатные шнуры в начало очереди.

– Мистер президент, – сказал ДеПросперо, – вот ребята, о которых я вам рассказывал.

Это ошеломило меня. Кто-то рассказывал президенту США о нас? Благодаря ДеПросперо я стал первым спортсменом, представленным в тот день президенту. Мы позировали для фотографов, и я потянулся вперед, чтобы вежливо поцеловать миссис Рейган в щеку. В этот момент она повернула голову направо, и мой поцелуй попал ей прямо в губы.

Смущенный этим, я начал пробираться к выходу, поскольку не был уверен в том, что следует делать человеку, поцеловавшему первую леди в губы. Но тут во мне проснулось влияние отца-комика, и я повернулся к Рейганам.

– Я буду голосовать за вас! – сказал я.

– Скажите это громче, – ответила миссис Рейган, улыбаясь.

* * *

Олимпийским чемпионам по борьбе в качестве памятного подарка вручили официальную турнирную таблицу. Свой экземпляр я повесил на стене в квартире. Через год я посмотрел на таблицу, которая вызвала в моей памяти отдельные яркие эпизоды олимпийского турнира. Тогда-то я и осознал, что проиграл бы Ринке в дополнительное время, если бы отдал ему последнее очко, а не заработал его, сделав «утиный нырок».

Мгновенное решение перейти в атаку вместо того, чтобы осторожничать, определило исход поединка. В тот момент, с учетом того, что я неверно понимал ситуацию в матче, это решение казалось почти несущественным. Но оно навсегда изменило мою жизнь. Если бы не это решение, я бы не завоевал олимпийское золото. Это решение было самым важным из всех, какие я когда-либо делал, и я принял его в мгновение ока.

Сидя у себя в квартире, уйдя в размышления над данными турнирной таблицы, я начал понимать, кто я такой – человек, который сражается изо всех сил независимо от результатов, который, даже проигрывая, будет биться до конца.

Я стал настоящим бойцом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.